Валентин Пикуль - Барбаросса Страница 50

– Извещен. Да, его штабы более склонны к обороне…

Адъютант Фельгиббеля только к ночи (самолетом) доставил из Риги корзину свежих благоуханных марципанов, которым безумно обрадовались жены гостей. Множество свечей дымно оплывали над праздничным тортом. В углублении ниши итальянский посол, генерал Альфиери, скромно ужинал с радиокомментатором Гансом Фриче. Паулюс пригласил к вальсу молодую цветущую Шарлотту, которая до брака с фон Браухичем тоже не мечтала попасть под своды «Тэпфера», где дипломаты сидели в ряд с шарлатанами, а полководцы угощали шампанским мастеров пытошного дела.

– Как я вам благодарна! – шепнула Шарлотта. 

– За что, дорогая? – удивился Паулюс.

Глаза женщины были наполнены слезами. 

– Мой бедный Вальтер опять скандалил с фюрером, и об этом стало известно, потому никто не решается говорить с мужем, и никто, кроме вас, не пригласил меня танцевать… Это какой-то ужас! Неужели Вальтеру грозит отставка?

Когда Паулюс, вальсируя, приблизился к нише, занятой Альфиери, посол Муссолини сделал ему знак рукою, что хочет поговорить наедине. Этот разговор состоялся.

– Мы, конечно, благодарны вам, что вы, немцы, учли теплолюбие итальянцев и не отправили их мерзнуть в Карелии, но… Как оправдать наши потери под Кременчугом?

– Не так уж они велики, – отвечал Паулюс. – Клейст использовал КСИР, когда в русских дивизиях, уже разгромленных им, четко определилась тенденция к отходу.

– Наш народ чересчур экспансивен, и теперь я не знаю, как эти потери на путях к Полтаве отразятся на настроениях Италии, где уже заметно опасное брожение.

Паулюс привел в ответ французскую поговорку: 

– На войне, как на войне… Кстати, я слышал, что Клейст не всегда находит общий тон с вашим генералом Мессе.

– Возможно, – парировал Альфиери. – Так же и наш Итало Гарибольди не находит общего языка с вашим задирою Роммелем. Французы правы: на войне, как на войне. Не потому ли ваше командование отказывает в продовольствии нашим солдатам, ссылаясь на то, что немецкие солдаты кормятся за счет русского населения? Поймите нас, Паулюс, мы ведь следуем во втором эшелоне – следом за вами – и появляемся в районах, где уже нет ни одной курицы – одни только кошки и собаки… Вы знаете такое русское слово «кошкодав»?

– Впервые слышу. Сейчас справлюсь у зятя, барона Рутченбаха, он знаток русского языка.

– Не надо зятя. Русские прозвали «кошкодавами» прославленных берсальеров, наших заслуженных членов партии… Они побили все рекорды по удушению кошек в Донбассе!

Когда вернулись домой, жена проявила ревность: 

– О чем ты шептался с Шарлоттой фон Браухич?

– Она скулила… – пояснил Паулюс. – Но я не сказал ей всей правды. Положение ее мужа сейчас трудное. Если же Браухич будет удален, тогда покинет ОКХ и мой Франц Гальдер… между ними такая договоренность!

– Кто же виноват в гневе фюрера?

– Русские! Они уже столько насыпали песку в буксы нашего вермахта, что теперь Гитлер явно ищет козла отпущения, чтобы загнать его в пустыню ради искупления собственных грехов.

– Господи, как хорошо, что это тебя не касается. Впрочем, – быстро сообразила Коко, – если Франца Гальдера задвинут за шкаф, то… не ты ли, Фриди, займешь его место?

Паулюс невольно подивился женской интуиции.

– Я бы этого не хотел, – честно ответил он. – Обстановка на фронте осложняется, бешенство ефрейтора может коснуться и меня. Стоит русским нажать посильнее, и… Я очень хочу выспаться, – вдруг сказал Паулюс. – Разве ты сама не видишь, Коко, в каком дурном состоянии я нахожусь все эти дни?..

Елена-Констанца думала, что он жалуется на приступы дизентерии, что мучила его после посещения армии Рейхенау. Но Паулюс встал перед ней, опустив руки по швам, и сказал: «Смотри!» Жена вдруг увидела, что лицо мужа странно дергается. Левая половина лица Паулюса была поражена нервным тиком.

– Если бы не Рейхенау, я бы уже завтра просился у фюрера командовать Шестой армией. Цоссен меня погубит, а фронт… фронт меня еще может спасти! Не возражай. Я так чувствую…

………………………………………………………………………………………

Москва утверждала: «Сначала Германия».

Союзники думали иначе: «Сначала Африка».

О значимости событий в Ливии лучше всего скажет статистика: Гитлер держал в армии Роммеля лишь полтора процента всех своих войск – остальные были задействованы против СССР!

Осенью 1941 года Сталин даже просил о помощи английской авиации в пределах Южного фронта, где складывалась критическая обстановка. Но тут, как это ни странно, в дела Восточного фронта опять вмешался «африканский фактор»: Окинлек забрал всю авиацию для себя – против Роммеля! Москва могла сделать вывод: для Черчилля даже ничтожный успех в Киренаике значительнее событий на главном театре мировой войны…

Была глубокая ночь, когда возле берегов Киренаики всплыли две подводные лодки. Диверсанты-коммандос, зачернив краской лица и ладони, бесшумно высадились на берег. Ворвавшись в штаб корпуса «Африка», англичане перестреляли из автоматов всех немцев, в том числе и… Роммеля?! Окинлек с Черчиллем торжествовали недолго: скоро в Каире стало известно, что Роммеля перепутали с начальником тыла, который ведал доставкой горючего, шортами, мылом и аптеками.

– Лисица опять вывернулась из западни, – огорчился Окинлек. – Но у нас готовы для нее новые ловушки…

Иссушающий ветер перегонял через Ливию жесткие комки верблюжьих колючек. Итало-немецкие войска мучила жажда и амебная дизентерия. Мухи – вот главный бич войны в Киренаике и Мармарике, от них не знали спасения, как и от поносов. Англичане, отступая, по-прежнему бросали в колодцы арабов мешки с солью. В редких оазисах засыхали финиковые пальмы, невозмутимые берберы, сидя на верблюдах, без особых эмоций наблюдали за маршами итальянской пехоты, за движением бронетранспортеров. Итальянец получал в день литр воды, немец 10 литров и 4 лимона (плюс к тому еще и по литру лимонного сока в неделю). Все жалобы фашистских коллег Роммель отметал:

– Вы латинская раса, и вам легче в этом пекле, нежели нам, немцам, представителям расы нордической…

Тобрук, блокированный немцами, еще держался: он был необходим англичанам как промежуточная база снабжения между Мальтою и Египтом. Роммель озлобленно говорил:

– Черчилль воюет не только колониальными войсками, но руками чехов и поляков, которые за Прагу и Варшаву теперь готовы грызть мои танки зубами…

Англичане долго не тревожили Роммеля, выжидая, когда война на Востоке заставит Гитлера отобрать у него последние резервы. Немецкие эскадрильи прямо с аэродромов Сицилии брали курс на Москву: «крыши» над головой Роммеля не стало, в небе хозяйничали «спитфайры» и «харрикейны»; бомбами и торпедами они выбивали танкеры Муссолини, везущие Роммелю горючее. (После войны сами же немецкие генералы признали: «Война против России спасла положение Британской империи на Средиземном море, вызвав новый отлив сил с данного театра; в результате генерал Роммель не смог продолжить свое наступление…»)

Генерал фон Тома с вещевым мешком за плечами, будто бездомный бродяга, протиснулся в телетайпный автобус штаба, где за бутылкой вина хандрил Роммель.

– Ничего нового, – сообщил Роммель. – Фюрер, кроме подводных лодок, никакой поддержки не обещает. Забавная ситуация, Тома: фюрер обнадежил меня, что осенью разделается с русскими и тогда я получу особую дивизию «Ф» с тропическим оснащением. Вместо этого вермахт торчит под Москвой, а мы загибаемся от поноса. Наверное, я был прав, предрекая Паулюсу, что каждый наш шаг в песках Африки определен маршрутами в гиблых лесах России…

В тени походного шатра термометр показывал 43 градуса, а ночью всех будет знобить от холода.

Тома поставил перед Роммелем простреленную кастрюлю, доверху наполненную чистым прозрачным виноградом:

– Ешьте! Это привез из Бенгази майор Меллентин.

Фридрих фон Меллентин был начальником разведки, но имел родственников – немцев из Южной Африки. Вызванный в автобус майор сразу заговорил о битве под Москвою:

– Это дело серьезнее, чем на Украине. Думаю, судьбу России решит последний гренадер последней дивизии в последний день последней схватки на улицах Москвы.

– В таком случае, – уныло отозвался Роммель, – судьбу Африки решит последняя рюмка… Нет, не из этой бутылки, а из последней бочки бензина последнего танкера снабжения. Слушайте, Меллентин! Днем мы в шортах. А каково солдатам в России? Не слыхать ли новостей о теплых кальсонах? Честно говоря, по ночам я тоже нуждаюсь в теплом белье.

Тома бросил мешок в угол автобуса, подогнув ноги, улегся на него головою. Над ним вовсю стучал телетайп, но ему давно было все безразлично. Радист доложил:

– Странно! Окинлек молчит, словно сдох. 

– Для Каира, любящего болтать обо всем на свете, это даже подозрительно, – заметил майор Меллентин…