Лев Демин - Глеб Белозерский Страница 5

- Велики твои милости, великий хан, - льстил Гришка.

- Молчи и слушай далее. Тебя могут задержать в пути мои люди. Дам и тебе охранную грамоту и коня в дорогу.

- Безграничны щедрости твои, о великий…

Батый досадливо отмахнулся. Льстивые реплики Гришки казались надоедливыми, хотя в глубине души он и был доволен: быстро покорился русич.

- А княгине вдовой и их главному шаману передай… С князем я поступил так в назидание другим. Пусть воспитывают княжичей в духе покорности и смирения. Пусть они не повторяют ошибок отца. Понятно, русич?

- Понятно, мудрейший… Сделаю все так, как наставляешь.

- Вот и хорошо, если тебе все понятно. Твой покойный князь не оказался таким понятливым, вот и плохо кончил. Как зовут его старшего сына?

- Борис.

- Борис, - повторил хан с иронией. - Какие однообразные имена у ваших князей. Младший братец его, наверное, зовется Глебом? У вас непременно так. Если один брат Борис, другой Глеб.

- Мудрость подсказывает тебе… Младший княжич действительно зовется Глебом.

- Так вот, русич… Передай вдове княгине и ее главному шаману - пусть Борис считает себя князем Ростова, преемником отца. Когда я вернусь с войском из походов, завоевав все русские земли, отстрою мою столицу в низовьях Волги. Князей стану вызывать к себе. Послушные получат от меня ярлык на княжение. Строптивые, непослушные ярлыка могут и не получить. И остаться без удела, а то и лишиться жизни, как…

- Как князь Василько, - подсказал Григорий.

- Пусть княжичи с малолетства усвоят этот порядок. Растолкуй им.

- Повинуюсь, великий хан.

- Нет ли у тебя, русич, напоследок просьб ко мне?

- Не решаюсь утруждать просьбами, великий…

- Не робей, русич. Все могу сделать… Вот разве солнца с неба не достану.

Хан раскатисто рассмеялся своей шутке. Его приближенные поддержали его угодливыми смешками.

- Коли позволишь, великий князь, выскажу тебе одну скромную просьбу. Не гневайся на раба твоего…

- Говори.

- Дозволь тело убиенного князя Василька земле предать. Обычай у нас, русичей, таков, - с трудом вымолвил Гришка, не без робости ожидая вспышки ханского гнева» Но Батый молчал.

- Знаю, что Василько не проявил мудрости… - добавил Гришка, чтобы смягчить ханское недовольство.

- Хорошо, - ответил хан. - Поступай с телом князя, как тебе угодно. Хоть забирай его с собой.

Батый махнул рукой, давая понять, что разговор закончен. Григорий вышел из шатра, сопровождаемый тем самым бритоголовым приближенным хана с обвислыми усами, который сообщил хану о расправе над Васильком. Вслед за ними вышел и толмач-булгарин.

На краю поляны, на опушке леса, позади шатра на красном от крови снегу лежал, раскинув руки, мертвый князь Василько с непокрытой головой. Его лицо было иссечено кровавыми рубцами. Кровь запеклась и на шее. Как видно, палачи предали князя смерти не мгновенной - наносили ему колотые и режущие раны, заставляя истекать кровью. Шлема рядом не было: видимо, его взял один из палачей. Был также сорван с кольчужной рубахи серебряный нагрудник с изображением Георгия Победоносца.

Григорий Меркурьев перекрестился, глядя на покойного. Взял его под мышки, оттащил на край поляны к разлапистому клену. Сложил руки князя на груди, обтер снегом окровавленное лицо его. Лопаты, чтобы вырыть могилу, поблизости не оказалось. Бритоголовый, сообразив, в чем нуждается русич, протянул широкий кинжал. Григорий попытался копать землю кинжалом. Еще не оттаявшая земля поддавалась плохо. Толмач вызвался помочь: так и копали они по очереди. Один крошил мерзлую землю, вонзая в нее кинжал, другой выгребал и выбрасывал застывшие комья. В результате немалых усилий удалось выкопать совсем неглубокую могилу.

- Для временного пристанища достаточно, - сказал Григорий.

Опустили тело в могилу, закидали комьями стылой земли, сверху еще навалили веток и нагребли снежный холм. Меркурьева удивило, с каким старанием толмач взялся помогать, и сказал об этом.

- Я ведь ханский невольник, - ответил булгарин. - Наши камские земли первыми подверглись нашествию Батыя, опустошению.

- Была у тебя, булгарин, семья?

- Были и жена и дети. Ничего не ведаю об их судьбе. Может, в полон увели, а может, порезали. А меня схватили, чтобы я при хане находился и толмачил.

- А толмач ты отменный. Откуда?

- У богатого купца служил. Ходил с товарами и в русские земли, и на восток. Так что наловчился. А князя вашего жалко. Молод был.

- Слишком прямодушен. Не хватило ему хитрости.

- Наверное.

Гришку Меркурьева больше в ханский шатер не приглашали. Вышел из шатра приближенный Батыя, не бритоголовый, а другой, и протянул русичу две охранные грамоты, написанные на листках пергамента. Под какими-то непонятными буквенными знаками был нанесен текст и славянской вязью. Видимо, хан располагал и русским писцом.

- Это для тебя, - сказал татарин, протягивая листок пергамента. - А это передай семье неразумного князя, которого вы схоронили.

Гришка спрятал оба листка пергамента за пазуху. Толмач далее его не сопровождал, оставшись в расположении Батыевой ставки. Бритоголовый вывел Меркурьева из Шеринского леса. На опушке сбились захваченные у потерпевших поражение русичей лошади. Бритоголовый произнес что-то охраннику, тот послушно вывел из табуна коня и подвел к Гришке.

Бритоголовый, не произнеся больше ни слова, пошел к лесной опушке и вскоре исчез в чаще. Гришка понял, что он теперь свободен и может ехать своей дорогой. Он пожалел, что лошадь была не оседлана. Видимо, кто-то из победителей воспользовался ее седлом, хорошо еще, что уздечка оказалась на месте. Уцепившись за гриву коня, Гришка вскочил на спину лошади и пустился мелкой рысью.

Он решил обогнуть поле Ситской битвы и выбраться к Волге. Но какая-то необъяснимая сила влекла его туда, где на снежной равнине, подкрашенной густо кроваво-красными пятнами, лежали поодиночке и грудами трупы воинов, русских и татар. Валялось оружие: мечи, сабли, копья, кинжалы, щиты, луки. Немало было мертвых лошадей. Кони монгольской породы были коренастые и шерстистые. Над полем кружились стаи воронья. Откуда-то взялись бездомные псы. Пока они ограничивались тем, что обнюхивали павших, слизывая с них кровь и выжидательно поглядывая по сторонам.

«Может, это вовсе и не псы, а волки, - подумал Гришка. - Будет им пиршество».

Конь тревожно храпел и вздрагивал, когда приближались к очередной горе трупов. Вдали шныряли мародеры из татарского войска. Подбирали, что поценнее, переругивались из-за добычи. На Гришку, казалось, не обращали внимания.

«Не гоже без оружия в путь пускаться», - решил он и, спрыгнув с коня, подобрал татарскую кривую саблю. Попробовал пальцем острие ее лезвия. Еще взял широкий кинжал. Кинжал сунул за пояс, а саблю решил не выпускать из рук. Снова сев на коня, направился к реке Мологе, сопровождаемый карканьем воронья. С Мологи Григорий намеревался выйти к Волге и по волжскому льду достичь Шексны. Оттуда открывалась прямая дорога на Белоозеро, где, как ему было известно, укрывалась княжеская семья вместе с владыкой. Реки еще были замерзшими, хотя лед становился рыхлым, ноздреватым. На его поверхности появлялись большие лужицы.

Григорий Меркурьев миновал три опустошенных деревни, от которых остались только следы пожарища. Наконец повстречалась уцелевшая деревня в несколько изб. К придорожной осине были привязаны две малорослые коренастые лошади монгольской породы. Они встретили всадника призывным ржанием. Заслышав ржание, из одной избы вышли два татарина, вооруженные саблями и луками.

Батый, выиграв Ситскую битву, объявил войску трехдневный отдых перед дальнейшим походом. Впереди были новые цели: Северские земли, Чернигов, Киев. Воспользовавшись стоянкой, татары рыскали мелкими группами по окрестным деревням, грабя и опустошая их. Деревушка, встреченная Григорием на пути к Волге, была бедной. Вряд ли грабители могли поживиться здесь чем-нибудь существенным.

Один из татар приблизился к Григорию и о чем-то резко заговорил, держась за рукоять сабли. Десятник вынул из-за пазухи охранную грамоту, выданную ханом, и постарался ответить с помощью жестов, упоминая имя Батыя.

- Понимаешь, бусурманин непотребный… Хан Батыга…

Гришка ткнул в грамоту пальцем и потом указал на себя. Но монгол ничего не понял: был он неграмотен, прочитать запись на пергаменте не мог. Да, вероятно, и не думал, что хан мог снабдить русича охранной грамотой, которая обеспечивала неприкосновенность и свободу передвижения. Татарин швырнул грамоту наземь и стал уверенно поднимать саблю.

Мысль Григория сработала молниеносно. Он выхватил из ножен саблю и обрушил сильный удар на плечо мародера. Послышался хруст костей и слабый, вмиг оборвавшийся вскрик. Русич сумел рассечь туловище врага почти до половины. Татарин свалился бездыханный. Второй татарин, стоявший в отдалении, поспешно отвязал коня и пустился наутек. Отъехав на некоторое расстояние, он схватился за лук, натянул тетиву, прицелился и выпустил стрелу. Стрела поразила цель, ранив десятника в бедро.