Александр Сегень - Невская битва. Солнце земли русской Страница 59

— Может, оно самого анчихриста во утробе вынашивало, — вставил свое слово крестьянин, уже один раз битый по загривку старшиною.

— Стало быть, не без пользы мы его в воню злоутробия сатанинского принесли, — молвил старшина Строгонос, выказывая владение уставами церковных молитв.

— Однако же явили жестокоуправство, — встрял в разговор Никита Переяска. — Следовало сего распетушного злодея посадить в оковы и везти в град Русалим, где есть святой праведник Елпидифорий. Он молится не токмо о продавших душу диаболю, но и даже о самих чертей скорейшему спасению и наставлению на путь истинный. О том свидетельствует даже и само имя праведника, ибо Елпидифорий эллиньски означает «дающий надежду».

— Неужто и о чертях, прости Господи?! — подивились крестьяне, произведшие самосуд над колдуном.

— Истинно глаголю вам! — проповедовал Никита с важным видом. — А уж таких, как ваш межеумок, к нему сотными приводят. Ставят пред ним на колени, а он только произнесет: «Обрати, Господи, сих заблудших овец в истинную веру Православную!» И сей же час по слову Елпидифория они начинают визжать и крутиться волчком по земли. Изо ртов у них черный и смрадный дым валит, подобный тому, что тут рас пространился, и прочь вся черная сила выходит.

По истечении нечистого духа встают, приняв облик христианский, падают к руке праведника, лобзают руку ему и поют «Воскресение Христово видевше…» А Елпидифорий, проливая чистые слезы, благословляет их и возвращается в свою келью, где продолжает непрестанно молиться о спасении чертей и всего ада преисподней…

— Опомнись, Никита! — не сдержался более слушать князь Андрей. — В какой соблазн вводишь малых сих! Они ж тебе верят!

— Верим, — закивал один из крестьян и тотчас получил оплеушное благословение от старшины Строгоноса.

— Вируем в Бога, а тоби, брехун, немного, — проворчал Строгонос. — Не может того быта, щобы праведник за чертеняк молился. Либо он праведник и о нашем спасении печется, либо он такое ж самое распетушье!

— Отсохни твои уста, земледелец! — возмутился Никита, и на сей раз был-таки награжден затрещиной, которую с наслаждением выдал ему князь Андрей Ярославич.

Следовало ехать далее, но любопытство распаляло князя, и он остался досмотреть, что будет дальше. Время от времени ему приходилось вновь и вновь осаживать говорливого Переяску, удостаивая его подзатыльниками, но тот готов был страдать, только бы развивать свою любимую тему про старца Елпидифория.

Когда усадьба колдуна сгорела дотла и обвалилась, дождались, покуда догорит, и пошли растаскивать погорелки в поисках обугленных костей межеумка. Им попадались разные костяки, но все по природе своей звериные — кабаний, волчий, лошадиный, не было только человеческих. Ужас постепенно наполнил души похлеще, чем смрадный дым легкие. Не знали, что и подумать.

Неуемный Никита и тут выдвинул свои выводы:

— Откуль, по-вашему, должны были образоваться звериные остовы? Я разумею так, что колдун сперва обратился в лошадь и сгорел, но, сгорая, превратился в кабана, который тоже сгорел. Наконец, он сделался волком и в волчьем обличье испепелился окончательно.

— Ну да! — возмутился такому объяснению Евсташа. — А чего ж он из волка в кого-либо еще не превратился?

— Дурья твоя голова! — ничуть не смутился Никита. — Из волка ему одна дорога была — в зайца. А от зайца кости так прожглись, что от них один пепел остался. У косого же кости девичьи.

— Да ладно тебе! — махнул рукой князь Андрей. — Все гораздо проще. У него тут лаз был потайной. Он через него и ушел. А когда дом загорелся, лошадь, кабан и волк верещать стали, вот селянам и померещилось, будто это колдун их нерусскими словесами блажит. Лаз надобно искать, вот что. Но нам сие уж и вовсе некогда будет. Итак мы тут надолго затерлись. Пора дальше двигаться.

И они отправились далее, так и не узнав окончания судьбы колдуна — сгорел он или утек подземным ходом в соседние болота. Наступила ночь, пошел дождь, миновали Вырю, Ерю, Сакалгу, здесь дождь усилился, и, доехав до Кандакопши, от которой до ижорского устья оставалось рукой подать, Андрей Ярославич принял решение остановиться на ночлег у ижорян.

Всю ночь Андрею снились какие-то обугленные останки, среди которых он искал сгоревший остов своего брата Александра, а под утро никто из его дружинников не мог встать с постелей — у всех страшно болели головы после того, как они вчера надышались смрадом от сгоревшей колдовской усадьбы. Уж давным-давно наступил день, а все они, мучаясь от боли, не могли глаз разлепить, покуда Евсташа не раздобыл у местных ижорцев целебного для подобных случаев травяного пойла. Кое-как поднялись, вяло помолились, через тошноту поели, с трудом сели на своих коней и заставили себя ехать дальше.

— Как биться будем — не знаю! — честно признался князь Андрей отроку Евстафию.

Но биться ни с кем уже не потребовалось. Невдалеке от устья Ижоры встретили первую нашу заставу и с великой радостью узнали о вчерашнем славном одолении. Даже в головах от такой радости полегчало, хотя в ноздрях все еще стоял вчерашний смрад и все время позывало кашлять.

И вот, выехав из лесочка, наткнулись прямо на пирующего со своими дружинниками Александра. Соскочив с коня, Андрей поморщился от хлынувшей в голову боли, но пересилил ее, подошел к брату и счастливо расцеловался с ним:

— Поздравляю тебя, Саша! Брат мой родимый! Счастлив за тебя и горжусь!

— Спасибо и тебе, Андреюшко, что в самое вовремя поспел, — со смехом отвечал братец Саша. — Не зря тебя батюшка поспешным именует. Мы как раз тут пировать по случаю победы уселись. Садись с нами. Извини, не оставили тебе ни одного свея, чтоб ты мог сразиться. В другой раз.

— Да брось ты издеваться! — обиделся князь Андрей. — Никак не думал, что ты по воскресеньям битвы затеваешь.

— Да я хотел со свеями договориться, чтоб на понедельник перенести, а они ни в какую. Мы, говорят, по новому закону римского папы воскресений не празднуем, ибо наш римский папа еще не издал разрешения Господу Спасителю воскреснуть. Вот нам и пришлось уважить вчера закон папежный.

— Многих недосчитались? — стараясь не обижаться на брата, спросил Андрей Ярославич.

— Малой кровью победа нам встала, — нахмурился князь Александр. — Но приготовься, братик… Любимца твоего, закадычного друга Юряту Пинещенича…

— Убили? — вскрикнул князь Андрей, и боль снова сильно ударила ему в голову. Мгновенно обессилев от такого прискорбного известия, он сел у костра и уронил лоб на ладони. С Юрятой они больше всего дружили в Новгороде, самый его разлюбезный дружок был Пинещенич. Невозможно было поверить, что его уже нет. — Где он? Я хочу его видеть.

— Уже рекой отправили в Новгород. Сами нынче же трогаемся в путь. В Новгороде будем справлять и веселье, и скорбь — и победу, и тризну.

— Кого еще потеряли?

Александр стал перечислять. Больно кольнули сердце отныне угасшие имена Ратмира и Луготинца, остальных тоже было жаль, но не так, как этих, самых близких друзей. Все детство, вся юность были неразрывно связаны с ними.

— Тяжело, брате милый, — сказал Андрей, обнимая Александра, прижимаясь к нему и радуясь, что сам брат цел и невредим.

— Не терзай мне душу, — заплакал Александр, но подавил в себе рыдание. — А чем это от тебя смердит так? Горелым чем-то.

— А это мне во сне сегодня виделось, будто я на пепелище твои сгоревшие кости разыскиваю, — ответил Андрей.

— Боялся за меня, Андрюша?

— Еще как боялся, Саша! А ты вот цел, слава Богу!

Посидев у костра, отведав сочного жаркого с вином и пивом, отправились смотреть, как будут закапывать битых свеев. Количество их поразило Андрея. По сравнению с тем, скольких убитых с нашей стороны перечислил Александр, этих казалось в десятки раз больше. Неужто и впрямь столь славно одолели их?

— Даже не верится! Видать, ангелы помогали тебе, Саша.

— И впрямь помогали, — улыбался Александр. — Мало того, что в нашей битве сопутствовали нам, они еще и на том берегу столкнули между собой свеев, мурман, данских и сумь с емью. Утром сегодня мы там множество побитых нашли. Поверишь ли, лежали, вцепившись друг другу в горло.

По старому воинскому обычаю врагов хоронили со связанными руками и ногами, чтоб они не могли выбраться из могил и прийти мстить.

— Не по-христиански сие, да ничего не могу поделать, — поморщился Александр. — А вон глянь! Видишь того сморщенного замухрышку? В бою вчера наскочил и русским языком угрожал, что вырвет у меня сердце. Савва его навек угомонил. Ступай теперь в общую могилу, глупый!

Князь Андрей взирал на погребение врагов и, поглядывая на брата, не мог никак поверить, что это он, Саша, еще недавно сопроказник его в разных детских дурашествах, хоронит сильных и грозных врагов Земли Русской, коих он одолел своей благословенной десницей. Он, Саша, выиграл огромное сражение! Гордость заливала душу Андрея Ярославича. Но и грызла досада, что он не успел поучаствовать в славном деле. Всегда, бывало, быстрей всех поспешал куда бы то ни было, а тут — оплошка вышла!