Юзеф Крашевский - Осторожнее с огнем Страница 5

— В деревне мы не строго соблюдаем церемонии. А какая чудная лошадка, — сказала Юлия, присматриваясь и стараясь удержать прерывающуюся беседу.

— Правда, что Лебедь мой очень хорош, но что значит красота в сравнении с его качествами.

— Самое главное из них — заносливость.

— Да, — смеясь отвечал незнакомец, — но меня он занес превосходно.

— А в самом деле, чуть нас не растоптал — это превосходно!

Напрасно Мария тянула за платочек Юлию, которая хотела остановить разговор, но та не обращала на это никакого внимания.

— Видите, как он теперь спокоен, — сказал молодой человек.

— Но он мне казался намного лучше в то время, когда уносил.

— О, он тогда желал свободы.

— Вы далеко живете? — спросила Юлия нетерпеливо.

— Не очень.

— Заходит солнце, а может быть…

Незнакомец взглянул на запад.

— О, Лебедь унесет меня до заката, хоть бы за три мили.

Мария не говорила ни слова, измеряла только взором молодого человека с беспокойным любопытством, по обыкновению грустно. Он тоже несколько раз взглянул на нее.

Разговор прекратился с приходом садовника, принесшего огромный букет цветов. Не было чем связать сорванные растения и, когда Мария начала хлопотать возле них, незнакомец соскочил с коня, отдал его Станиславу и, отвязав зеленую тесьму от охотничьего рога, предложил связать ею рассыпавшиеся полевые розы и колокольчики. Обе девушки сначала не хотели принять этой жертвы, но внимая просьбе незнакомца, Юлия, держа уже тесьму в руках, сказала:

— Во-первых, от совершенно мне незнакомых я ничего не принимаю, — вы должны назвать себя; во-вторых, сказать, где живете, потому что мы хотим отослать вам тесьму. Мы и без нее могли бы обойтись, как нельзя лучше.

— Кто я, — отвечал молодой человек, снова краснея, — говорить не стоит. Где живу? Сам не знаю: сегодня здесь, завтра где-нибудь в другом месте.

И лоб его нахмурился.

— Хотите заинтриговать нас?

— Решительно нет, но повторяю, mesdames, что моя фамилия ничего бы вам не сказала.

С этими словами молодой человек поклонился, медленно взглянул с одинаковым выражением прежде на Юлию, а потом на Марию, приблизился к лошади и не успел схватить поводьев, как его уже не стало.

— О, на этот раз что-то в самом деле необыкновенное, какая-то тайна! Не желать назвать себя! — сказала с беспокойством Юлия.

— А всего хуже, моя милая, то, что ты некстати вступила в разговор.

— Ты заранее хочешь, Marie, себя и меня сделать монахиней! Что же дурного? Разговор весьма обыкновенный.

— Ты говорила с такой живостью.

— Я иначе не могу — ты знаешь.

— Что он подумает о нас?

— Что мы молоды и любопытны.

— А если скажет — кокетки?

— Разве же мы этого заслуживаем? Боже мой, не довольно ли одного взгляда твоих задумчивых очей, или моих голубых, веселых, чтобы опутать человека. И признаюсь тебе, я пристально смотрела на него, и если взор этот не зажжет его, не очарует, не взволнует, я, подобно тебе, готова вступить в монастырь.

— Видишь, Юлия, это уже кокетство. Ты равнодушна, а хочешь привлечь его к себе. Проступок, моя милая.

— А кто же тебе сказал, что я равнодушна?

— Болтаешь пустяки!

Покраснев первый раз, Юлия скрыла лицо на плече подруги, потом засмеявшись, быстро подняла голову.

— Видишь, как я напугала тебя, но я только шутила; о, верь, что это была шутка! Кто же может влюбиться так внезапно?

— Ангел мой, иначе и не влюбляются, как внезапно! Я слышала, читала, знаю, что любовь возникает от одного взгляда.

— В самом деле? Может ли это быть?

И Юлия начала резвиться. Полусмеясь, полусерьезно дошли они до дому. Мария возвратилась в сад, Юлия пошла к бабушке, но прежде развязала цветы и тесьму унесла с собою. Уже на крыльце остановилась она, присматриваясь к ней пристальнее и увидела на богатых кистях две буквы Я. Д., без сомнения, означающие начальные слова имени и фамилии. С открытием своим поспешила она к бабушке, и хоть старушка побранила ее немного за разговор, а более за тесьму, но девушка умела оправдаться, извиниться и поцелуями, и ласками, а чтобы вина не упала на Марию, она приняла все на себя.

— Теперь, бабушка, мы непременно должны узнать, кто он. По всему видно, что молодой человек хорошо образован и богат, хотя ездит в простом костюме. Конь дорогой и отличный, сбруя изысканная, почти богатая. Не может быть, бабушка, чтобы мы не узнали о нем.

— Какая же ты любопытная! — сказала старушка, качая головою. — Надо угодить тебе, иначе тайна вскружит тебе головку.

Старостина позвонила, и почти в ту же минуту показался Войцех.

— Попроси ко мне пана Ладу.

— Сейчас!..

— Теперь, дитя мое, перейди за мое кресло, возьми книгу, если любишь меня, ни во что не вмешивайся.

Бабушка сказала: если любишь меня, а это для Юлии было выше всех приказаний. Она села за старушкой и молчала, потому что медленные шаги пана Лады послышались в соседней комнате.

Лада — старый, довольно тучный шляхтич, с большими усами, с круглым брюхом — был управляющим Старостины; честный человек, горячий охотник — он имел один недостаток — болтал самым несносным образом: зацепив его один раз, трудно уже было от него отвязаться. На вопрос о погоде, он, перебегая от слова к слову, перескакивая от мысли к мысли, рассказывал вам историю всей своей жизни. Приятно было смотреть на старика Ладу, которого румяное лицо, веселый взор, улыбающиеся уста и немного лысый лоб, но без морщинки, выражали вполне счастливого человека. И пан Лада сам рассказывал, что всю жизнь был счастлив до такой степени, что когда сварливая и пьяная жена начала надоедать ему невыносимо, он овдовел в ту же минуту. В богатом, синем полукафтане управляющий тихо приближался к покою Старостины и, наконец, отворяя дверь, начал кланяться с улыбкою еще прежде, чем вошел.

— Любезный Лада, — начала старушка, — кто этот незнакомец, который уже второй раз охотится в нашем лесу и почти у самого дома в роще? Мои девицы два раза его там встретили.

— Чужой? Ясновельможная пани! Чужой? В роще? Ей-Богу, не знаю, хоть и стыдно в этом признаться. Я знаю всех охотников в околотке, но никто не заезжает на нашу землю.

— Однако же?

— Извините, ясновельможная пани, мне самому совестно.

— Кто бы это мог быть? — спросила тихо старушка. — Молодой человек, очень пристойный, на чудесной серой лошади и, кажется, очень порядочный человек.

Пан Лада только пожимал плечами.

— Чего не знаю, то не знаю, но должен разведать, хотя бы мне Бог знает чего стоило. Это такое злоупотребление, что уж слишком! Под домом!..

— Кажется фамилия его начинается на Д.

— Вы так думаете? — говорил Лада, выпучив глаза. — На Д.? Есть много у нас фамилий, начинающихся на эту букву (не думайте ничего недоброго, впрочем). Прежде всех пан Денчак из Козьей Воли, дочь которого вышла за Кривачинского из Бзовичей, но это голь: потом Дерманский, но это посессор и Дозигорский, что был экономом в поместьях Радзивиллов и еще… а! Дермула, шляхтич, но бедняк. Все начинающиеся на Д., голь страшная, но порядочного — никого не знаю во всей окрестности. А слава Богу, не одну бочку соли съел я в этой стороне, вот уже осьмнадцатый год служу у вас — и люди меня и я людей знаю.

Управляющий задумался.

Пользуясь его молчаньем, старушка хлопотала отправить Ладу словами:

— Ну, ты разведаешь, пан, и скажешь мне.

— Непременно должен разведать! Однако что-то странно, чтобы я кого-нибудь не знал в этой стороне и притом из порядочных!

Он бы не закончил, потому что собирался систематически высчитывать всех соседей, как Старостина снова прощалась с ним, говоря:

— До свиданья!

Волей и неволей, вышел он ворча за двери, но сейчас же, встретив Войцеха, полтора часа выдержал его, рассказывая ему в сотый раз, как в 812-м году его избили казаки, как он уходил, скрывался в лесу, как ему носила туда пищу девушка, на которой он после и женился из благодарности, как она потом грызла ему голову, мучила его и потом умерла, и как он о ней плакал, и так далее.

У Войцеха уже онемели ноги, но он боялся признаться, чтобы не приписали старости того, что он привык относить к усталости.

Следующие дни прошли в напрасных поисках пана Лады, который рад был предлогу поболтать, наговорился до хрипоты. Необыкновенно, однако ж, смущала его неудача, и он не смел показаться на глаза Старостине. Никто не знал в околотке ни молодого человека, ни серой лошади. Преследуя одну цель, какие бы ни проезжал дороги, управляющий, по большей части, устремлялся в одну сторону, и не было места, которого бы он не осмотрел, а все напрасно.

Через неделю как-то ехал он по надобности в местечко и на большой дороге встретился с незнакомцем, точь-в-точь похожим на того, кого он преследовал; но прежде чем управляющий собрался завести разговор, серый конь далеко унес всадника. Лада приказал ехать во весь карьер за ним, потерял шапку, обломался на дырявом мостке и, произнося проклятия, остановился на несколько часов с переломанным дышлом. Правда, что он ругался страшным образом и наговорился вволю, но это ему ни к чему не послужило.