Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский Страница 59

— Однако, государыня, как ты в подробностях все похождения потемкинские помнишь. Поверить не могу.

ПЕТЕРБУРГ

Царское Село

Екатерина II, А. С. Протасова

— Устали, государыня, ох, устали. — С личика спали — отдохнуть бы вам поскорее, в постельку прилечь.

— С лица, говоришь, спала…

— И немудрено, государыня, такие хлопоты, праздник такой — пиитам только о нем писать.

— Думаешь, понравился Григорию Григорьевичу?

— Неужто ж нет, ваше величество! Да он, соколик наш, от восхищения речи лишился. Глядит, глядит — наглядеться не может.

— Может, и правда.

— Как же правда, государыня. Таких ворот триумфальных во сне не увидишь. Одно слово, постаралися художники. И все в честь героя нашего. Григорий Григорьевич и слов подобрать не мог.

— Откуда взяла? Сама додумалась?

— Как можно, государыня! Григорьевич мне сам сказал: благодетельница, мол, моя, как бы я жил без нашей государыни. Вот как.

— А мне словечком от сердца не обмолвился.

— Да ведь и то, государыня, в рассуждение взять, какого страху натерпелся, каких ужасов нагляделся. Это ж не в поле с врагами биться. Там сила да удаль все выиграть могут, а тут? Не знаешь, откуда что подкрадется. Вот Алексей Иванович давеча рассказывал…

— Это который?

— Да я про адъютанта Григория Григорьевича нашего — Мусина-Пушкина Алексея Ивановича. Он от графа в Москве ни на шаг не отходил. Такие страсти рассказывал! В минуту человек заболеть может. Сначала ему язык будто свяжет — час от часу все хуже говорить станет. Дальше удушье подступит, а там, глядишь, весь бобылями алыми покроется да Богу душу-то и отдаст. Кабы не для своей государыни, ни за что бы Григорий Григорьевич в ад такой не поехал. Уж я-то его по-родственному знаю.

— Только один раз Григорий Григорьевич и прослезился — когда медаль ему дала.

— А как отлично господин Майков надпись придумал: «Орловым от беды избавлена Москва»! Господи, да от таких почестей, государыня, кто хочешь смутится, а Григорий Григорьевич-то и вовсе. Вам ли, государыня, не знать! Добрый он, а неловкий. Куда ему до придворных пустозвонов.

— Что-то много ты говорить, Анна Степановна, стала. Словно заговаривать меня собралась.

— Утомила вас, государыня, как есть утомила. Простите дуру бесчувственную.

— Да не дура ты, Анна Степановна, вовсе не дура. Что вот только у тебя на уме? А Григорий Григорьевич вчерась не больно в опочивальню торопился. Не видала ли, где запропастился? Марья Саввишна не видала, так, может, тебе удалось.

— Как же, как же, государыня, в парке мы все задержались. Рассказов героя нашего наслушаться не могли.

— Кажись, и фрейлина одна с вами была.

— А как же, кузина графская — Екатерина Николаевна. Девочка еще — все-то ей любопытно, про все дознаться хочется.

— Не такая уж и девочка.

— Тринадцать-то годков всего!

— Мне уж в такую пору жениха подбирать начинали.

— Государыня, да как же простую дворянку с вашим величеством равнять можно! Вам Господь Бог предначертал царствовать, а ей разве что детками при муже обзаводиться да за хозяйством следить.

— Не в первый раз примечаю, больно ласков с ней Григорий Григорьевич. Вот и тут за вечер не один раз и танцевать с ней принимался, и беседовать начинал.

— Да это случайно пришлось, государыня. Все лучше девчоночка, чем наши дуры разряженные. Те и впрямь на каждого кавалера глаз положить норовят, а Катенька как есть ребенок. Ласковая. Веселая. Да ей сказать можно, чтоб на глаза не больно попадалась. Чай, не обидится. За науку благодарить будет.

— Что ж, ей, пожалуй, скажи, чтоб… Ну, сама знаешь. А Григорию Григорьевичу словом обмолвиться не смей. Ни к чему это.

— Как можно, государыня. Да по правде, и сказать-то ему из разговору нашего нечего. Так, пустяки одни — от усталости.

— Дай Бог, чтоб так.

— А иначе и быть не может. Для всех нас, государыня, вы как солнышко в ясном небе — кто с вами сравнится.

— Дай Бог…

Часть четвертая

Цари и самозванцы

Письмо к вам писанное, от мошенницы, я читала и нашла оное сходственным с таковым же письмом, от нее писанным к графу Н. И. Панину… и если возможно, приманите ее в таком месте, где б вам ловко бы было ее посадить на наш корабль и отправить за караулом сюда; будет же она в Рагузе гнездит, то я вас уполномачиваю чрез сие послать туда корабль или несколько с требованием выдачи сей твари, столь дерзко всклепавшей на себя имя и природу, вовсе несбыточные, и в случае непослушания дозволяю вам употребить угрозы, а буде и наказание нужно, то бомб несколько метать в город можно; а буде без шума достать способ есть, то я и на сие соглашаюсь.

ПЕТЕРБУРГ

Зимний дворец

Екатерина II, В. И. Суворов, члены Совета

— Опыт с Петром Ивановичем Паниным оказался во всех смыслах неудачным, господа. Его потуги овладеть Бендерами привели к потерям и живой силы, и нашего авторитета.

— Ваше императорское величество, граф не располагал для взятия, крепости осадной артиллерией.

— Никогда не сомневалась, что любая неудача найдет среди наших офицеров убедительное обоснование. Беда в том, что на войне не существует объяснений — только победы или поражения. Вы полагаете, я права, Василий Иванович? Суворовскому суду я привыкла верить.

— Тут и спору нету, государыня.

— И какой смысл в наших блистательных всех морских победах, когда судьба войны все равно будет решаться на суше, где успехами хвалиться по-прежнему не приходится.

— Но разве действия князя Василия Михайловича Долгорукова нельзя назвать удачными? Едва вы изволили подписать его назначение вместо графа Панина, он уже к середине июня овладел Перекопской линией, поверг в панику шестидесятитысячное войско неприятеля, двинулся в глубь полуострова, через две недели овладел Кафой. Хан Селим-Гирей обратился в бегство, и в две недели Крым оказался во власти России.

— Вы забыли добавить, что его поддержала Азовская флотилия адмирала Сенявина.

— Ваше справедливое дополнение, ваше императорское величество, только расширяет фронт успехов российской армии.

— И тем не менее Война не может опираться на единственного удачного и удачливого полководца. Я отметила успехи князя Георгием первой степени и 60 тысячами рублей.

— Это много меньше, чем награда за Чесменское сражение.

— Вы правы, Василий Иванович.

— Ведь князь Василий Михайлович к тому же заключил с крымцами неразрывный союз, навсегда отделив их от Порты.

— Князь не будет обижен. Вы напомнили мне, что ему следовало бы дать титул Крымского. Не правда ли, господа? И, само собой разумеется, шпагу с бриллиантами.

— Если разрешите сказать, государыня, опасно то, что на зиму наши войска выведены из Крыма на Украину. Ведь по соглашению Крым обретает независимость, хотя и под покровительством вашей державы. Кто знает, какие старые связи могут ожить в отсутствие наших войск. Порта совсем рядом, и ее сторонников среди крымчаков мы просто не знаем.

— Что же вы имеете предложить?

— Поспешение с заключением договора с самой Портой.

— Кстати, австрийский министр Кауниц уже предложил нам через Фридриха II свои услуги в посредничестве с султаном.

— Его намерения очевидны. И он, и прусский король одинаково боятся возвышения России. В то время как наша императрица справедливо требует от своих военачальников большей энергии, Пруссия и Австрия считают успехи русского оружия слишком опасными.

— Что мы ответили на их предложение?

— Что мы уже начали напрямую переговоры с султаном, ваше величество, о мире.

— Вы полагаете, этот вопрос не допускает промедления?

— Само собой разумеется, государыня, имея в виду ухудшение отношений с Швецией. Теперь все будет зависеть от того, насколько удачно нам удастся провести переговоры с Портой. Местом переговоров назначены Фокшаны. Именно там имеет произойти конгресс.

— Григорий Григорьевич, вы не принимаете участия в общем разговоре. Но, может быть, именно вы со всеми моими полномочиями отправитесь в Фокшаны. Зимняя дорога удобнее летней, и мы позаботимся о том, чтобы она была для вас не слишком обременительна.

— Вы предлагаете мне дипломатическую миссию, ваше величество?

— После вашего блистательного триумфа в борьбе с московской чумой и в свете этой победы вам удастся ее удачно провести. Это важно для нашей державы, граф, и на вас я могу положиться в полной мере.

— Государыня, я не могу уклониться от столь почетной обязанности и не оправдать вашего доверия. Как скоро следует отправляться в путь?

— Как вы полагаете, канцлер?