Антонин Ладинский - В дни Каракаллы Страница 56

Красноносый скриба тут же записывал воина в список и ставил против его имени палочку — первый денарий, полученный за кровь, проливаемую ради Рима. Новобранца немедленно вели в лагерь, в особый отряд, где молодых воинов обучали владеть оружием, работать киркой и лопатой, носить лорику, как называется римский панцирь, и калиги, то есть грубые солдатские башмаки, а также строить ряды по звуку трубы. С этого дня легион становился семьей нового солдата на двадцать пять лет.

Я был случайным человеком в легионе, но во время похода шел в рядах вместе с другими воинами или ехал на повозке, в один час с ними просыпался или ложился спать, ел солдатскую похлебку. Иногда меня требовали к Корнелину, и я писал для него все то, что он диктовал мне, и каждый раз трибун удивлялся, с каким искусством я вывожу буквы. Между тем для этого не нужно быть великим искусником, а надлежит только равномерно нажимать тростник, сравнивая каждую букву не с соседней, а с третьей слева, и стараться набрать в чернильнице всегда одно и то же количество чернил, чтобы толщина букв была одинаковой. При таких условиях строчка получается ровной, отчетливой и красивой. Однако необходимо предварительно тщательно прогладить папирус пемзой.

С каждым переходом мы приближались к морю. В один прекрасный день оно вдруг возникло перед нами во всем своем величии, когда мы взошли на подъем дороги. Я с волнением смотрел на его синеву и вспоминал уроки, когда мы читали с Аполлодором «Анабасис», где описывается, как десять тысяч греков, страдая от жажды среди безводных гор, вот так же увидели морскую синь, возвещавшую им спасение, и воскликнули: «Море! Море!»

Внизу, где-то под нашими ногами, белели на солнце храмы и дома богатой Аквилеи… Еще было далеко до конца моих странствий, но каждый день приближал меня к Томам, и мое сердце сладостно замирало при одной мысли о родном доме.

15

В декабрьские календы, — а календами римляне называют первое число каждого месяца, — XV легион вступил в Аквилею, где воины должны были ждать посадки на суда равенского флота. Не надеясь найти свободное место в переполненных гостиницах, я решил тоже провести эти несколько дней в легионном лагере, тем более что не хотел бросать старого Маркиона. Лагерный поселок, в котором уже давно не было обитателей, находился в страшном запустении, и солдатам пришлось спешно приводить все в порядок — от ворот до загаженного претория. Но на второй же день разыгрались неожиданные события.

Лагерь в тот вечер напоминал разворошенный муравейник; уже было отдано распоряжение готовиться к посадке. Центурионы проверяли оружие, и батавская стража никого не выпускала из лагерных ворот в соседний поселок, где тотчас же выросли полотняные лавчонки виноторговцев и лупанары. За легионом всюду следовали бродячие торгаши и непотребные женщины, которых солдаты называли на своем грубом языке волчицами. Узнав о предстоящем уходе солдат, блудницы явились к Декуманским воротам и, звеня ожерельями из серебряных монет, выкрикивали имена своих приятелей.

Давно прошли те времена, когда в римских легионах служили только италики, хотя и теперь эти прекрасно организованные воинские части можно уподобить геометрическим фигурам, где все построено по строгому расчету. Но, например, XV легион по своему людскому составу и наречиям, на которых говорили его воины, уже не представлял собою большой однородности, и многие из них едва знали обиходную латынь. Все это вносило беспорядок в лагерную жизнь.

Однако центурионам кое-как удавалось сохранять дисциплину. По-прежнему, как и в дни Цезаря или Траяна, по раз навсегда заведенному обычаю, во время остановки на ночлег солдаты возводили рвы и валы, пока в огромных медных котлах готовилось солдатское варево — бобы с бараниной, крепко заправленные перцем и чесноком, или какое-нибудь другое, не менее соблазнительное после перехода блюдо. Легионеры знали, что не получат похлебки, пока не выполнят все положенные работы, и это поддерживало порядок и укрепляло воинский дух.

Как сего требует римский обычай, аквилейский лагерь представлял собою обширную прямоугольную площадь, крестообразно пересеченную двумя главными улицами, с четырьмя воротами для входа и выхода. На этом пространстве поставили множество полотняных шатров, размещенных с соблюдением известного плана. Поэтому каждая центурия занимала в лагере определенное место, и воины даже спросонья знали, куда им нужно бежать с оружием в руках в случае ночной тревоги, чтобы строиться в ряды. В точке пересечения улиц находилось сложенное из бурого кирпича здание претория, где помещались легионные орлы, а также походный алтарь для воскурений перед серебряными статуями императора.

В Аквилее стояли полные морской свежести зимние дни. Уже была произведена перекличка, но в тот вечер, вместо того чтобы подкрепиться сном перед завтрашней посадкой, так как выступление в порт было предусмотрено на заре, в час третьей стражи, долго не расходились с лагерного форума, в крайнем волнении обсуждая события.

Мы несли с Маркионом по охапке соломы, чтобы устроить для себя удобное ночное ложе, так как первую ночь провели на мокрой земле. Вытягивая шеи из-за своей неудобной ноши, мы увидели на форуме толпу солдат и, полюбопытствовав, подошли поближе, чтобы послушать, о чем здесь говорят. Еще вчера в лагере с быстротой молнии распространился слух, будто бы легат получил огромные суммы для щедрой раздачи воинам. Но некоторые предполагали, что он задерживает выдачу по каким-то корыстолюбивым соображениям. Впоследствии все выяснилось. Деньги действительно были получены, однако со строжайшим приказом Макретиана выдавать их только на кораблях, чтобы римские воины, явившись в Сирию, не оказались там нищими и могли чистоганом расплачиваться с местным населением за покупаемые товары.

Я услышал, как незнакомый солдат, обросший волосами, в разорванной тунике, может быть, пострадавшей в какой-нибудь драке, взывал, стоя на повозке, к слушавшим его легионерам:

— Что же это такое, товарищи! Император присылает награду за наши тяжкие труды, а легат прячет денарии в банке или, может быть, даже отдает их в рост? Допустимо ли это?

Кто-то крикнул из толпы, окружавшей оратора:

— Центурионы говорят, что деньги будут выдавать на кораблях.

— На кораблях! К чему они мне на корабле, где нет ни таверн, ни виноторговцев, ни смазливых женщин! Пусть нам заплатят сейчас, чтобы мы могли провести в Аквилее несколько приятных часов. Что нас ждет на кораблях в зимнее время? Бури, невообразимая качка с блевотиной, опасность пойти ко дну! Так пусть мы хоть теперь поживем два или три дня в свое удовольствие…

— Верно! Верно! — раздались крики. — Ты хорошо это сказал! Мы тоже хотим пожить по-человечески, пусть платят нам немедленно!

Солдат спрыгнул с повозки, видимо, довольный успехом своего выступления, и вслед за ним на случайную эту трибуну забрался другой оратор. Мне показалось, что я уже видел его где-то, потом вспомнил, что мы разговаривали с ним у каменного моста на Саварийской дороге. Это был маленький, носатый, черноволосый, крепконогий человек с живыми глазами, возможно, восточного происхождения, сириец или уроженец Каппадокии, но хорошо говоривший по-латыни. Звали его Амфилох. Рассказывали, что в прошлом он подвизался в качестве актера и обвинялся заглазно в каких-то преступлениях, хотя справедливость требует отметить, что такие слухи распространяли его враги: Амфилох был всегда готов к возмущению, и центурионы не любили его за острый язык.

— Вы — бараны! Чего вы добиваетесь? Получить денежную выдачу, чтобы пропить ее в первом попавшемся кабаке? А когда же вы подумаете о том, как изменить к лучшему свою судьбу? Вы служите двадцать пять лет и более, и ваши тела изувечены ранами. А я говорю вам, что надо облегчить участь всех, кто несет ярмо.

Волнующим души голосом, которому некогда рукоплескали зрители в театрах маленьких городов, Амфилох, привыкший выступать на подмостках, кричал мрачно слушавшим его воинам:

— Какую награду вы получаете за свои труды? Вас пошлют под старость, когда вы уже ни на что не будете годны, в какие-нибудь далекие провинции, где под видом пахотной земли вы получите по клочку болота или каменистой почвы в горных местах, на какой не растет даже нетребовательный ячмень, и это будет единственным вознаграждением за пролитую вами кровь. А пока что вы имеете? Ваши тело и душа оцениваются в несколько денариев в день. Из этих денег вам нужно еще давать взятки центуриону. Что вас ждет впереди? Раны, болезни, жестокая зима, мучительное лето, далекие походы, а если будет мир, то вас погонят, как рабов, на постройку общественных зданий или на строительство дорог и акведуков.

Как опытный оратор, привыкший декламировать перед толпой, Амфилох особенно громко выкрикивал те отдельные выражения, которые могли воспламенить сердца слушателей.