Александр Лавров - Варяги и Русь Страница 5

Старик скрестил руки и, глядя на разбушевавшееся озеро, снова заговорил:

— Думал ли старый Рулав, что ему, храброму воину, придется на склоне своих дней скрываться в земле этих трусливых, шума битвы не слыхавших народов? Видно, недостоин я светлой Валгаллы, видно, прогневал Одина… Но нет, я спас свою жизнь не для того, чтобы умереть здесь, в этой лесной глуши! Нет, старый Рулав услышит еще шум кровавой битвы, услышит победный клич товарищей, много еще врагов уложит его секира, надо только выбраться из этих проклятых мест… — Старый норманн погрузился в глубокую думу.

Вдруг он приподнял голову и устремил свой взгляд на озеро.

Отчаянный человеческий крик, слившийся с ревом бури, коротко прозвучал и тотчас же смолк, заглушенный воем ветра.

Рулав отошел назад и спрятался в прибрежном кустарнике.

Прошло немного времени; норманн, не покидая своего укрытия, продолжал следить за озером. С шумом обрушился и покатился по прибрежному песку один, другой, третий вал, оставив на отмели два человеческих тела.

«Э-э, да я, кажется, знаю этих молодчиков», — подумал Рулав.

Он вышел из своего укрытия и, осторожно ступая, по мокрому песку, подошел к лежавшим без движения юношам.

— Вот как обнялись, — бормотал он. — Избор этого молодца держит так, что и живому не удержать…

Налетевший пенистый вал заставил старого норманна отступить назад.

— Что же с ними делать, — рассуждал Рулав. — Опять в озеро пустить, что ли… Ведь если здесь их тела найдут, то и до моего шалаша доберутся… Мне тогда несдобровать… Ищут эти проклятые жрецы меня… Старого норманна в жертву Перуну принести хотели, да нет, не из тех я… Родился свободным и в Валгаллу не рабом войду!.. Ну, довольно, однако! — воскликнул Рулав. — Ступайте, откуда пришли, пусть Ильмень вынесет вас в другое место, где найдут вас ваши родичи, а здесь вы мне только мешаете.

Он поднял было Избора, но в то же мгновение опустил его на песок.

Из губ юноши вырвался слабый стон, ресницы пошевелились.

— Жив, — проговорил норманн, — он жив… Нет, не решусь я поднять руку на беззащитного. Но как же быть? Оставить их тут — тогда они могут выдать меня, ну да будь, что будет… Из-за Вадима я стараться не стал бы… Знаю я их, этих старейшинских сыновей… Если бы он был один, не задумался бы я его назад в озеро спихнуть, Избора жалко…

Рулав оттащил от берега обоих юношей и положил их на такое место, куда не достигали волны.

Потом он поспешно скрылся в кустарнике.

Разразившаяся внезапно буря так же внезапно и стихла.

Ветер перестал завывать, разорванные тучи уплыли вдаль, выглянуло солнышко и залило ярким, веселым светом и успокоившееся озеро, и прибрежный кустарник заповедной рощи.

Роща вдруг оживилась и наполнилась звуками. Затрещали в воздухе стрекозы, защебетали выпорхнувшие из густой листвы птицы, дятел принялся за свою бесконечную работу, все ожило; только два тела, оттащенные Рулавом от кромки берега, по-прежнему были неподвижны.

Всем телом вздрогнул вдруг Избор и открыл глаза… Как кружится голова, какая тяжесть во всем теле… Жив, слава Перуну!

Взгляд Избора остановился на безжизненном теле товарища. Старейшинский сын доверился ему, не побоялся вместе с ним пуститься в челноке по бурному озеру, и теперь он мертв… Что скажет его род? Что скажет отец Вадима? Никто не поверит, что Избор сделал все, что мог, чтобы спасти Вадима, что он, захлебываясь мутной водой, нырнул вслед за опускавшимся на дно Вадимом, поймал его, лишившегося уже чувств, под волнами, крепко-крепко схватил и не выпустил из своих могучих объятий даже тогда, когда и сам потерял сознание…

Никто не поверит этому…

Но, может быть, он еще жив? Может быть, он так же только потерял сознание и еще можно его вернуть к жизни?..

Эта мысль ободрила Избора. Он быстро вскочил на ноги, наклонился над Вадимом и приник к его груди. Прошло несколько томительных минут. Как ни чуток был Избор, как ни привык он различать каждый шорох, биения сердца все-таки не было слышно…

Что про него подумают, что скажут про него, когда он вернется один и сообщит роду Владислава страшную весть о гибели единственного сына старейшины? Как будет убиваться его старуха мать!.. Да и никто не поверит, что он, спасшись сам, не мог спасти товарища, которого вызвался перевезти через озеро…

Неужели на всю жизнь оставаться опозоренным?

И как только решился, зная седой, грозный Ильмень, пуститься в плавание перед бурей?..

Избор с болью взглянул на распростертое тело старейшинского сына. Он уже не сомневался, что Вадим мертв.

Он огляделся вокруг. Да никак он в заповедной роще, в роще, посвященной громовержцу Перуну! Так и есть… Ведь каждому, кто в эту священную рощу ступит, смерть грозит. Горе дерзкому! Ничья нога по священному лесу ступать не должна, иначе разгневается грозный бог и нашлет страшные бедствия на все племена славянские. Потому так строго и охраняют служители Перуна священную рощу.

Знает Избор, что у норманнов не Перун вовсе, а Один. Он куда могущественнее славянского бога. А вот еще рассказывали: есть народы, которые в неведомого Бога веруют. Сходил на землю Единый Сын этого неведомого Бога. Он совсем не то, что Перун или Один, заповедал любить всех. А как это сделать? Нельзя этого совсем… Меня обидели, и я за это отомстить должен; на мести весь свет держится; дай-ка только обидчикам волю, житья от них не будет, кто сильнее, тот и прав. А тот Единый Сын неведомого Бога обидчикам прощать велел, убить себя Сам дал злым людям, и когда Его эти злые убивали, Свою смерть им простил.

Добрый Он, кроткий, говорят, был, никого никогда не обидел. Одним словом Своим мертвых воскрешал; славянский Перун этого сделать не может.

Разве попросить Его, чтобы он теперь в беде помог? Про воскресших по Его слову мертвых верные люди сказывали. Быть может, Он Избору и окажет милость Свою.

— Единый Сын неведомого Бога! — воскликнул Избор, опускаясь около тела Вадима на колени, — я слышал о Тебе, Ты был добр и милостив, окажи теперь милость Свою бедному варягу. Говорят, что Ты велел прощать обиды врагам своим; обещаю Тебе простить зло врагу моему заклятому, сделай только, чтобы Вадим, сын старейшины, воскрес!

В благоговейном ожидании поник молодой варяг головою. Он ждал чуда и в то же время сомневался в нем.

Вдруг он выпрямился, глаза его широко раскрылись от изумления, он глядел на Вадима и не верил. Молодой варяг ясно слышал, как забилось сердце старейшинского сына.

Вадим долго еще не приходил в себя, но теперь Избор был счастлив, бесконечно счастлив. Он мог смело явиться в селение, мог смело глядеть всем в глаза.

«Слава Тебе, Сын неведомого Бога! — думал он, с восторгом глядя на небо. — Я знаю теперь, что Ты сильнее, милостивее нашего Перуна, и если бы я был тогда, когда Тебя убивали злые люди, я бы сумел заступиться за Тебя».

Потом он принялся что было силы растирать закоченевшее тело Вадима. Труды его увенчались успехом. Вадим скоро открыл глаза. Однако он был настолько слаб, что идти еще не мог.

— Придется переночевать здесь, куда же тебе идти? — заметил Избор, передав ему все подробности их чудесного спасения из бездны бушующего Ильменя.

Вадим слушал его рассеянно; казалось, рассказ Избора его нисколько не тронул. Он даже позабыл поблагодарить его за свое спасение. Только последние слова Избора расшевелили его.

— Как, здесь оставаться?! — воскликнул он.

— А что же?

— Но ведь ты знаешь, какое это место?

— Знаю, да только жрецы Перуна здесь нас не найдут, ты поправишься, и мы благополучно выберемся отсюда.

— Нет, нет, этого нельзя, никак нельзя.

— Да почему же, ведь я же тебе говорю, что мы спрячемся так, что никто нас не увидит здесь.

— Да ты знаешь ли, почему это место так строго охраняется? Знаешь ли, почему этот лес считается заповедным?

— Нет, не знаю. А почему?

— Этот лес — жилище страшного волхва…

— Я что-то слыхал про него, — задумчиво произнес Избор.

— Много-много лет тому назад, еще мой покойный дед совсем мальчиком был… он мне о волхве и рассказывал, поселился в этом лесу волхв, разные чудеса он делал: и зверем лесным, и птицей обертывался; колдовал, а потом всех, кого в лесу ни находил, пожирал… В бурю на самой легкой ладье на Ильмень спускался, и все, кого он в бурю на Ильмене заставал, его добычей делались… Много страху на окрестные роды он нагнал — все его боялись и в реку из Ильменя идти не смели… Вот и поставили наши жрецы кумира Перуна на холм; с тех пор волхв удалился от истока реки и поселился где-то здесь…

— Что же, он и теперь жив? — перебил Вадима Избор.

— Говорят, и теперь… Многие, особенно в бурю, на озере его видели, а иногда около этого места, над лесом, заметен дым… сидит, верно, проклятый, и ждет.