Робин Янг - Крестовый поход Страница 5

Уилл оторвался от размышлений, почувствовав на себе внимательный взгляд Эврара. Выражение лица капеллана было непроницаемым, но Уилл почувствовал, будто он прочитал его мысли.

— Половину битвы мы выиграли, — произнес один из молодых рыцарей в ответ на замечание Веласко. — Церковь и правители на Западе увещевали простой люд, что Крестовый поход — достойный путь освобождения от грехов. Но они с давних пор замышляли эти войны для своей выгоды. Теперь простой люд это взял в толк. У него уже нет охоты вступать в войско и идти сюда, чтобы лечь под мечи сарацинов в угоду правителям, набивающим свои сундуки во славу Божью.

Пожилой рыцарь, англичанин по имени Томас, покачал головой:

— Многие христиане на Западе с радостью бы вырвали Иерусалим из рук мусульман, будь у них случай. Они, как и прежде, верят, что мусульмане и иудеи поклоняются лживым богам, что они богохульники, святотатцы, что их нахождение в Святом городе его оскверняет. Они, как и прежде, верят, что только их путь верный. Намерение к Крестовому походу не угасло. Это не так.

— Но на Лионском соборе, — возразил молодой рыцарь, — никто из правителей или знатных рыцарей не вышел вперед на призыв папы. Не многие даже прибыли туда послушать его.

— Правители Запада увязли в распрях, им не до Крестового похода, — возразил Томас. — Но если среди них найдется кто-нибудь смелый и решительный и объединит всех, то люд на Западе повалит за ним толпами в надежде освободить Святой город. Рыцари нашего ордена тоже хотят этого. Брат Эврар прав. Мир с сарацинами воистину зыбок, чуть толкнешь — и повалится.

— И я опасаюсь, что таким смелым окажется наш великий магистр, — произнес сенешаль, всплеснув руками. — Он не скрывает желания отвоевать у Бейбарса потерянные земли. В Лионе он громче всех поддерживал новый Крестовый поход и может нарушить наш мир с сарацинами.

Томас и другие рыцари-ветераны согласно кивнули.

— Тогда мы должны постараться его отговорить, — воскликнул Веласко, вскинув брови почти к самой челке. — Пока мы так слабы, нельзя давать Бейбарсу хоть малый повод для войны. Его войско нас раздавит. Здесь, в Акре, — он смущенно посмотрел на Эврара, — наш Камелот погибнет вместе со всеми жителями, нашедшими пристанище за его стенами, и погибнет всякая надежда на мир между христианами, мусульманами и иудеями, которую лелеяли мы и наши предки почти сто лет. Пока жив Бейбарс, покоя не будет.

Эврар слабо улыбнулся сравнению прицептория с Камелотом, но быстро посерьезнел.

— Да, братья, нас ждут тягостные времена, — сказал он своим хриплым мрачным голосом, — но так было и будет всегда. Цели, которую мы замыслили, достигнуть нелегко. Ничто в этом мире не дается задаром и быстро. — Он скосил глаза на Уилла. — Но мы движемся вперед. И это нельзя упускать из виду, при всех наших тревогах. Теперь в Египте у нас есть могучий союзник, чьим советам, я надеюсь, будет следовать сын султана Бейбарса, когда займет трон. А в Акре мы нашли союзников из тех, кто верит в наше дело. Есть заслуга и в том, что мир в Заморские земли принес наш хранитель. Пока этот мир длится, пока все Божьи дети здесь живут в согласии, мы торжествуем.

Уилл слушал, откинувшись спиной на стену. Он видел, что слова капеллана вселяют в братьев надежду и уверенность, и вновь удивлялся, каким убедительным может быть этот старик. Уилл знал Эврара слишком давно, чтобы испытывать перед ним какое-то благоговение или страх. Этот мудрец его и порол в детстве, и издевался, и утешал, и, конечно же, учил. Уилл хорошо знал его самые лучшие и самые худшие стороны, но все равно иногда вдруг перед ним являлось чудо. Наждачный голос наставника переносил его в прошлое. Уилл оказывался в прицептории тамплиеров в Париже, ему снова было девятнадцать, и он напряженно слушал Эврара, который в первый раз рассказывал об «Анима Темпли».

Уилл знал, что в памяти события прошлого всегда кажутся значительнее, чем были на самом деле. Но он помнил, насколько его захватили тогда откровения капеллана о создании братства после войны с мусульманами, в которой едва не погибло все войско христиан на Святой земле. Войны, затеянной тогдашним великим магистром тамплиеров. Эврар объяснил, что вначале целью «Анима Темпли» было защищать Темпл, его имущество и казну, от посягательств власть в нем имущих. Со временем, когда в ряды братства пришли многие высокие чины и ученые люди со своими идеями, его цели расширились. Главным для братства стало поддержание мира в Заморских землях, чтобы христиане, мусульмане и иудеи жили в согласии.

Уилл помнил, как начал горячо протестовать, говорить, что веры христиан, мусульман и иудеев примирить нельзя, поскольку каждая полагает своего Бога истинным. Эврар объяснил, что намерения «Анима Темпли» состоят не в изменении, а в мирном существовании народов с разной верой. Уилл поначалу засомневался в такой возможности. Но за прошедшие с тех пор годы увидел собственными глазами, как люди любой веры живут рядом друг с другом, выгодно торгуют, обмениваются знаниями и опытом.

Теперь, когда Эврар перешел к рассказу о трактате, посвященном сходству всех трех религий, который он написал вместе с Веласко, Уилл в очередной раз задал себе вопрос: есть ли у него хотя бы крупица подобного дара убеждения? Сумел бы он подвигнуть людей посвятить жизнь общему делу, как Эврар подвиг его отца, а потом и его самого? Следом, как всегда, шел еще один вопрос. Что будет, когда Эврар умрет? А старик уже приближался к девяностолетнему рубежу. Уилл не представлял, как люди могут жить так долго. Но именно Эврар, несмотря на свою дряхлость, неустанно поддерживал в очаге «Анима Темпли» огонь. И вот его не станет, что тогда? Взгляд Уилла переместился на сенешаля, рассуждавшего, как они смогут распространять трактат. После смерти Эврара главой «Анима Темпли» станет сенешаль. Это несомненно. Тогда Уилла могут изгнать из братства, во имя которого его отец пожертвовал жизнью, а сам он помогал Эврару восстановить общество.

Братья совещались еще примерно час. Условились встретиться после прибытия великого магистра и начали расходиться. Эврар догнал Уилла на лестнице.

— Мне нужно поговорить с тобой, Уильям.

— А что случилось?

— Не здесь, — тихо проговорил Эврар. — Приходи ко мне в покои.

3

Цитадель, Каир 17 января 1276 года от Р.Х.

Зверь ходил взад-вперед, выгибая спину, трепеща ноздрями. Под шкурой перекатывались мускулы. Время от времени он разверзал пасть, обнажая клыки, похожие на слоновьи бивни, издавал рык — низкий, урчащий, как будто исходящий из глубины земли, где дробили камни, — и смотрел сквозь прутья решетки водянистыми золотыми глазами в блестящих черных крапинках на толкущихся около клетки, галдящих людей. Все его существо протестовало против лишения свободы, сгорало от желания прыгнуть и загрызть их всех по очереди.

Из другого конца большого зала за львом наблюдал Калавун аль-Альфи, главный атабек сирийских войск. Царь зверей был великолепен, являл собой воплощение грубой силы и ярости. Потом клетку вывезут за городские стены и под звуки фанфар и литавр отпустят зверя на свободу, но на время. Потому что вскоре на него устроят охоту, приуроченную к сегодняшнему празднеству. Право нанести смертельный удар будет предоставлено жениху. Калавуну нравилось выслеживать зверя, нравилось состязаться с ним в ловкости. А так это будет похоже на простое убийство.

Калавун глотнул из чаши сладкого шербета, обвел глазами заполнивших зал придворных и воинов. Сквозь их голоса пробивались мягкие звуки цитар и арф. Взгляд Калавуна остановился на двух его сыновьях, аз-Шали Али и аль-Ашраф Халиле. Оба они были рождены его второй женой, оба темноволосые, как и он сам, с теми же резкими чертами лица. Младший, двенадцатилетний Халил, то и дело хватался за тугой воротник синего плаща, в который его утром облачили слуги. Чуть улыбнувшись, Калавун перевел взгляд на группу юношей, частично скрытых за черно-белой мраморной колонной, какие окаймляли зал. Один из юношей был Барака-хан, наследник египетского трона и с сегодняшнего дня его зять. Калавуна заинтересовало, чем они заняты, и он поднялся по ступеням на помост, где стоял трон султана с подлокотниками, украшенными головами львов, отлитыми из чистого золота.

Юноши окружили невольника, немного старше их, лет шестнадцати. Он стоял спиной к стене, отвернув голову, глядя куда-то вдаль. На его лице застыла маска страдания. Барака оживленно жестикулировал и что-то говорил, обращаясь к приятелям. Его лицо, обрамленное черными вьющимися волосами, расплылось в широкой улыбке. Калавун нахмурился и вытянул голову, пытаясь понять, что там происходит, когда его окликнул старший атабек одного из полков, в желтом плаще:

— Эмир, все было очень красиво. Ты должен быть доволен.