Рудольф Баландин - Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно Страница 50

Сансеверина слишком явно выказал свое властолюбие. И этим насторожил кардиналов. Вскоре папа назначил великим инквизитором Мадруцци. Это случилось уже во время процесса Бруно. Однако судьба философа не облегчилась.

Судьями Бруно были кардиналы.

Кардинал-инквизитор Паоло Эмилио Сфондрати. Он с одинаковым усердием грешил и раскаивался. Первое, как водится, делал тайно, второе — публично, показательно. Он стал грабить казну и верующих с того момента, когда его незаконный отец стал папой Григорием XIV. Сфондрати тотчас был назначен кардиналом. И хотя папство Григория XIV продолжалось всего один год, его незаконный сынок проявил расторопность, успев сколотить огромное состояние. Сфондрати не забывал о своих родственниках, и все они дружно грабили казну до самых последних дней Григория XIV. Огромные богатства церкви, накопленные благодаря жестокому усердию Сикста V, перетекали в состояния родных и близких кардинала Сфондрати. Это деяние, отнюдь не святое, Сфондрати, вполне понятно, не афишировал. Зато регулярно, одетый в рубище, шествовал во главе процессий самобичевателей — флагеллантов.

Не менее корыстолюбивым, хотя и менее удачливым в финансовых махинациях был кардинал Констанцо Саржано. Он был католическим «деятелем культуры» и главным цензором: руководил изданием книг Ватикана и запрещением еретических трудов.

Кардиналы Франческо Толето и Джеронимо Аскулано были озабочены прежде всего партийными дрязгами: первый защищал интересы иезуитов, влияние которых временами падало, второй — доминиканцев, вытесняемых постепенно иезуитами.

Свирепейшим из всей нечестивой кардинальской братии, судившей Бруно, был Педро Деза. Он «выжигал» ереси простейшим способом: отправлял на костер всех, уличенных и заподозренных. В середине XVI века именно под его руководством происходило массовое уничтожение в Испании евреев и арабов. Подобные мероприятия обычны в период заката великих империй. Деза распространил свою власть и за пределы Испании, добившись должности генерального инквизитора еще при Григории XIII.

Страшное усердие Дезы в истреблении еретиков объяснялось не фанатизмом и благочестием. Он был расчетлив и совершенно равнодушен к заповедям Христа. Уничтожать еретиков было выгодно: их имущество конфисковывалось. Часть добытых для церкви богатств Деза пускал в оборот и готов был заключить сделку с самим дьяволом, лишь бы она принесла хорошие проценты. Он основывал мануфактуры, имел много доходных домов, и среди них — публичных, приносивших ему обильные барыши. Малую часть этих греховных денег он отпускал на прославление… святой девы Марии; другую часть, побольше, на свои роскошные виллы, где он отдыхал, предаваясь разврату. Таков был главный блюститель порядка в католической церкви.

А главным «теоретиком» выдвигался в эту пору крохотный человечек с непомерно раздутым властолюбием (особенность многих людей, невеликих ростом) иезуит Роберто Беллармино. В трибунале инквизиции он обретал влияние вопреки желанию папы. Он ловко сочинял душещипательные книги, которые выдавал за душеспасительные. Он был учен и обладал прекрасной памятью. Это позволило ему использовать в своих творениях слова и мысли многих писателей и богословов. Сладкоречие Беллармино призвано было убедить и умилить читателей рассказами о том, сколько несчастий таится в богатстве, роскоши и высоких постах и как безоблачно счастливы бедные, обездоленные, нищие, коим уготовано царствие божие.

Сам Беллармино не заботился вовсе о своем собственном благе в грядущем царстве райского блаженства. Предпочитал быть богатым и знатным в этом мире. Упорно пролезал к верхам церковной иерархии, обитал в роскошном дворце, имел множество лакеев и пышную свиту. Науку он признавал только в виде служанки богословия. С настоящими учеными и их произведениями боролся беспощадно. За это его удостоили посмертных почестей, а его тщедушное тело набальзамировали и положили в хрустальную гробницу, объявив имя его священным.

Помимо этих главных действующих лиц, судили Бруно и более мелкие, второстепенные деятели, входившие в судилище инквизиции. Все они, главные и второстепенные, каждый сам по себе индивидуален. Но совместное участие в дележе власти, в получении доходов, привилегий и чинов, в судах над врагами церкви — а значит и личными, ведь они-то и представляли собой главу церкви и имели наибольшую выгоду от этой организации, — все это делало их неким единым существом, сплачивало, несмотря на взаимные склоки, распри и даже ненависть.

Они соединялись в некий собирательный образ Великого Инквизитора, закоренелого в показной вере и тайном безверии, в стремлении захватить и удержать власть, быть верховным главой над миллионами верующих; добывать себе нынешние земные блага, одурачивая других картинами благ будущих — райских, загробных. Как странно поменялись роли в этом спектакле, напоминающем воспетые в Евангелии суд и казнь над Христом. Ныне еретик, обвиняемый в ереси, в безбожии, находился в роли мучимого святого, а его судьи, представляющие верхушку христианской католической церкви, слишком походили на злодеев, погрязших во всевозможных грехах. Низменное судило высокое, лицемерие — искренность, корысть — щедрость, злоба — доброту, тупость — разум. Но чтобы придать суду видимость законности, приходилось лгать, выворачивать все наизнанку. Это отлично делали те, кому подчинялись чиновники, управляющие армией, шпионами, полицией, финансами… В образе Великого Инквизитора перед Бруно предстал весь аппарат церковной власти, которая в Риме была и государственной тоже…

И вновь вспоминается литературный образ: Великий Инквизитор в гениальном романе Ф. Достоевского «Братья Карамазовы». Этот суровый старец приказывает бросить в тюрьму самого Христа, вновь явившегося на землю, творящего добрые чудеса.

Великий Инквизитор объясняет узнику, мечтавшему видеть людей духовно свободными: «Пятнадцать веков мучились мы с этой свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко… Ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы!»

Люди готовы сами отдать свою свободу, пойдут в рабство, лишь бы получить пищу, блага. И если во имя высших целей пойдут тысячи и десятки тысяч, то за низменными благами ринутся миллионы и тысячи миллионов. Людям необходимо преклоняться перед кем-то, если это не бог, то человек, идол. Тот, кто во имя свободы не пожелал этого, не будет вождем. А потому церковь отстранила идею свободы веры и мысли, основала свое господство на чуде, тайне и авторитете. Свобода и наука поставят их перед такими чудесами и тайнами, что разрушатся общественные связи, произойдет взаимное истребление, и оставшиеся будут умолять сделать их рабами, управлять ими.

«Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим их жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными праздниками… И не будет у них никаких от нас тайн… И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими…»

Великий Инквизитор с мрачной иронией предрекает, что когда завтра пойдут сжигать узника, то люди, для которых он творил добро, бросятся подгребать горячие угли к костру… Такими их сделали века порабощения. А Великий Инквизитор научился лишь презирать людей и владычествовать над ними, но потерял веру в бога. Он понял, что надо «принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили: куда их ведут для того, чтобы в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми»…

Выходит, церкви, ставшей могучей организацией, ненадобен Христос. Опасны идеи его, страшны его доброта, искренность и утверждение свободы человека. Особенно ненавистно последнее, разрушительное для системы господства и подчинения, какой стала церковная организация. Великий Инквизитор готов ради сохранения власти над людьми, основанной на чуде, тайне и авторитете, отправить на костер даже Христа, именем которого прикрываются антихристы.

…В романе одинокий Инквизитор все-таки отпускает узника и мучается своим безверием, властью и жестокостью. А реальный, коллективный Великий Инквизитор, заполучив в свои когтистые лапы Джордано Бруно, не мыслил упустить добычу: либо заставить жертву отречься от своих убеждений, пойти на ложь и согласиться с несвободой, либо — казнь.

Решение

Великий Инквизитор, а точнее, конгрегация инквизиции не торопилась приступить к разбору дела брата Джордано, сына покойного Джованни Бруно, отступника от ордена братьев-проповедников. В тюрьме инквизиции он зарегистрирован с 27 февраля 1593 года. Затем о нем забыли до конца декабря. А допрос, который учинили ему, был весьма «гуманным»: поинтересовались, какие у него просьбы и оправдания. В подвалах было сыро и холодно. Бруно просил одежду и книги. Ему предоставили плащ, шапку, молитвенник и труды Фомы Аквинского. Новых оправданий он не представил.