Виктор Андриянов - Полынь чужбины Страница 55

«Публика просто не ориентируется в действительности. Предлагают вместе вывесить портреты Бандеры и Мельника. Или спрашивают, был ли славный полковник Коновалец мельниковцем или бандеровцем? Это не только смешно, но и трагично».

«Прочитал статью в «Новой добе». Кое-кто воодушевлен ею, я — нет. Самое интересное место там, где говорится, за что сражаются отдельные народы Востока. Казаки —за старый порядок, магометане за то, чтобы могли по-своему молиться богу, а белорусы и украинцы за то, чтобы могли присмотреться к европейской культуре. Я до сих пор о таких целях не слышал. Там есть и фотография, как маршируют украинские добровольцы. Беда только в том, что в других газетах была напечатана эта же самая фотография с подписью, что вот маршируют московские, в других — белорусские, а то и грузинские добровольцы. Есть основания не радоваться такой статье и считать ее очередной уткой, выпущенной для того, чтобы затушевать действительность.

Праздник государственности провели очень скромно. Готовились отмечать шире, да не было зла, хотя мы и твердили, что отмечаем 25 лет установления дружбы между Украиной и Германией. Именно этого, к слову говоря, от нас требовали.

Среди народа растет разочарование. Каждый смотрит, чтоб нынче пережить, а что будет завтра — все равно. Ширятся и левые настроения.

Меня мобилизнули на работу. До сих пор выкручивался, но теперь надо пойти. В одной высокой организации сказали, что работа на заводе важнее всех украинцев вместе с их организациями».

Передо мной еще одно характерное письмо —из архива Шептицкого, написанное для митрополита священником-раз-ведчиком:

«...Расспрашивал бандеровца Кульчицкого Мирослава. Он изучал медицину во Львовском институте. По заданию провода поехал на Надднепровье. Скоро вернулся. «Ой, что там за люди!— рассказывает.—На немцев смотрят, как на зверей. На нас — как на предателей. Об ОУН ничего не знают и ничего не слышали. Спрашивал местных людей: «Вы за самостоятельную Украину?» Отвечали: «Была самостоятельная Украина, пока не пришли фашисты». — «Про греко-католическую церковь что-нибудь знаете?» Нет, ничего, говорят, не знаем. «В церковь вообще-то ходите?» Нет, отвечают, мы там ничего не потеряли, ничего и не найдем. «О митрополите Андрее Шептицком слышали?» Нет, не слышали... «Что ж вы тогда слышали, что знаете?» — «Знаем горе, которое повстречало нас».—«А кто победит в этой войне, советы или немцы?» — «Победит Красная Армия»,— отвечали...»

9

В неизменившейся, по первому представлению, Праге образовались разные миры: оккупантов и коллаборационистов, рабочей, непокоренной столицы, которая начиняла песком бомбы, затягивала ремонт «тигров», несла правду стране через подпольные газеты и листовки. Между этими двумя мирами, соприкасаясь и с одним, и с другим, существовала эмигрантская Прага.

И у нее были свои заботы. Скажем, членов из «Братства для погребения православных русских граждан и содержания в порядке их могил в Чехии и Моравии» волновали вопросы росписи храма. Уже закончили роспись купола и алтарного абсида, работали над фреской «Воскресение Христово» на восточной стене. Предстояло получить разрешение на покупку золота, чтобы позолотить нимбы на стенах, выписать из Германии специальные краски, отремонтировать покоробившиеся двери крипта... Белоказаков волновали будущие границы Казакин и благорасположение гитлеровцев. Чины ловили каждую возможность засвидетельствовать свою верноподданность. На похороны Гейдриха, генерала СС, гитлеровского наместника в Праге, убитого чешскими подпольщиками, они приволокли громадный венок, за что удостоились сочувственного взгляда хозяев.

После смерти Гейдриха фашисты объявили в протекторате осадное положение. Каждый день в Кобылисах, на окраине Праги, гремели выстрелы. Там под пулями оккупантов пали Милош Красный, доблестный боец революции, один из вожаков чехословацкого комсомола Аничка Ираскова, связная Фучика... Фучик в это время томился в тюрьме на Панкраце. Его следователь Бем, отложив все дела, занялся русским студентом Васильевым.

В протоколах допроса арестованного после войны Бема говорится:

«Речь шла о русском студенте, который учился в Праге на медицинском факультете и в начале войны с СССР вступил в немецкую армию. После шестинедельного курса в Градец-Кралове его отправили на Восточный фронт. Там он попал в русский плен и был отвезен в Москву. В Москве получил приказ установить контакт с создающейся антифашистской организацией в Праге в сотрудничестве с белорусским полковником Воеводиным.

При переходе через немецкую линию фронта Васильева арестовали и передали гестапо в Варшаве. Я лично доставил Васильева специальным самолетом в Прагу. В это время я даже отложил дело Фучика».

10

Собираясь в привычных кабачках, «державники» все неохотнее говорили о родных землях: мол, там, в городах и селах Западной Украины, молодежь сгоняют в эсэсовскую дивизию. А Павло Скоропадский утвердил «порядок преемственности гетманской власти и гетманской булавы в высшем руководстве гетманского движения и в Украинской державе». Украину в этом порядке он именовал «наследственным монархическим гетманством» и устанавливал, что «власть и булава переходит по наследству на первородного потомка мужского пола...» При этом он утверждал, что гетманская булава должна пребывать в его, Скоропадского, роду на вечные времена. Он еще верил в свою державу — «в ней не будет привилегированных и обиженных», «в основу экономической жизни будет положен принцип частной собственности, потому что частная собственность — это основа культуры и ее развития, но законом будет ограничен произвол собственников...»

В пражских кабачках судили-рядили, из какого дерева лучше сделать древко для державного стяга, толковали сны...

— Хуже всего,—авторитетно высказывался Россиневич,— когда увидишь во сне архиерея на велосипеде, а лучше-голую женщину...

— Ну, тебе только они и снятся!

Оживление в пересуды внесло открытие курсов офицеров дивизии СС «Галичина».

— Среди хлопцев,—рассказывал Россиневич после первой поездки в Конопиште, замок недалеко от Праги,— оказалось много сослуживцев. Я с ними просто душу отвел. Это не фантасты какие-нибудь. Люди, которые на все вещи смотрят совершенно реально. Среди них немало наших. Молодежи там, правда, мало. Очень жаль, что наша молодежь заблудилась между трех националистических сосен и не имеет теперь выхода.

Без всякого предупреждения однажды утром у Россиневи-ча появился Орел. Оборванный, общипанный и угнетенный. Его напоили чаем, поднесли чарку и набросились с расспросами.

— Почему не писал?

— Во всем Киеве не мог достать открытку. Тем более в Юзовке, а тем более в Красногоровке.

— Ну как там, есть наши люди?

— Сейчас никого, кто бы вел наше дело. Полицаев перебили партизаны. Кто остался — отбросы, пьяницы и воры. Одна надежда на СС «Галичину».

Секретная гестаповская инструкция предписывала вести набор «с максимальной поспешностью», провести для этого «собрания посадников, войтов, солтысов, духовенства, учителей». Принимать и тех, «кто уклонялся от работы,— наказание им будет считаться условным, если они в течение трех дней запишутся в дивизию СС».

Специально для бесед с «добровольцами» была составлена инструкция. «Вождь Адольф Гитлер разрешил нам создание дивизии СС «Галичина»,— говорилось в ней.—Таким образом, вам предоставляется возможность нести военную службу в отдельной части в рамках немецкой армии. Золотой лев на синем поле, старинный герб великого украинского княжества Галичины, будет вашей эмблемой, так как он был эмблемой украинских стрельцов в первой мировой войне. В нем продолжается традиция украинского воина австрийской армии. Вы не будете каким-то отрядом насильников».

...Много лет спустя после войны, просматривая в библиотеке подшивку советских украинских газет, я обратил внимание на отчет о суде над фашистскими пособниками. Бросилась в глаза фамилия — Рыбачук.

Не тот ли это Остап Рыбачук, знакомый мне по киевским и пражским временам, самостийнык и любитель казацкого кулеша с салом под пиво?..

Да, фамилия та же. Но это был родственничек Остапа Рыбачу ка— Филипп, затаившийся до поры в схроне. Получив инструкции от своего вдохновителя, он, Филипп Рыбачук, притих, ждал своего часа, когда сможет наносить удары в спину Советам.

Далее обратимся к документам.

Из следственных материалов по делу Филиппа Рыбачука и его кровавых собратьев Миколы Ауфанца и Артема Бубелы:

Все трое, проживая на временно оккупированной фашистскими захватчиками территории Волынской области, в 1941 году предали Родину и добровольно поступили на службу в полицию.