Торт немецкий- баумкухен, или В тени Леонардо - Татьяна Юрьевна Сергеева Страница 5

чём-то спросить, но тут его позвали мыться и одеваться к завтраку, а мне велели идти в поварню, указав туда дорогу. Там я нашёл отца и дядю в большом возбуждении. Оказалось, что кухня у Львовых совсем недавно осиротела: уж не помню почему, в ней в то время не оказалось повара. Для господ готовили случайно назначенные к тому люди из крепостных, а про выпечку вообще пришлось забыть. Всё было безвкусно и некрасиво. Потому-то хозяева имения очень обрадовались появлению кухонных умельцев, да ещё с такой рекомендацией, как многолетняя работа в губернаторском доме. Они тут же были приставлены к работе и, несмотря на усталость, не подумали отказываться. Им показалось полезным послужить Львовым, которые так любезно приняли среди ночи нашу экспедицию.

Ну, а мы с Николенькой целый день бегали по всему имению. Был он старше меня на неполных два года, очень быстрый и нетерпеливый. После обеда он должен был заниматься с учителем арифметики, и потому очень спешил показать мне все местные достопримечательности до начала урока. Из дома мы побежали на конюшню, оттуда в амбар, из которого прямо на птичий двор, в старый фруктовый сад, на заросший ряской пруд, а после мы даже на речку успели сбегать. Эти перебежки мне давались непросто. Во-первых, я был младше и не отличался ловкостью. А во-вторых, ещё не успел прийти в себя после столь утомительного и длительного путешествия из Сибири. У меня болели все мышцы, а про место, на котором сидят, и говорить нечего. К счастью, подошло время обеда, и мы расстались. Я вернулся в поварню. Обед уже начали разносить, по всему дому очень вкусно пахло, и я так захотел есть, что даже не заметил, что мои старшие родственники не то озабочены, не то обрадованы… Меня накормили, и я свалился тут же на какую-то скамейку и заснул.

Когда я проснулся, оказалось, что в поварне кроме меня никого нет. От случайно забежавшей горничной я узнал, что батюшка мой и дядя были званы в гостиную для разговора с господами. Не успела она договорить, как мужчины мои вернулись, очень довольные и возбуждённые. Из их слов стало понятно, что батюшке моему в этом доме предложено место повара, которого, как мы уже знали, не было в господском доме, считай, что недели три. Значит, мы с ним останемся в Черенчицах. А в Петербург вместе с Михаилом Фёдоровичем отправится один дядя Ганс, который будет служить в доме братьев Соймоновых, где Юрий Фёдорович только что рассчитал за какую-то провинность своего повара. Как я понял из разговоров взрослых, в таком решении хозяина имения Александра Петровича Львова немалое место занимало наше немецкое происхождение. Батюшке и мне было отдано настойчивое распоряжение стараться разговаривать с барышнями — старшими сёстрами Николеньки, а особенно с ним самим, по-немецки… Уже позднее понял я и другое преимущество моего пребывания в доме Львовых: Александр Петрович, как и многие господа того времени, считал, что его сыну будет очень полезно иметь тесное общение с мальчиком, своим ровесником, поскольку до сих пор он дружил только со своими старшими сёстрами.

Не мешкая более, утром следующего дня Михаил Фёдорович и дядя Ганс, отправились в Петербург, а нас с батюшкой поселили в доме для слуг, выделив весьма большую комнату с просторными чуланами, в которые мы и разгрузили наш семейный скарб.

После ужина Николенька снарядом залетел в поварню, принялся меня тормошить и тискать.

— Я так рад! Я так рад! Только… — Он на мгновение остановился. — Батюшка велел тебе со мной по-немецки разговаривать. У нас здесь вокруг нет ни одного немца, а он очень хочет, чтобы я по-немецки, как по-русски, болтал. Ну, да это потом… Потом разберёмся.

Он пребольно хлопнул меня по плечу и убежал.

Так мы с батюшкой остались в Черенчицах на долгие годы.

Ну, вот. Это, так сказать — вступление, пролог всей истории. Да простит меня будущий читатель — старался я его писать, как можно короче, да всё равно получилось достаточно длинно. Но без этого трудно было бы мне объяснить, почему так тесно переплелись наши жизни с Николенькой, в последствии — с Николаем Александровичем Львовым.

Конечно, нынче детские годы в Черенчицах я вспоминаю обрывочно. Но хорошо помню старый деревянный господский дом, стоявший на холме. В нём было несколько комнат, спальня, большая гостиная с красивой, как мне тогда казалось, мебелью, с вычурными канделябрами на каминной решётке… Но центром господского дома был, конечно, кабинет Александра Петровича, в котором он решал все внутренние дела усадьбы. Обставлен он был очень скромно, стояла в нём старинная дубовая мебель, на стенах висели какие-то картины с морскими баталиями, а на письменном столе, помню, были большие часы с золотыми стрелками. Но здесь на широких полках стояли книги. Что такое книга, я прекрасно знал: в губернаторском доме в Тобольске была целая библиотека, но количество книг в господском доме в Черенчицах поразило меня. Часть из них, конечно, была нужна хозяину для ведения хозяйства, различные календари, содержали советы на все случаи жизни. Но самое главное — в кабинете Александра Петровича была весьма полная библиотека для художественного чтения. Выбор был, как я теперь понимаю, основателен: и "Дон Кихот», и «Похождения Жиля Бласа», и "Робинзон-Крузо»… Став взрослее, Николай полюбил поэзию, и вскоре у отца в библиотеке появились Ломоносов, Сумароков и даже Херасков. Книги эти перечитывались всем семейством по нескольку раз — и хозяином, и хозяйкой, и барышнями — старшими сёстрами Николеньки, и им самим. Бывало, прочитает Николай какую-нибудь новую книгу, которая его заинтересует, и тут же тащит её мне. Я сначала-то с трудом читал по-русски, но с его помощью быстро освоил язык, который стал для меня родным.

А Николай не только мне книжку всучит, но и с чтением торопит, чтобы потом обсудить со мной особенно взволновавшие его места. Благодаря ему, я ещё в те времена приобщился к чтению, и теперь у меня самого огромная библиотека, и я часами пропадаю в книжных лавках в поисках новинок.

Игрушки во времена нашего детства были очень редки и дороги, а Николенька был горазд до их изготовления. Очень он был изобретательным ещё с детства: всё что-то придумывал и сооружал. О том, где взять нужное для осуществления своих идей, никогда не задумывался. Мог и стул сломать, чтобы его ножку для чего-нибудь приспособить. И подсвечник дорогой покрушить молотком, и сестринскую шкатулку в расход пустить — ни перед чем не останавливался… И очень сердился