Геннадий Ананьев - Риск. Молодинская битва Страница 5

— Будь по-твоему. Главного воеводу князя Вельского извести.

«Юнец еще, а ишь ты — главный воевода, — кольнуло самолюбие князя Воротынского. — Не по сеньке шапка. Иль рода нашего Вельские знатней?!»

Однако недовольства своего никак не выказал. Ответил, покорно склонив голову:

— Как велишь, государь.

Не вспомнил государь Василий Иванович о большой дружине князя, и это навело Воротынского на мысль оставить ее всю в уделе. Нужна она там будет. Очень нужна. Когда передавал князю Дмитрию Вельскому разговор с царем, специально не упомянул о большой дружине. Так и сказал:

— Государь дозволил мне с дружиной моей малой спустя день идти в поход.

— Дозволил раз, значит — дозволил, — равнодушно воспринял сообщение Воротынского главный воевода. — В Коломне стоять будешь. С великим князем Андреем, — и добавил, понизив голос, чтобы никто не услышал, не дай Бог: — Он в ратном деле не мастак, тебе ему советы давать, а битва случится, тебе воеводить. На меня не рассчитывай. Я в Серпухове стану. Гонцов туда шли.

«Ишь ты! От горшка два вершка, а туда же. Воевода! Мастак в ратном деле!»

Нет, не позволяла родовая гордость воспринимать без недовольства все, что говорит князь Вельский, ибо ему, Воротынскому, и по отчеству и по ратной умелости, а не юнцу заносчивому, стоять бы главным воеводой. Но что он мог поделать, если на то воля государя Василия Ивановича.

«А дружину не трону из вотчины. Не трону!»

Но сомнение все же возникло, как его действия воспримет царь, если вдруг узнает, что только с малой дружиной пошел он, Воротынский, на Оку, осерчать может. И попадешь в опалу. Да и не по чести это.

На литургии стоял, принимал благословение патриарха, домой возвращался, а все никак не унималось в его душе противоборство чести и бесчестия, хотя и убеждал себя, что, оставляя в вотчине своей дружину, обережет тем самым цареву украину от разорения, перекроет обходной путь крымским разбойниками.

«Нет! Не возьму!» — какой, казалось бы, раз твердо решал, но успокоения не наступало.

Победил в конце концов принцип: своя рубашка ближе к телу. Послал князь в свой удельный град Никифора Двужила с единственным повелением:

— Вотчину сбереги, но особенно — княгиню с наследником, Бог даст, благополучно она разрешится. Всю большую дружину тебе оставляю. Воеводь.

Весьма удивился Никифор такой воле княжеской, но перечить не посмел. Ответил покорно:

— Понятно. Все исполню.

— Сегодня же скачи. Не ровён час, отколет Мухаммед-Гирей пару тысяч по Сенному шляху на Белев. Оку обогнут крымцы, как прежде бывало, и — на моей вотчине. Через Угру потом и — куда душа пожелает: на Тулу, на Серпухов, на Москву… Я на месте Гирея так бы и поступил, чтоб о Казани никакого сомнения не возникало, послал бы на Козельск, Одоев какую-то часть своих сил. Так что поспешить тебе следует. Ни дня не медля стольный мой град к осаде готовь. На Волчьем острове для княгини все, как говорено, устрой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Никифор Двужил поскакал в Воротынск не мешкая, взяв с собой только коновода с парой заводных[63] коней. По Калужской дороге. Обычно, когда князь находился в Москве, именно по ней при необходимости посьугали к нему вестовых. Двужил считал, что дворяне от лазутчиков вполне могут получить какие-либо новые вести и пошлют с этими новостями гонца к князю, а разминуться с ним весьма нежелательно. Предположение, как оказалось, было не беспочвенным. С вестником из Воротынска Никифор Двужил повстречался, миновав более половины пути, у деревни Детчино.

— Чем порадуешь князя нашего?

— Невелика радость. Дворяне и горожане челом ему бьют: не брал бы он с собой, если на рать пойдет, всю большую дружину. Разъезд порубежный намедни с крымцами схлестнулся. Пяток из них заарканили. Поначалу предположили, что сакма[64] шла разбоить, но в пыточной дознались, что лазутчики они. За языками посланы. Что б, значит, выяснить, велика ли охрана в Одоеве, Воротынске и иных крепостях. На Козельск, признались, тоже лазутчики посланы. На Калугу и Тулу. Вот такая радость.

— Не берет князь большой дружины. С малой пошел сидеть в Коломне.

— Слава Богу!

— Слава-то — слава, да как бы боком князю эта слава не вышла…

— Самовольно, стало быть? Ништо!

— Ладно, не станем охать прежде времени. Ты князю о языках весть доставь. На Тарусу сверни. Через Серпухов и Ступино в Коломну. Воеводу Серпухова в известность поставь. Да и городовиков Тарусы и Ступина не обойди молчанием.

— Само собой.

— Ну, а еще что есть за пазухой?

— Письмо перехватили. Ширни какой-то извещает Магметку об убийстве главного мусульманского муллы в Казани. И добавляет: все, мол, готово.

— Странно! Что в Казани советник ханский делает? Не иначе как ковы[65] плетет.

— Кто их, басурман, разберет. Не поделили своего бога — Аллаха.

— Не скажи. Без смысла ничего не случается. Ты письмо непременно довези.

— А то!

Если гонец не придавал особого значения перехваченному письму — сказали доставить своему князю, значит» так надо, — то Никифора Двужила, более осведомленного о разворачивающихся событиях, оно словно плетка подстегнуло. Не столько признания пленных крымских лазутчиков подсказали ему, что необходимо спешить, сколько последние слова ханского советника: «Все готово».

«Прохлаждаться некогда!» — понял Никифор.

Теперь его конь более рысил, чем шел шагом, княжеский посланец часто пересаживался с одного коня на другого, немного отдохнувшего без седока. Пересаживался как ордынцы, не сбавляя хода. По пути он продумывал каждый свой будущий шаг, думал, как без суеты, но споро подготовить город к обороне, но главное, переправить княжну за болото, быстро и тайно.

Подъезжая к Воротищам, Двужил с удовлетворением отметил, что воротниковая стража усилена, а в надвратной веже[66] не один, а двое наблюдателей.

Вроде бы странное название главных городских ворот, но оно привычно, ибо пришло из незапамятных времен. Ворота крепкие, кованого железа, на каменных опорах. Никаким тараном не прошибешь, да и не подтянешь его к ним. Как раз у того места, где Высса, встретившись с обрывистым холмом, круто поворачивает, обходя его и становясь естественным препятствием для штурмующих, мудрые предки поставили ворота; низинную же часть огородили они высоким земляным валом, перед которым еще и ров вырыли. От Выссы его отделяла перемычка. Она же служила дорогой к Воротищам. При приближении ворогов перемычку рушили, и ров заполнялся водами Выссы. Со временем и по земляному валу, и по крутому склону холма возвели крепкую дубовую стену, с заборолами[67] и частыми вежами. Горожане за ней стали чувствовать себя еще спокойней. Проломить укрепления могли бы стенобитные орудия, но крутобокий холм, местами обрывистый, оставался крепким для врага орешком.

«Отберу самых метких стрельцов, — наметил для себя Никифор Двужил. — Расставлю по всей стене, пусть секут из самострелов пушкарей турских. Татары же не мастера палить из пушек».

Охрана дала знать в детинце, что Воротища миновал воевода малой дружины и стремянный князя Ивана Михайловича Никифор Двужил, и его вышли встретить находившиеся в детинце дворяне, чтобы узнать первыми о воле княжеской, кому из них управлять во время его отсутствия. Каждый уповал на то, что именно ему будет доверена столь почетная обязанность.

Никифор Двужил понял это по их недоуменным лицам, когда объявил волю князя.

— Князь Иван Михайлович очинил меня воеводой всей дружины, велев оберегать и стольный град его, и всю вотчину. Собирайте совет княжеских дворян, пошлите за теми, кого здесь нет. Я всем объявлю княжескую волю. Нам вместе ее исполнять.

Времени на сборы Двужил дал немного, но его хватило, чтобы побывать в своем доме, повидать семью и переодеться с дороги; он из детинца направился на улицу Протас, к голове крупной плотницкой артели, которая в свое время строила охотничий терем на Волчьем острове, обнеся его добротной стеной, она же и гать стелила, подправляя ее при необходимости. Потому и выбрал для претворения в жизнь своего предприятия именно этих мастеров. К счастью, голова был дома.

Уединились по просьбе Никифора, к удивлению знатного плотника. Он даже не удержался и спросил:

— Ради чего скрытничать?

— Есть нужда. Ради срочного и тайного дела, какое тебе предстоит, если ты, конечно, согласишься. Нужно на Волчьем острове подготовить пару стен с бойницами для рушниц.[68] Саженей[69] по двадцати пяти каждая. Где им место, потом укажу. Пока заготовить их следует спешно.

— Эка, урок! Чего ради!

— Я сказал — тайное дело. Пока, не обессудь, не откроюсь даже тебе. Погляди одновременно, крепка ли гать. Если будет нужно, подправь. С собой возьми только тех, понадежней кто. Умеющих рот держать на привязи. Остальным — ни слова. Не пошла бы по городу лишняя молва. Для охраны выделю пару десятков дружинников. Если что, они лес пособят валить. Сегодня же — в путь. Успеете до темна?