Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель Страница 5

– Хорошо, – изрёк Путилин, – хотя хорошего здесь мало. Скажи—ка, братец, ты ведь на службе каждый день?

– Не совсем так, воскресенье – мой неприсутственный день.

– Пусть так, – Иван Дмитриевич поднялся с дивана и. заложив руки за спину, начал прохаживаться по зале. Вслед за ним пружиной вскочил Степанов. – Ничего в последние дни необычного не было?

– Не знаю, – пожал плечами Иван Иваныч, – все, как и каждый божий день, приезжают господа и дамы, отъезжают.

– Понятно, а вот чтобы внимание привлёк, ну, там скандал какой или кто буянить начал.

– Не припомню, да и полицейский при станции приставлен, так тот не допустит ничего, слишком Селиван строг.

– Это тот, что нас провожал сюда?

– Так точно, он самый.

– Тогда более не держу, ты, братец, кликни Селивана.

Иван Дмитриевич видел, как на улице появился Степанов, плечи расправлены. словно подвиг какой совершил или от начальства поощрение получил. Подошёл к Селивану, стоящему на платформе и что—то сказал. Полицейский поправил ремень, не стал ничего спрашивать у Ивана Иваыча, а сразу направился к петербургскому гостю.

Раздался громкий требовательный стук, дверь отворилась и на пороге появилась высокая ладная фигура полицейского. По лицу невозможно было понять ни единого чувства, словно вошла статуя с каменной физиономией.

– Ваше Высокородие… – начал он, но Путилин поморщился и махнул рукой.

– Проходи.

Но Селиван так и остался стоять у двери.

– Скажи—ка мне, Селиван, – и посмотрел на стоящего у двери полицейского, но тот только недоуменно моргал и ничего не произносил.

– Как тебя по батюшке?

– Степаном отца звали.

– Вот что, Селиван Степаныч. в последнее время на станции никаких происшествий не было?

– Никак нет, – гаркнул Селиван.

Путилин вновь поморщился.

– Потише, чай не на платформе паровоз перекрикиваешь.

– Извиняюсь, Ваше Высокородие!

– Так было что—то или нет? Мне интерес представляет все, что было.

– Да ничего такого и не было, у нас же публика вся, почитай, из благородных, а они поведения богоугодного.

– И офицеры ведут себя пристойно, и, скажем, молодые люди.

– Вы про это, – Селиван выдавил на одном дыхании, – офицеры те иной раз, когда выпимши лишнего, что—нибудь учудят, но меж собой, а чтобы к статским ни—ни.

– А молодёжь?

– Они тоже, конечно, ведут не подобающе, вот намедни трое совсем молоденькие, а вина видимо, попробовали, хотя и вели себя тихо, но какие—то настороженные были.

– Если запомнил, чем привлекли взгляд?

– Больно уж тихо себя вели.

– Запомнил их?

– Увидел бы, узнал.

– В чем они одеты были.

– В гимназической форме.

– Не вспомнишь, какой гимназии?

– Никак нет.

– Убиенного видел?

– Так точно.

– Не он ли среди тех гимназистов был?

– Не могу знать, этот без головы и голый, в таком виде не признать.

– Хорошо, тогда опиши тех гимназистов.

Селиван так толково их описал, что Путилин достал книжку и занес слово в слово сказанное полицейским. Иван Дмитриевич привык запоминать или записывать все, чтобы потом отсечь лишнее, словно скульптор от куска мрамора.

– Ступай, братец, – начальник сыскного отделения смотрел в окно.

Глава четвертая. Все начинается в столице

Ближе к трём часам пополудни исправник любезно предложил отобедать у него дома. Марфа Васильевна, говорил он, предупреждена, что пожалуют столичные гости так, что расстарается. Кухарку не держит, добавил Константин Николаевич, а делает все сама, Господь не дал детей, вот она и норовит угодить мужу, и спрятал под рукой улыбку.

Иван Дмитриевич не стал отказываться от столь заманчивого предложения и любезно согласился, напомнив, что он не один. На что исправник заметил, что гостям всегда рад и всегда найдётся и тарелка супа, и кусок мяса, ну и кое—покрепче, чтобы обед пресным не казался.

Хозяйка оказалось особой средних лет, но довольно привлекательной, в особенности добродушной улыбкой и русыми волосами, непослушно выбивающимися из—под чепца. Марфа Васильевна сама вызвалась быть сегодня в роли прислуги и попросила не смущаться. После великолепных щей со свежим, тёплым хлебом, казалось только вынутым из печи, на столе, словно из воздуха появился, и печённый гусь, и баранья нога под причудливым соусом.

– Все—таки не пойму, – наконец произнёс исправник, видимо давно хотел спросить, но не решался, – чем же квитанция поможет в деле?

Иван Дмитриевич на мгновение замер, положив ладони на белоснежную накрахмаленную скатерть, сглотнул слюну и после тяжёлого вздоха, что, мол. он не хотел вести такие разговоры за столом, но после красноречивого взгляда на хозяйку, словно бы извинившись, произнёс:

– В квитанции указана фамилия отправителя…

– Но ведь Микатиных– Микотиных по столице не одна тысяча будет? – нетерпеливо перебил исправник.

– В этом вы правы, но нам известен получатель, он—то, наверняка, знает отправителя и мы по надписи на квитанции видим, откуда и когда была отправлена телеграмма. Вот по этим сведениям мы и найдём человека, если это не наш убиенный, – Путилин посмотрел вновь извиняющимся взглядом на хозяйку, что, мол, он не хотел о таких страстях упоминать за обедом, – то найденный может опознать или рассказать, как его квитанция от отравленной телеграммы оказалась в кармане у убитого.

– И всего—то? – Удивлённо произнёс Константин Николаевич. – А я уж думал…

– Все обыденно и не интересно, – Иван Дмитриевич катал между пальцами шарик из мякиша, – наша служба сродни поиску драгоценного камня, прежде чем его найти, приходится десятки пудов горной породы просеять. Вот начнём после выяснения фамилии гимназиями заниматься…

– Иван Дмитрич. – робко вставил Миша Жуков.

– Да, – Путилин не посмотрел на помощника, явно занятый своими мыслями, – впрочем… – поднял взгляд на хозяина, – с гимназией проще, на околыше над козырьком серебряный знак, на котором я заметил буквы «КрГ», что как вы знаете, означает кронштадтская гимназия.

– А я и не обратил внимания, – исправник изумлённо смотрел на начальника сыскного отделения, словно тот, как фокусник достал из шляпы живого кролика, – форменный полукафтан, так такие все гимназисты носят, а вот о фуражке позабыл, да честно говоря, как увидел обезглавленное тело, так и мысли—то прочь.

– Константин Николаевич, нам невнимательными быть нельзя, от этого зависит ход расследования.

После сытного обеда исправник пригласил гостей в кабинет, чтобы там обсудить, в каком направлении двигаться дальше. Сам хозяин принёс самовар, Марфа Васильевна на подносе чашки.

Выходя, она прикрыла за собою дверь, чтобы не мешать серьёзному разговору.

Хозяин разлил чай.

– Иван Дмитрич, что же дальше? – Не выдержал томимый любопытством исправник, отделивший себя от ведения следствия.

Путилин поднялся с кресла, держа в правой руке чашку, в левой – блюдце, и по давней привычке, словно был в своём кабинете на Большой Морской, подошёл к окну.

– Искать убийцу, после выяснения личности убитого. Сегодня же посетим деревеньку, где провёл ночь нашедший убиенного господин Степанов, выясним, не видел ли кто что—то привлёкшее внимание, потом надо поговорить со служащими станции и не ждал ли кто гостей– гимназистов.

– Вы думаете, – вскинул брови Колмаков, – что такое могли с товарищем сотворить гимназисты?

– Я не исключаю такой возможности, – Путилин продолжал стоять у окна и исправник не видел его лица, которое скривилось, словно начальник сыскного отделения испытал резкую зубную боль, – нынешние юноши не в пример нам испорчена французскими романтическими романами, – и повернул голову к Жукову, – не так ли, Миша?

Помощник покраснел от слов Ивана Дмитриевича, но ничего не произнёс в ответ.

Возникла неловкая тишина, только часы продолжали отстукивать своё неизменное «тик—так».

– Иван Дмитрич, – поднялся со стула штабс—капитан, – можно приступать? Только вот… Константин Николаевич, подскажите, какие деревни расположены рядом со Стрельной?

– Всего три, но я бы не рекомендовал там никого опрашивать, – исправник склонил голову к левому плечу и покачал ею.

– Отчего же? – Произнёс Путилин.

– Все равно ничего не скажут, даже если что—то увидели.

– Но…

– Иван Дмитрич, вы для них чужаки, а я смогу выяснить и завтра, может быть, послезавтра вам доложу о том, что смогу узнать.

Начальник сыскного отделения тяжело вздохнул.

– Хорошо, хотя я не привык полагаться на чужие слова, – и быстро добавил, – вы не примите мои слова, как недоверие, просто привычка проверять все самому.

– Я не имею претензий, – неожиданно улыбнулся Колмаков, – сам из той же породы.