Мика Валтари - Тайна царствия Страница 56

Я тоже подумывал о подобном способе передвижения, и именно поэтому обратился к нему. Его поспешность ничуть меня не удивила, потому что он, безусловно, надеялся получить свои комиссионные от организации подобного переезда.

Однако я предвидел, что его человек станет шпионить за каждым моим шагом. Именно это с самого начала удерживало меня от подобного решения, хотя я еще ни на чем конкретном не остановился.

– По правде говоря, я собирался отправиться в путь пешком, С тех пор как я нахожусь в Иерусалиме, я ни разу не бывал в гимназиуме и надеялся, что это путешествие укрепит меня Физически. Однако совершенно очевидно, что я должен позаботиться об удобствах своей спутницы.

– Совершенно верно, – воодушевился банкир – Даже самые незначительные трудности делают молодую женщину раздражительной и капризной. Кроме того, думаю, что ее белая кожа, искусанная насекомыми, не будет вызывать у тебя прежнего восхищения. Позволь мне преподнести ей что-нибудь в подарок.

Он вышел из комнаты, но вскоре вернулся, держа в руках зеркало, выполненное в греческом стиле, хорошо отполированое, с изображением нимфы, пытающейся вырваться из объятий сатира. Однако мне не хотелось принимать этот подарок и тем самым быть чем-либо обязанным банкиру.

– Не бойся, оно не волшебное! – сказал он, насильно вкладывая его мне в руку – А твоя подруга всегда будет помнить о тебе, смотрясь в него. Мне говорили, что будто бы существуют зеркала, способные убить каждого, кто в них посмотрит, однако рассудок не позволяет мне верить в подобное. И все же, желаю тебе никогда не видеть такого зеркала, как и всего того, что человеку не положено видеть.

Не дав мне времени задуматься над значением этих слов, он принялся за подсчеты на пальцах, утверждая, что для моей спутницы понадобится служанка, повар, а также слуга для меня самого и человек, который будет разбивать шатер.

– Думаю, что дюжины человек тебе вполне хватит: они не привлекут к себе большого внимания и составят достойный твоему положению эскорт, – подытожил он.

Я сразу же представил себя среди ссорящегося, дерущегося, хохочущего или орущего песни сборища, в котором не будет никакого порядка. Одна лишь мысль об этом внушила мне отвращение, и я отверг его план.

– Я не постоял бы за расходами, однако предпочитаю путешествовать в уединении. Подумай, что еще ты можешь предложить, и возьми это зеркало обратно: фривольный рисунок на нем очарователен, однако я боюсь, как бы иудеи не начали искоса поглядывать на меня, заметив его.

– Придумал! Мне приходилось прибегать к услугам некоего Натана, недостатками которого можно назвать лишь то, что ему можно полностью доверять, и то, что он отлично знает Иудею, земли Декаполя, Самарию и Галилею. Когда я ходил за зеркалом, я видел, что он на корточках сидит во дворе, это означает, что он пришел искать работу. Сейчас у меня для него ничего нет, и мне не хотелось бы, чтобы он целыми днями сидел здесь: его молчаливый характер раздражает моих слуг. Я знаю, что ему приходилось водить караваны от Дамаска. Объясни ему, куда и как ты хотел бы отправиться, и он сам займется всеми приготовлениями к твоему наибольшему удовольствию. Можешь также доверить ему свои деньги; он оплатит все нужные расходы. Конечно, он не особо утруждает себя тем, чтобы хорошо поторговаться, но и не заплатит первой предложенной цены, а отдаст ровно столько, во сколько сам оценивает покупку. Владельцы постоялых дворов не платят ему комиссионных, потому что он предпочитает получать постоянную оплату.

– Покажи мне эту редкую птицу! – воскликнул я, заподозрив Арисфена в желании устроить мне ловушку.

Однако, посмеиваясь над моей недоверчивостью, он проводил меня во двор и указал на Натана: у того были острижены волосы, на ногах не было обуви, кожа его загорела и обветрилась, одет он был в очень грязный белый плащ. Глаза его показались мне самыми печальными из всех, которые когда-либо приходилось видеть, однако, сам не знаю почему, я сразу же проникся к нему доверием.

Я попросил Арисфена изложить мою просьбу, однако тот, подняв руки, лишь засмеялся и вернулся в свой кабинет, где приказал скрибе отсчитать нужную мне сумму и написать вексель на имя своего представителя в Тивериаде. Создалось впечатление, что ему поскорее хотелось умыть руки. Взглянув на Натана во второй раз, я убедился, что, по крайней мере, я имею дело не с соглядатаем.

– Меня зовут Марк, я римский гражданин, Натан. Мне вместе с одной женщиной нужно отправиться в Тивериаду. Я хотел бы проделать этот путь как можно более простым и не привлекающим внимания способом. Я заплачу столько, сколько ты укажешь, и на время поездки доверяю тебе свой кошелек.

Проводник поднял глаза, посмотрел мне в лицо, а затем взглянул на мои ноги, словно желая определить, насколько я готов к пешей ходьбе. Затем, не говоря ни слова, лишь кивнул головой. И все же мне показалось, что в его глазах засветилось удивление.

– Думаю, что трех или четырех ослов нам будет достаточно – продолжал я, – моя спутница и я нуждаемся в ковре, на котором мы могли бы спать, и кухонной утвари. Отыщи то, что кажется тебе необходимым, и приходи к полудню в дом галантерейщика Карантеса, что в переулке галантерейщиков, неподалеку от дворца Асмонидов.

Он опять кивнул головой и, разжав пальцы, выпустил из рук наполовину ободранную от коры ветку дерева, которая, упав, осталась лежать надломленным краем кверху; затем он в третий раз кивнул головой. Как и говорил банкир, человек этот оказался отнюдь не болтливым, и после расспросов Арисфена мне было приятно, что он ни о чем не стал меня спрашивать. Я вернулся в дом, чтобы попрощаться с банкиром.

Арисфен, как и полагалось человеку его профессии, сразу же представил мне состояние моего счета и поручил секретарю вручить мне кошелек и вексель.

– Приятного путешествия! – пожелал он. – Когда вернешься, увидимся здесь, в Иерусалиме.

Я вышел во двор и передал кошелек Натану, который, взвесив его, прицепил к своему поясу, присмотрелся к положению солнца в небе и, ни слова не говоря, ушел. Я остался стоять на месте, растерявшись от удивления, настолько наша сделка была не похожа на все остальные, которые обычно совершаются на Востоке. Тем не менее мне и в голову не пришла мысль, что такой человек мог бы меня попросту обмануть.

Я направился в квартал, расположенный у городских стен, где я когда-то шел вслед за человеком, который нес кувшин с водой. Карабкаясь по лестницам и кривым закоулкам, я понемногу продвигался вдоль старинных стен и дошел до ворот, через которые мы некогда проходили. Несмотря на принятое решение никогда больше не разговаривать с его учениками, изгнавшими меня с глаз долой, я решил удостовериться в том, что они действительно покинули город.

Мне показалось, что я узнал дом, в котором однажды уже побывал; его тяжелые ворота были приоткрыты, однако во дворе не было заметно никакого движения. Неожиданно меня охватил какой-то необъяснимый страх, заставивший, сам не знаю почему, пройти мимо ворот дома, не останавливаясь. Затем я еще раз вернулся, однако опять не вошел в дом и, думаю, что не смог бы этого сделать, даже если бы мне очень захотелось.

Я немного постоял, затем решил пройти мимо дома еще раз. Я был зол на себя из-за этой робости и одновременно удивлен пустынностью квартала, в котором встречались лишь редкие прохожие. Со стороны стены послышалось какое-то монотонное постукивание: сидевший на земле нищий, не желая обращаться ко мне иным способом, пытался привлечь к себе внимание, стуча палкой по камням.

Я уже решил, что нищим лучше не подавать милостыню, иначе они начинали, хромая и со стонами, преследовать меня, и от них трудно отделаться. Однако этот человек, у которого отсутствовала одна ступня, молча смотрел на меня и как только понял, что я заметил его, прекратил стук. Я остановился и бросил ему монету.

Он схватил ее, не поблагодарив.

– Что ты ищешь, о путник? – спросил он. – Сидя здесь, на земле, я вижу многое такое, что людям хотелось бы скрыть от меня.

– В таком случае, скажи мне, что тебе было видно в последнее время, – попросил я.

– Приготовления к отъезду и поспешность, с которой он происходил – вот и все, что я видел. Даже рыбаки, которые не любили показываться на улице при свете дня, покинули это место; им, конечно же, надо было торопиться, чтобы вытащить свои сети. Тебя эти сведения не интересуют?

– Намного больше, чем ты подумал, – сказал я и бросил ему вторую монету.

Нищий схватил ее и принялся разглядывать меня так, словно мы когда-то были знакомы.

К горлу подкатил ком, и я почувствовал, как сердце мое сильно забилось.

– Кто тебе приказал так говорить? – спросил я.

– Мне никто ничего не приказывал! – выкрикнул он. – К таким речам меня склоняет горечь, потому что не будь я калекой, тотчас же отправился бы в Галилею! Это похоже на песню и на облегчающий душу крик: в Галилею! В Галилею! Только мне не добраться туда!