Рудольф Баландин - Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно Страница 54

Долго, очень долго не сбывалось пророчество Джордано о грядущем торжестве ноланской философии. Немногие мыслители признавали ее. Хотя среди них были великаны мысли — Галилей, Декарт, Спиноза, Лейбниц, — господствующими оставались другие представления. Когда в России во второй половине XVII века вышла «История философическая», то утверждалось там, будто Бруно «различные неслыханные мнения без основательных причин изложил».

Слишком часто историки — рабы традиционных взглядов и пересказчики наиболее популярных и признанных учений. Всегда ли помнят они: «Мнение более общее — еще не есть более верное»?

Бруно неожиданно был явлен миру в необычном облике — действующим лицом философского трактата-диалога. Молодой и уже известный философ Фридрих Шеллинг в самом начале XIX века выпустил книгу «Бруно, или О божественном и естественном начале вещей». Пожалуй, по художественным достоинствам книга уступала диалогам Ноланца. Но дух ноланской философии в ней сохранился. И даже поэтичность миросозерцания Бруно была близка Шеллингу, которому принадлежат такие строки:

Одну религию считаю я правдивой,Ту, что живет в камнях и мхах, в красивойРасцветности дерев; повсюду и всегдаСтремится к свету, в высь, и, вечно молода,В провалах бездн и в высотах бескрайнихНам открывает лик в извечных знаках тайных.Она подъемлется до силы размышленья,Где мир родится вновь, где духа воскресенье.Все, все — единый пульс, единое дыханье,Игра препятствий, пляска порыванья.

С этой поры началось возрождение ноланской философии.

Мысли, а главное, личность Бруно нашли горячих почитателей в далекой от Италии стране — России. Профессор А. И. Галич, автор первой в России обстоятельной «Истории философских систем», писал восторженно:

«Как умолчать о дивном воздушном явлении, которое так ярко и грозно озарило редеющий мрак 16 столетия? Я разумею Джордано Бруно… — мужа, примечательного не столько по высоким чувствованиям, сколько по превосходным дарованиям, — мучением томительной борьбы с самим собою, а еще более с критическим веком… Пламенная душа его неудержимо увлеклась смелыми, восхитительными мыслями величайших мудрецов древности, кои он не только тщился объять в высоком значении, но к коим примкнул и луллиево искусство, и открытия Коперника, и господствующие идеи современных мыслителей о гармонической жизни вселенной».

На Галича были гонения. Мракобес чиновник Д. Рунич в обстоятельном доносе обвинял Галича в том, что он «заражал слушателей своих особенно вредными для всякого благоустроенного общества системами», а прежде всего — идеями Джордано Бруно.

Учтем: Галич преподавал в Царскосельском лицее. А учеником и другом молодого преподавателя был — Александр Пушкин:

Нет, добрый Галич мой!Поклону ты не сроден.Друг мудрости прямой,Правдив и благороден…

Причудливыми, странными путями проникали мысли Бруно в культуру разных стран XIX века. Немало было тех, кто старательно давил эти ростки. Так делалось не только в католических странах. В православной России архимандрит Гавриил, изложив в своей «Истории философии» взгляд Бруно на бесконечность Вселенной, влепил свой комментарий: «Чем кто глупее, тем в доказательствах сильнее».

Но время брало свое. Уже самые закоренелые богословы вынуждены были молчаливо соглашаться с научными доказательствами бесконечности мироздания. В середине века А. И. Герцен писал: «Века должны были пройти прежде, нежели наука могла развить методой те истины, которые Джордано Бруно высказал восторженно, пророчески, вдохновенно».

Стали появляться сначала в Италии, затем в России статьи о Бруно и некоторые его произведения — переиздания давних трактатов. Русский почитатель ноланской философии А. С. Норов (посредственный стихотворец и министр просвещения, но отличный коллекционер) собрал уникальные издания сочинений Джордано Бруно, а также приобрел у парижского букиниста несколько неизданных рукописей, часть которых написана рукой Ноланца, а часть — Бесслера. Все эти материалы Норов передал в Румянцевский музей.

Так уж сложились обстоятельства: Россия стала одной из первых стран, в которой суждено было возродиться мысли и духу Джордано.

Правда, в первой обстоятельной русской биографии Бруно, написанной А. Веселовским в 1871 году, научно-философская значимость творений Ноланца ставилась под сомнение: «Как мыслитель он для нас отжил, и нам едва ли придется считаться с ним». Хотя отдавалось должное замечательным произведениям Бруно и его героической смерти за свои убеждения.

Веселовский недооценил Бруно, не почувствовал растущей злободневности его учения. А ведь в том же номере «Вестника Европы», в котором был напечатан его биографический очерк «Джордано Бруно», находится статья историка С. М. Соловьева. В ней отмечено: «Удовлетворение физических потребностей становится на первом плане; человек перестает верить в свое духовное начало».

Известно, люди более всего ценят то, в чем начинают испытывать нужду. Не потому ли в середине прошлого века все чаще стали упоминать о героическом энтузиазме Ноланца, о его беззаветной преданности высоким идеалам мудрости, добра, любви? Научно-технические достижения, успехи индустриализации, быстрое развитие промышленности — все это не только повысило благосостояние общества, но и обострило капиталистическую конкуренцию, яростную «борьбу за существование» среди жаждущих наживы.

«Синица в кулаке лучше, чем журавль в небе» — возобладал этот убогий принцип жизни. Возобладал именно тогда, когда успехи научных исследований необычайно расширяли пределы Вселенной, доступной познанию и наблюдению, когда вычислялись расстояния до ближайших звезд и открывались все новые звездные системы. Словно стремительное расширение горизонта познания столь же быстро сужало область личного бытия.

Но сохранялась мечта о прекрасном, вера в высокое предназначение человека разумного на Земле и в Космосе. А потому в Италии начался сбор средств на сооружение памятника Джордано Бруно.

Благодарную память о нем сохранила не только его родина. В 1885 году по всей Европе прошли собрания, на которых выступали видные философы, ученые. В России такие собрания состоялись в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Одессе. Один из выступавших — Н. Я. Грот — сказал:

— Победа над Бруно была поражением — признаком бессилия религии в борьбе с наукой.

(Два с половиной столетия до этого сходную мысль высказал И. Кеплер: «Бруно мужественно перенес смерть, доказывая суетность всех религий. Бога он превратил в мир…»)

Но были в то же время и другие высказывания. Католическое духовенство продолжало распространять слухи, будто на Площади Цветов сожгли не Ноланца, а лишь его изображение. Немецкий профессор Шредер решил «постращать» обывателя идеями Бруно: «Своими тезисами он стремился ниспровергнуть не только алтари, но и троны; он был таким образом революционером в полнейшем смысле этого слова».

Однако новая эпоха по-новому видела мир и понимала прошлое. И в 1889 году при огромном стечении народа, римлян и представителей разных городов и государств, была открыта мраморная статуя Джордано Бруно — на том месте Площади Цветов, где в пламени костра обратилось в прах тело Ноланца. Сбылись его слова:

«И смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих!»

Он знал, что это свершится.

Он был счастлив этим бессмертием.

…Он не был беспечным оптимистом. Напротив, понимал, что путь людей к счастливому будущему не усыпан лаврами и розами. Он даже не исключал, что может настать пора всеобщего одряхления, угасания светлых порывов и героического энтузиазма.

Он писал в свое время:

«Явятся новая правда, новые законы, не останется ничего святого, ничего религиозного, не раздастся ни одного слова, достойного неба и небожителей. Одни только ангелы погибели пребудут и, смешавшись с людьми, толкнут несчастных на дерзость, ко всякому злу, якобы к справедливости, и дадут тем самым предлог для войн, для грабительства, обмана… И то будет старость и безверие мира!.. После того как исполнится все это …правитель мира, всемогущий промыслитель, водным или огненным потопом, болезнями или язвами… несомненно положит конец этому позору и воззовет мир к древнему виду».

Но это — не предопределение свыше, — утверждал Бруно. — Нам, людям, предстоит самим решать свою судьбу. Нам противостоит не вселенная — противостоим мы сами, наши низкие помыслы, столь жалкие и пошлые перед неизбежностью смерти каждого. Лишь борьба дарует счастье победы. Достигнув умения жить прошлым и будущим, человек приобщается к бессмертию и вечной красоте мироздания.