Владислав Бахревский - Долгий путь к себе Страница 5

— Эй, вы! — крикнула грозная воительница гайдукам. — С коней долой, если жить хотите. Коней беру себе. Вон сколько пшеницы потоптали. А тебе, ваше преосвященство, лучше пока полежать носом в землю, чтоб дворня моя не прознала про твой позор.

Епископ сообразил, что ему дают совет от доброго сердца, и закрыл голову руками.

— Заберите коней! — приказала пани Мыльская подскакавшей дворне. — И тотчас пришлите ко мне сюда мою карету.

Приказ был исполнен, как в бою, молча и быстро.

— Вставайте, ваше преосвященство! — обратилась пани Мыльская к епископу. — Благословите меня, грешную.

Епископ, чертыхаясь, собрал себя по полю и, припадая на обе ноги, приблизился к благочестивой женщине. Пани Мыльская спешилась.

Смиренно выслушала молитву, поцеловала епископу руку и только потом крепко поморщилась:

— Винищем-то как несет! Матерь Божия! — но тотчас вспомнила о ближнем и обратилась к пани на серой лошади: — Прими и ты святое благословение.

— От этого! От этого! — Пани так и не нашлась что сказать.

— Не он тебя благословляет, — отчитала ее пани Мыльская, — а сам господь через его посредство.

— Увольте! Увольте меня! — пани закрыла лицо руками в кружевных перчатках и опять заплакала.

Но карета уже неслась к месту происшествия, и слезы тотчас иссякли: пани не могла себе позволить, чтобы холопское быдло видело слабость шляхтянки.

— До дома или куда вас, ваше преосвященство? — спросила учтиво пани Мыльская.

Епископ склонил побагровевшую выю и решил свою участь:

— До корчмы. Мне в дом мой на своей карете надлежит возвращаться. Пошлите, пани, доброго человека ко мне, чтоб прислали за мной… — и по-орлиному глянул-таки на пани, которую не удалось догнать. — Бог нам и не такое прощает! Простите и вы меня. Силен дьявол!

Развел руками и потряс головой, но без намека на раскаянье, с одним только удивлением:

— Силен злодей!

Садясь в карету, епископ нагнулся, сорвал из-под колес желтый одуванчик и, когда карета тронулась, подбросил его в воздух.

— Каков был бы рыцарь! — не скрыла восхищения своего пани Мыльская.

— Мое имя Ирена Деревинская. Я дочь вдовы пана Лаврентия Деревинского.

— Пани Ирена, милости прошу в мой дом.

— Ах, я не знаю, чем и отплатить вам за спасение. Я только вчера приехала в Кохановку. Утро было чудесное. Решила посмотреть окрестности. Выехала на реку, и вдруг — этот ужасный.

— Его преосвященство не промах. Как завидит юбку — удержу не знает.

— Но ведь это безнравственно. Да, я опрометчиво поехала без слуг… Но знаете, что он сказал мне, там, возле реки… вместо того чтобы благословить или хотя бы поздороваться?

— Что же отмочил этот боровок?

— «Пани, — сказал он мне, — не желаете ли отведать епископа?..» Я чуть не лишилась чувств.

— Бог не допустил до греха!

Разговаривая, пани ехали через большое село Горобцы к господскому дому. Когда они сошли с лошадей, привезли седло, снятое с убитой лошади епископа.

— Доброе седло, — сказал слуга. — Пригодится в хозяйстве.

— Поднимись на крыльцо! — приказала пани Мыльская.

Слуга принес седло, пани Мыльская запустила руку в потайной кармашек и достала плоскую серебряную фляжку. Потрясла фляжку над ухом.

— Запасец, кажется, не тронут.

— Пани Мыльская, прошу вас нижайше: распорядитесь дать мне в провожатые несколько ваших слуг. Я умру со страха, пока доберусь до дома. Да я и дорогу теперь одна не найду.

— Куда на ночь глядя ехать! — возразила пани Мыльская. — Оставайтесь у меня, а чтоб вас не искали, отправим в имение самого проворного слугу.

— С огромной радостью принимаю ваше приглашение, спасительница моя! — воскликнула пани Ирена. — Меня до сих пор бьет дрожь. Я так любила охоту, но только теперь поняла, что это такое — быть дичью.

— Красной дичью! — рассмеялась беззаботно пани Мыльская. — Пойдемте отобедаем да и причастимся из посудины нашего знакомца. Чем-то он взбадривает себя?

В доме пани Мыльской жизнь шла самая простая. — Ухищрений не терплю, — говорила хозяйка, усаживая гостью за крепкий дубовый стол, застеленный тремя скатертями для трех обеденных перемен, — зато крестьянам или слугам мне глядеть в глаза не стыдно. Все сыты, одеты и от работы с ног не валятся.

— Вы что же, поклонница пана Гостомского?

— Я была поклонницей пана Мыльского. А кто таков?

— Пан Гостомский — автор книги «Хозяйство». Он считал, что у каждого крестьянина должна быть лошадь, два вола, сани, плуг, никаких чтоб безлошадников, чтоб все работали, чтобы от всех была польза и прибыль. И представьте себе, он имел средства купить сыновьям доходные имения, за дочерьми дал очень большое приданое и оставил после себя еще сорок тысяч злотых!

Пани Ирена раскраснелась, синие глаза ее блистали.

— Экий странный век! — удивилась пани Мыльская, простодушно разглядывая новую знакомую. — Женщины пекутся об имениях, доходах, считают деньги… Какие же секреты были у вашего пана… как его?

— Пан Гостомский ввел разумную барщину. Крестьяне работали на него двести восемь дней. Они вполне обеспечивали себя и своего пана не только съестными припасами, но и производили бочки, смолу, кирпич, гвозди, масло. С другой стороны, всю торговлю в имениях пан Гостомский забрал в свои руки. Он продавал крестьянам железо, соль, рыбу, кожи. Крестьяне, которые что-то осмеливались купить на стороне, подвергались штрафу в шестнадцать гривен.

— В наши дни такого пана горожане не потерпят, поколотят, а имение его разграбят! — решительно объявила пани Мыльская.

— Да, это — сепаратизм.

Пани Мыльская покосилась на гостью, мудреных слов она тоже не переносила, но смолчала-таки на этот раз. Уж очень ее удивляло: девица, а рассуждает о делах хозяйства заправски, толковей иного управляющего.

— А где же твое имение, я что-то не поняла? — спросила пани Мыльская, собственноручно подкладывая пани Ирене на тарелку самый нежный и сочный кусочек.

— Село Кохановка.

— Как так?! — воскликнула пани Мыльская. — Село Кахановка и все земли вокруг принадлежат князю Иеремии Вишневецкому.

— Это верно! — глаза пани Ирены потемнели, а по щекам пошли красные пятна. — Князь Иеремия взял у мамы Деньги и отдал в посессию села и землю.

— Под залог, значит, — перевела для себя пани Мыльская.

— Да, моя мать дает деньги в рост, — просто сказала пани Ирена, сообразив, что говорить правду — самый верный тон в общении с пани Мыльской. — Отец оставил нам всего десять тысяч злотых, но в имении было несколько рыбных прудов. Мама приказала их спустить все разом и выручила еще тысяч пять — семь. Эти деньги стала давать взаймы под посессию.

— А ведь кто безденежный у нас? Князья да гетманы. Дивное дело! — пани Мыльская звонко шлепнула себя по ляжкам. — Чем больше туз, тем больше ему нужно. Екатерина Радзивиллова, из Тышкевичей, все свое серебро закладывала. А у пана Корецкого в посессии, говорят, больше двадцати сел.

— Пан Корецкий в нынешнем году передал матушке моей два больших села.

— Корецкий — мот, но князь Иеремия — серьезный человек. Пол-Украины под ним, а деньги занимает!

— Князь Иеремия содержит армию.

— А на что ему армия? Слава Богу, о войне не слышно.

— Война — мужское дело, но после пережитого я, пожалуй, тоже армию соберу… — У пани Ирены слезы так и закапали в тарелочку с соусом.

— Ну, будет тебе! — пристыдила пани Мыльская. — Истая полька, а глаза на мокром месте. С меня бери пример. Подкорми хорошенько дворню, дай оружие, а на баловство — сквозь пальцы смотри.

— Какое баловство?

— Ну, если на дорогах будут пошаливать или хутор какого-нибудь богатого казака пощиплют. — Пани Мыльская налила епископского вина и весело подняла кубок. — Бедным вдовам ждать защиты неоткуда, вот мы сами себя и обороняем. Пей трофей!

Пани Мыльская закатилась молодецким смехом, еще вина налила.

— И крепко, и вкусно. Держись, ваше преосвященство, сама в другой раз наеду. А много ли князь Иеремия денег взял?

Пани Ирена посмотрела на пани Мыльскую с укором, но ответила:

— У Вишневецкого был огромный долг. Он у Мартына Ходоровского двадцать тысяч занимал и только два года назад избавился от кабалы. Закладывал Гнидаву, Великий Раковец, Кохановку… У матушки он взял девять тысяч.

— Неужто казаки бучу затевают? Вишневецкий сквозь землю на косую сажень видит. Не для потехи же ему войско?

Дверь приотворилась, и щекастое лицо сообщило:

— Еще гости приехали. Чего сказать им?

— Кто?

— Пани Выговская с родственницей.

Пани Мыльская поднялась из-за стола, голос у нее стал трубный.

— Иду! Иду! Желанному гостю сердце радуется, — и шепнула: — Украинцы.