Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век Страница 56

Все дальше и дальше уходили половцы, а передового войска, ведомого князем галичским, отыскать не смогли. Вскоре они натолкнулись на татарский дозор и, окружив его, приступили к уничтожению. Увлеченные сражением, они не заметили, как в степи все явственнее проступали из зыбкого дрожащего марева полчища татар. Когда же гул от тысяч лошадиных копыт пересилил шум идущего сражения, уже поздно было отправлять гонцов с известием. Сметенные ударом передовых татарских полков, половцы спешно отступили. Не жалея коней, гонимые страхом, они понеслись к Калке, ведя за собой татар.

Ворвавшись в лагерь русских князей, татары учинили резню. Отчаянно сражавшиеся дружинники не смогли сдержать все прибывающих и прибывающих татарских всадников. Спасаясь, оборонявшиеся переправились через Калку и пошли по степи всяк своим путем, что и погубило почти всех. Только киевский князь Мстислав Романович со своим зятем Андреем и дубровичским князем Александром не растерялись. Они спешно принялись укреплять свой лагерь: обкладывать для крепости частокол камнем, перед ним устраивать «волчьи ямы», даже начали копать ров. Татары, занятые преследованием русских полков, против укрепленного лагеря оставили только два небольших отряда воевод Чигирхана и Тешухана, которые не особенно ретиво стремились завладеть лагерем русских князей. Три дня и три ночи Мстислав Романович со своими дружинниками отражал приступы татар и даже сам неоднократно выводил пешцев за частокол, жалил больно и дерзко. Даже после того, как подошло подкрепление к татарам, и то они не смогли победить насмерть стоявших воинов. И тогда враги прибегнули к самой излюбленной своей тактике – хитрости и вероломству. В лагерь к русским был направлен предводитель бродников Плоскиня. Он уговорил князей сдаться на выкуп, целовал крест, что все останутся живы. После долгих раздумий и жарких споров киевский князь приказал своим воинам оставить оружие в укрепленном лагере и выйти на милость татар. Князья были схвачены, связаны и брошены под дощатый настил, на котором пировали татарские темники, празднуя победу над русскими. Так и задохнулись они под неимоверной тяжестью. А безоружные дружинники были безжалостно порублены татарами. Те делали эту страшную работу спокойно, по-хозяйски отделяя голову от тела так, чтобы не испортить одежду.

Еще шестеро князей были убиты во время бегства, а князь Мстислав Удалой с небольшой частью войска вышел к Днепру, где были оставлены лодки и насады. Взяв малое их число, чтобы переправиться, остальные князь приказал сжечь. Татары, подойдя к горевшим остовам речных судов, покричали, погрозили кулаками от злости вслед ускользающей добыче, но преодолевать Днепр вплавь не рискнули.

Позже, дойдя до Новгорода-Святополчского и разорив его, они повернули на восток и, все уничтожая на своем пути, ушли в Монголию.

4

Василька ростовский, несмотря на предостережение великого князя, торопил свое небольшое войско, боясь опоздать. Он горел страстным желанием стать рядом с именитыми князьями, чтобы под сенью их славы прославиться и самому, чтобы на Руси заговорили и о нем. Под Черниговом он встретил около сотни измученных, оборванных, грязных от дорожной пыли мужиков. Поддерживая под руки обессилевших, неся на руках раненых, они брели по дороге. Это были остатки новгород-северской дружины. От них-то Василька и узнал о трагедии на Калке. Продолжать путь к Днепру не имело смысла, и молодой князь увел свою дружину в Ростов.

Андрейка

1

Татары, наведя ужас и опустошив Поднепровье, ушли на восток. Русь замерла в тревожном ожидании и недоумении: чем прогневили тебя, Господи, люди русские, что ниспослал ты вслед за татарами в лето жару несусветную, повлекшую пожары страшные, все поглощающие? Дымы застлали небо, птицы падали замертво с небес, звери выходили из горящих лесов обгорелые, чумные, с вытекшими от жары глазами. Люди покидали обжитые места и уходили в земли чужие, а над всем над этим в сумерках на западе появлялась огромная яркая звезда с сияющим хвостом, сея в сердцах людских страх, отчаяние и неверие в завтрашний день. В церквях и монастырях день и ночь молили Спасителя о милости к грешным.

С надеждой взирали владимирцы на великого князя Юрия Всеволодовича, видя его молящимся в Успенском соборе или в задумчивости сидящим на берегу реки. А было над чем подумать князю. Опять Новгород козни строит супротив Всеволода – старшего сына великого князя. Но в этот раз Юрий решил наказать новгородцев строго. Он тайно послал гонца к сыну с повелением покинуть неугомонный город. Всеволод, следуя отцовской воле, сел в Торжке с боярами и малой дружиной, пришедшей с ним из Владимира. Туда же пришли с войском Юрий Всеволодович, Ярослав – князь Переяславля-Залесского, Василька ростовский и шурин великого князя Михаил черниговский. Прознав про княжеские дружины, собранные в Торжке, новгородцы забеспокоились. К великому князю поспешили послы новгородские. На просьбу покинуть Торжок и вернуть на новгородский стол Всеволода Юрий ответил: «Не пожелали вы сына моего на Ярославовом дворище, воле моей супротивничаете… Ничто! Поил я коней своих Тверцею: напою Волховом! А одумаетесь, то выдайте мне на ряды зачинщиков!»

Но новгородцы, несмотря на княжескую угрозу и многотысячное войско, остались верными своему строптивому, непокорному нраву. Через другое посольство они ответили Юрию Всеволодовичу: «Князь! Мы тебе кланяемся, но своих братьев не выдадим. Дерзнешь ли на кровопролитие? У тебя меч, у нас головы: умрем за Святую Софию!», а сами тем временем в спешном порядке собрали ополчение, укрепили стены города, дружиной заняли важные места на пути к Торжку и затаились. Юрий мог бы смирить новгородцев силой, но, поразмыслив, принял третье новгородское посольство. Забрав в наказание городскую казну, он дал Новгороду нового князя – Михаила черниговского, чему новгородцы были несказанно рады, ибо князь тот был тих, смирен, умен и справедлив. Юрий же вернулся во Владимир.

Великий князь все чаще в последнее время просиживал над книгами и свитками в харатейной палате. Книжная мудрость давалась ему нелегко, но упорство и настойчивость делали свое дело: он познавал одну книгу за другой. Раз за разом Юрий возвращался к «Ярославовой правде», не соглашаясь с ней во многом и правя ее новыми законами. С великим вниманием перечитывал он наставления своего старшего брата Константина, удивляясь его учености и прозорливости, а в хорошем настроении читал переводы греческих историков-мыслителей. Особенно полюбил он книгу о великом человеке древности – Александре Македонском, восхищаясь его подвигами и завидуя полководческому гению.

Вот и сегодня, в тихий осенний вечер, он сидел у раскрытого окна и читал «Александрину». Размышляя над прочитанным, сравнивая деяния Александра со своими, Юрий Всеволодович искал оправдание совершенным ошибкам, напрасно пролитой крови, неосуществленным планам. Удивляясь грандиозности замыслов Александра, упорству, с которым тот шел к намеченной цели, Юрий и сам планировал будущие походы: против мордвы и черемисов, волжских булгар и рыцарей-крестоносцев.

Быстро темнело. Строчки набегали одна на другую.

«Глаза слабеют, не то что в молодости, при свете звезд мог читать».

– Э-эх, – глубоко вздохнул князь и потянулся, расправляя затекшую от долгого сидения спину. – Огня принесите! – крикнул он, и тут же, словно только и ждал приказа Юрия Всеволодовича, на пороге харатейной со свечой в руке вырос Федор – малый шестнадцати лет, высокий и худой, в одежде чернеца. Вот уже более года он корпел над свитками и книгами ромейскими, составляя с них списки. Несмотря на отроческий возраст, Федор был смышлен, знал письмо ромейское и имел быструю руку. Поставив свечу в глиняную чашку, отрок поклонился князю.

– Дозволь, государь, слово молвить?

– Чего еще? – недовольный, что его отрывают от книги, поднял голову князь.

– На крыльце твоего разрешения дожидается человек. Говорит, что старинный знакомец твой. А зовут его Федор, Афанасия сын.

– Один?

– Нет, государь. С ним отрок.

– Веди! – приказал Юрий Всеволодович.

Вскоре в харатейную палату вошли двое: Федор Афанасьевич – седовласый, постаревший, ссутулившийся, а позади него – невысокого роста, в сером полукафтане и поярковой шапке на голове мальчишка.

– Неужто пятнадцать лет минуло? – оглядывая с ног до головы вошедших, спросил Юрий Всеволодович.

– Да, великий князь. Годы, что песок сквозь пальцы, текут – не удержать.

– Слово мое не забыл, коли не один пришел.

– Да как можно, великий князь. Волю твою исполнил: привел внука. Пятнадцать ему от роду, – с придыхом ответил Федор Афанасьевич и закашлялся.

– А ну, покажись, молодец, выйди на свет, – приказал Юрий Всеволодович пареньку. Тот шагнул из-за спины Федора Афанасьевича, заслонив его. – Ого, как вытянулся! Хорош! Почто оделся-то так?