Андрей Косёнкин - Долгие слезы. Дмитрий Грозные Очи Страница 5

Как-то сложится с новым? Слухи о нем доходили прескверные, один страшнее другого.

Никто не знал, как и отчего умер хан, но, судя по дальнейшим событиям, умереть ему помогли. Давно уж, со смерти слабого хана Тула-Менгу, обычай умерщвлять неугодных правителей твердо вошел в ордынскую жизнь. Способы, правда, избирались различные: кого резали, кому подсыпали зелье. Так, сам Тохта предшествовавшему ему Тула-Буге и всем его многочисленным братьям собственноручно переломал хребты. Между прочим, новый хан остался в живых лишь по недомыслию и недогляду Тохты: он не смекнул вскрыть животы всем женам убитых им братьев. Одна из них и унесла подальше от взгляда Тохты надежно укрытого в ее чреве нынешнего правителя…

Итак, на смену оплывшему жиром покоя и самодовольства Тохте явился из Хорезмского шахства юный Гийас ад-дин Мухаммад Озбег, или по-иному Узбек, именуемый русскими ханом Азбяком. Приход его ознаменовался великими потрясениями для всего Кипчакского царства. Позвали его, не иначе, богатые сарайские купцы-мусульмане, коим Тохта, по безразличию к вопросам веры, не воспрещал строить круглые розовые мечети. И в одночасье прервался могучий род Тохта-хана, над созданием которого долгие годы трудился и сам хан, трудились и многие его жены, трудились братья и сыновья хана и жены его братьев и сыновей. Более ста двадцати одних царевичей крови, во главе с законным наследником, старшим сыном Тохты Ильбассаром, исчезли бесследно и без суда по мановению нежной и тонкой царской руки в одну ночь, чтобы и памяти о них не осталось. Трудно сказать о числе убитых из прочих приближенных Тохты и знатных монголов, и уж совсем невозможно представить, сколько простых татар за свою простодушную веру попали под сабли и длинные ножи. Кто ж их считает? Но долго еще, подобно арбузным кучам, валялись на углах пыльных улиц отрезанные головы непокорных единоплеменников, и мальчишки носили их, вздев на палки, пугая редких прохожих. Покуда и сам когда-то цветущий Сарай, заложенный славным Баты, Узбек не велел разрушить — в этом городе, пропахшем скверной безбожия, ему трудно было дышать.

Новую степную столицу возвели несколько в стороне от Итили, от старой столицы, в два дневных перехода ниже по течению Ахтубы. Назвали снова Сараем, хотя Узбек приказал прибавить к имени города имя хана Берке, первого магумеданина из ордынских правителей…

Но то было лишь безобидное приуготовление к тому главному, к чему стремился Узбек. Все бесчисленные народы, входившие в Орду, решил он сплотить верой покорных, дабы отныне все его подданные поклонялись единому Богу. Бога того — Аллаха, когда-то провозгласил на земле пророк его Мухаммед. Не случайно и сам Узбек носил имя пророка.

Огнем и мечом насаждал он магумеданство пока среди ближних и дальних кочевников, дотоле, подобно отцу их Чингизу, веривших лишь в Предопределение Вечно Синего Неба, да в степь, да в куст, да в дым, да в табун кобылиц, да в верную саблю, да в песню стрелы и богатый сайгат…

Три года провел Михаил в Орде под пристальным приглядом Узбека. Три долгих, мучительных года, когда его воля и слово так нужны были на Руси, он бесцельно толокся в Сарае, не в силах ни превозмочь, ни оборвать ханскую волокиту. Знал Узбек, чего добивался, когда на короткой удавке держал подле себя великого русского князя. За три года его вынужденного отсутствия многое нарушилось на Руси…

Русь шаталась, как медведь, потревоженный в спячке, как медведь, взъярившийся от бессонной тоски. Теперь уж ни о каком единении и думать не приходилось, об одном молил Михаил; защитить Богом данную ему власть.

В те три года новгородцы: в другой раз прогнали его наместников. То было бы еще полбеды: как прогнали, так бы и обратно Позвали. Но Юрьев посланник князь Федор Ржевский, лишая новгородцев возможности пойти на попятную, перебил Михайловых бояр на возвратной дороге. Тот же Ржевский водил новгородцев на Тверь. Княжич Дмитрий с полками встретил его на Волге. Мало дело до войны не дошло — тонкий да рыхлый лед на реке не дал встретиться в битве… Однако все пути к миру были отрезаны.

Окончательно поссорившись с Тверью, Новгород открыто позвал на княжение Юрия. Юрий в Новгород не поехал — послал вместо себя брата Афанасия, сам же, по совету Ивана, ушел в Сарай искать ханской милости. Чудом разминулись они с Михаилом.

Михаил же, тотчас по возвращении, подступил к Торжку, в котором заперлось новгородское войско. Новгородцы бились отважно, отчаянно — ныне знали они, что пощады не будет. Однако силы были не равны, не выдержав Михайлова гнева, пал Торжок. И опять, ко всеобщему удивлению, Тверской остался великодушен: хотя в руках его оказались Юрьевы братья Афанасий и Борис и с ними многие его новгородские ненавистники, он никого не казнил, кроме кровавого Ржевского. И теперь вопреки непомерной обиде он в войне искал все же мира…

Два последних года вместили столько, сколько было бы не под силу выдержать ни одному человеку. Видно, в том и была ему Божья помощь. Да и то, на что уж был велик Михаил Ярославич, но и он в последних-то битвах, казалось, ждал не победы, а смерти. Но стрелы миновали его стороной, копья, пущенные верной рукой, не достигали цели, мечи ломались о железные латы, и ужасом веяло на врагов, когда на огромном, звероподобном коне, как ангельские крыла разметав багряную плащаницу, он врезался в их гущу.

Но странно, чем блистательней были его победы, тем очевидней открывалась неизбежная, жуткая суть: великий князь Михаил Ярославич был обречен.

Велик Господь, но не дремлет и враг человечий.

Черным предвестным знаком стал для Михаила последний поход на Новгород, когда, дойдя до Устьян, новгородского пригорода, он вдруг занедужил, да так тяжело, что велел повернуть с пути. Спеша скорее вернуться назад, войско его заблудилось среди лесов и болотин, бесславно пало от стужи, голода и внезапной лихой болезни. Не многие из той рати вновь увидели Тверь. То была единственная военная неудача Тверского; и в ней поражение он потерпел не от людей, но от сил, неподвластных людям.

Тут и явился, томный от царской ласки, великий князь Юрий. Именно так отныне велено было величать его на Руси. Наконец-то вожделенный ярлык с алой ханской тамгой покоился в Юрьевом сундуке. Да что ярлык! Не только великим князем, но царским зятем вернулся Юрий на Русь! Любимую сестру Кончаку отдал за Юрия хан. Случалось, женились на ордынках иные. Случалось, по любви и с охотой выходили татарки за русских. Помнилось, князь Федор Черный женился аж на Ногаевой дочке. Но никогда допрежь не мяли русские жен из самого царского дома! Больно уж милостив оказался Узбек к московскому князю, сестру не пожалел отдать за неверного, знать, богатый выкуп посулил ему Юрий. Или не стоит Русь ханской сестры?..

Рязань, Владимир, Ярославль, Кострома… Щедрым вено стелились земли и города под сапожки юной ордынки. Однако, кутаясь в Соболя, морщилась недовольно царевна — торопила с обещанным. В первую брачную ночь пообещал Юрий положить к ногам ее Тверь, стольный город неуступчивого, непокорливого татарам русского князя. Хотя чего было морщиться, чего торопить, он и сам-то больше всего на свете хотел поквитаться с Тверским за все прежние унижения. Только страх-то был в нем сильнее хотения.

Несмотря на отменное войско, которое шло с Юрием из Сарая под началом ханского посла Кавгадыя, несмотря на московскую рать, встретившую Юрия в Костроме, Юрий не двинулся на Тверь до тех пор, покуда под страхом татарского наказания не собрал полки почти со всей Низовской земли. Впрочем, был на то и негласный Узбеков указ.

— Если им того хочется, пусть русские уничтожают друг друга сами. Татары им в том лишь пособники… — Так, улыбаясь ласково, говорил хан Узбек.

Кстати, спасая отчину, Михаил Ярославич готов был исполнить неверную, капризную волю хана. Через послов он сам отказался от великокняжеского достоинства и просил о мире племянника. Черта ли ему было в мире, если истинный русский князь оставался жив? Юрий убил послов… С той силой, что он собрал ханским именем, Юрий заранее кичился победой. Да и трудно было представить иное.

В декабре одна тысяча триста семнадцатого года, на праведницу Анну, егда была зачата Пресвятая Богородица, спаянное бесовской силой несметное войско подступило к Твери.

И было Бортеневское побоище, равного которому не помнили со времен Калки и Сити. Только в отличие от предыдущих, у Бортенева русские впервые по-настоящему били хваленых татар. Впрочем, к сожалению, били и русских, пришедших с теми татарами.

И опять безоглядно, десятками укладывая врагов, в самой гуще кровавой сечи бился Михаил Ярославич; и опять, как когда-то, звал он сразиться племянника. Отнюдь не победный — отчаявшийся, усталый голос летел над заснеженным, красным от крови полем: «Юрий! Юрий, блядин сын, головы моей ищешь? Вот моя голова! Где ж ты, Юрий?»