Мика Валтари - Тайна царствия Страница 58

Увы! Мы на самом деле не были уже детьми, тогда как мне очень хотелось стать опять ребенком, обрести изначальную невинность и, ничего не подозревая о страстях и жестокости, с радостью встречать наступление нового дня!

Я не знал, что меня ожидает в Галилее, и, возможно, это долгое и опасное путешествие было напрасным. Однако мне хотелось его предпринять, несмотря ни на что! И мне хотелось быть счастливым одной лишь этой надеждой!

Крики Карантеса возвестили о прибытии ослов. Солнце в небе прошло ровно половину своего пути. Не медля ни минуты, я спустился вниз в сопровождении Марии из Беерота. У дома стояли четверо крепких ослов, на двоих из которых были привязаны наши спальные ковры, третий нес сумы, а на четвертом восседала бедно одетая женщина, неподвижно вперившая взгляд в холку животного. После вежливого приветствия, Натан лишь молча указал мне на положение солнца, давая понять, что прибыл в указанный час.

– Кто эта женщина? Я не хочу, чтобы она ехала с нами! – грубо сказал я.

Натан ничего не ответил, продолжая смотреть вдаль, словно это его не касалось. Карантес пошел переговорить с женщиной и вскоре вернулся, смущенно теребя бороду.

– Ее зовут Сусанной, – пояснил он. – Она говорит, что твой проводник пообещал ей, будто она сможет отправиться с вами в качестве служанки, потому что она жаждет вернуться в Галилею, свой родной край, но не может этого сделать из-за больных ног, поэтому даже сейчас сидит верхом на осле; за свои услуги она не просит никакой оплаты, кроме возможности отправиться с вами. Насколько я понял, она прибыла в Иерусалим и после Пасхи заболела, ее спутники отправились обратно, а она осталась здесь одна.

Женщина сидела неподвижно и не решалась смотреть в мою сторону. Я был необыкновенно разозлен.

– Не нужна нам никакая служанка, мы в состоянии обслужить сами себя! – закричал я – Не могу же я взять с собой в Галилею всех иерусалимских голодранцев!

Натан бросил на меня взгляд, в котором, как мне показалось, прозвучал немой вопрос; увидев, что я не шучу, лишь пожал плечами и отцепил от пояса кошелек. Он бросил его на землю, а затем повернулся и зашагал прочь, не беспокоясь об ослах. Незнакомая женщина принялась громко стенать, вцепившись в холку своего осла.

Я подумал, что отъезд придется отложить на время, если мне придется подыскивать другого проводника, надежность которого, к тому же, могла вызвать определенные сомнения. Меня охватила волна ярости, однако, сцепив зубы, я сдержался и, подозвав Натана, приказал ему вернуть кошелек на прежнее место.

– Вынужденно подчиняюсь неизбежному, – злобно проворчал я. – Делай, что хочешь, лишь бы вокруг нас не собралось еще больше зевак.

Я вернулся в дом, чтобы расплатиться с Карантесом, которому дал больше, чем он запрашивал.

– Считай это авансом, потому что я еще собираюсь вернуться в Иерусалим.

Он весьма красноречиво поблагодарил меня и с воодушевлением подтвердил:

– О, да! Уверен, что мы вскоре опять увидимся.

Пока Натан укладывал в сумы все то, что я решил взять с собой, вокруг ослов собралась немалая толпа. Мужчины ощупывали мускулатуру животных и заглядывали им в зубы, а женщины тем временем высказывали сочувствие больной, которая сидела на осле и не проронила ни слова. Вскоре появились нищие и, пожелав счастливого пути, стали протягивать к нам руки; тогда Натан раздал милостыню, чтобы они не навлекли на нас несчастья своими проклятиями.

Когда мы с Марией сели на своих животных, а Натан занял место во главе нашего шествия, на улочке галантерейщиков уже собралась настоящая толпа. Натан мог бы с одинаковым успехом завязать мне глаза, потому что он ни единым словом не обмолвился о пути, по которому мы собирались добраться до Галилеи.

Сначала он провел нас через весь город до маленькой площади, расположенной у Рыбных ворот, пройдя через которые мы вышли за его пределы.

Часовые сразу же принялись обыскивать груз, однако мгновенно отпрянули в сторону, когда я крикнул им, что я – гражданин Рима. К моему великому удивлению Натан повел животных по Бьющемуся вдоль городских стен пути, ведущему к Антонийской крепости, и остановился у ее ворот. Увидев часовых у ворот, Сусанна опять начала жалобно стонать и прикрыла лицо воротом плаща. Напрасно я старался заставить Натана продолжить наш путь. В ответ он мне лишь молча показывал, что я должен войти в крепость. Я подумал, что он, наверное, совсем немой, потому что еще ни разу не раскрыл при мне рта. Однако, взглянув на его остриженные волосы, я решил что он, возможно, дал обет молчания.

Я с неохотой прошел через ворота крепости и оказался во дворе. Солдаты свободно пропустили меня, несмотря на то что из-за бороды и полосатого плаща у меня была несколько странная внешность. Словно услышав какой-то призыв, по лестнице, ведущей на башню, спустился комендант гарнизона. Я приблизился и приветствовал его поднятием руки.

– Я отправляюсь в Тивериаду на воды. Мой проводник счел нужным, чтобы я попрощался с тобой и испросил совета, каким путем туда лучше добраться. Я еду без сопровождения, и со мной две женщины.

– Ты собираешься ехать через Самарию или вдоль течения Иордана? – поинтересовался он.

Устыдившись признаться s том. что мне самому это еще не известно, я поспешил спросить:

– Какой из этих путей ты мне посоветуешь?

Страдавший от ревматизма комендант в задумчивости подергал себя за губу.

– С одной стороны, существуют такие недобрые люди, как самаритяне, которые создают всяческие помехи простым путешественникам, а с другой – половодье на Иордане еще не закончилось, и тебе будет трудно отыскать брод, а по ночам доносится рев львов из чащи. Если хочешь, я могу дать тебе в сопровождение двух легионеров, разумеется, за отдельную плату. Только не забудь рассказать прокуратору о моей помощи.

Однако, как мне показалось, ему совершенно не хотелось даже временно ослаблять гарнизон крепости, и это заставило меня отклонить его предложение.

– В этом нет необходимости! Я путешествую под защитой Рима, и мне нечего опасаться.

– Тогда я дам тебе меч в дорогу, – с облегчением произнес он – Как гражданин Рима ты имеешь право носить оружие, однако я все же для большей безопасности прикажу скрибе выписать тебе разрешение на ношение оружия, чтобы твоя немного необычная манера одеваться и густая борода ни у кого не вызвали сомнений.

Я пошел к оружейнику, охранявшему арсенал, и он выдал мне меч; у скрибы я купил разрешение, чтобы сделать свой отъезд приятным для загорелого коменданта гарнизона. Он проводил меня до самых ворот и не смог сдержать улыбки, видя как я поглядываю на меч, свисающий поверх моего плаща.

Однако у Натана это не вызвало никаких улыбок, и трогаясь в путь, он продемонстрировал жест одобрения. Мы обогнули пределы храма и, перейдя через Кедрон, вышли на огражденную по бокам дорогу, ведущую к Оливковой горе, часть которой, до Вифании, была мне известна. Когда очертания города растаяли в дали, я сошел с осла и зашагал рядом. По прибытии в деревню я приказал Натану сделать остановку, а сам направился к дому Лазаря. Мне пришлось долго звать его, пока он не вышел в сад, чтобы ответить на мое приветствие. Я справился о его сестрах.

– Сестры уехали в Галилею.

– Почему же ты не поехал с ними? – спросил я.

– В Галилее мне нечего делать, – тряхнув головой, ответил он.

– Однако мне говорили, что твой повелитель отправился туда раньше всех и ожидает вас там!

С упреком в голосе Лазарь сказал:

– А мне какое до этого дело? Я занимаюсь своим садом и нахожусь здесь, недалеко от своей могилы.

Он по-прежнему с трудом произносил слова, а его взгляд был устремлен в никуда, словно глубина мыслей не позволяла ему поделиться ими с другими. Мое тело пронзил холод, и я пожалел, что прервал свой путь, чтобы повидать его.

– Мир тебе! – сказал я, уходя прочь.

– Мир тебе! – с иронией повторил он. – Если бы ты знал, что такое мир, думаю, никогда не стал бы мне его желать! – Он провел рукой по пожелтевшему лбу и добавил: – У меня болит голова и страдает душа. Услышав, что кто-то окликает меня по имени, я испугался. Мою душу охватывает страх, когда я слышу, как ко мне обращаются по имени. Послушай такую притчу: если бы мы с тобой были ростом с булавочную головку, то считали бы себя такими же большими, как сейчас, потому что могли бы проводить сравнение только между собой. Для меня эта земля и все, что меня окружает, стали размером с булавочную головку, и я никак не могу понять, почему Иисусу захотелось родиться, жить и воскреснуть на этой земле размером с головку булавки!

Я попрощался с ним, и мы тронулись в путь. По дороге я думал о том, что пребывание в могиле сказалось на его рассудке и он больше не способен размышлять, как все. Натан посмотрел на меня таким же удивленным взглядом, который я не один раз прежде замечал у него, однако не сказал ни слова.