Михаил Казовский - Евпраксия Страница 6

— Думайте, пожалуйста, что угодно.

Рассердившись, Юдита рявкнула:

— Да поймите вы своими птичьими мозгами — я не опущусь до подлога! Этого еще не хватало! Если я бы имела намерение вас убить, то могла бы устроить все намного проще. Пару зерен мышьяка в пищу — и прощай, Адель! Для чего затевать глупости с гонцами? Нет, моя золотая, свиток подлинный. Памятью моего отца клянусь — императора Генриха Третьего!

Евпраксия молчала. А потом задумчиво ей ответила:

— Мне необходимо подумать. Посоветоваться с тетей Анастасией. — Медленно пошла к выходу. Обернувшись, добавила: — Ив любом случае, раньше весны не смогу выбраться отсюда. Скоро из-за дождей будет не проехать, и к тому же Паулина на седьмом месяце.

— Паулина? Служанка? Вы готовы пренебречь зовом императора и остаться с горничной, нагулявшей пузо со своим любовником?

— Паулина мне больше чем служанка. Мы почти подруги. Я обязана ей стольким, что и перечислить нельзя. Я ее никогда не брошу. И тем более в таком положении. — Повернулась и теперь уже окончательно удалилась.

Королева пробормотала:

— Вот свинья! Лучше бы действительно отравить ее мышьяком.

Там же, шесть месяцев спустя,

Штирия, 1098 год, весна

Евпраксия, окончательно убедившись, что письмо от Генриха было настоящее, тем не менее не решилась возвратиться к супругу. Раны не зажили, страхи не улетучились. И потом, она не могла забыть, как он поступил с Бертой, первой своей женой... правда, нелюбимой... но ведь это не повод для убийства!.. Словом, никуда не поехала. И все время продолжала терзаться: может быть, напрасно? Может, поступила по-детски, потеряла шанс на семейное счастье?

Тетя Настя сказала так:

— Не переживай, дорогая. Если он действительно любит, то пришлет сюда за тобой людей, чтобы увезти в Гарцбург.

— Да, а если вдруг пришлет, чтобы умертвить?

— Не придумывай ерунды. Генрих — человек безрассудный, взбалмошный, но отнюдь не дурак. Избавляются от врагов или же от тех, кто стоит поперек дороги. Ну а ты больше не представляешь для него никакой опасности. Всё, что могла плохого, ты уже совершила на церковном соборе.

Паулина разрешилась от бремени в ночь с 4-го на 5-е декабря 1097 года, без особых мук, словно рожала не в первый раз, и произвела на свет крепкую, здоровую девочку, с волосами и двумя нижними зубами. Ксюша стала ей крестной матерью. Имя выбрали поистине звездное — Эстер.

А в конце января у Анастасии Ярославны начались постоянные головокружения, зачастую сопровождавшиеся потерей сознания. Опухоль давила на сонную артерию, кровь с трудом поступала в мозг, и возникло кислородное голодание. Женщина почти не вставала с постели. Состояние ее ухудшалось с каждым днем.

Как-то престарелая королева позвала к себе Ксюшу, а служанок удалила из спальни. И проговорила слабеющим голосом — даже не из боязни оказаться подслушанной, просто в силу немощи:

— Скоро я умру... нет, не возражай и не утешай: это очевидная вещь... Скоро я умру, и Агмонд перейдет к Юдите... вместе со всем имуществом и деньгами... я не стала переписывать завещания, а тебя в нем нет...

— Тетушка, не надо. Я сама пока еще в состоянии...

— Не перебивай. Мне и так слова даются с трудом... Значит, в завещании ты не упомянута. Это даже к лучшему, чтобы у Юдиты не возникло поводов для интриг... Без меня она тебе приюта не даст. И попросит удалиться скорее... Не сопротивляйся. А когда станешь уезжать, поверни направо от реки Мур, к озеру Нейзидлер-Зё. У дороги увидишь часовню Святого Варфоломея. У часовни — дуб... Если будешь копать в трех аршинах к востоку от него, то найдешь сундучок... Всё, что в нем, твое. Не благодари. Ты мне сделалась как родная дочь, я довольна, что мы провели эти дни вдвоем... Жаль, что их выпало немного. Хорошо, что они были нам дарованы!..

Королева-мать умерла 9 марта. Упокоили ее в склепе замка после соответствующих погребальных церемоний, а затем помянули скромным ужином, проведенным для узкого круга приглашенных. На другое утро, встретив Евпраксию за завтраком, новая владелица Аг-монда заявила:

— Ну, теперь, надеюсь, вы уже покинете наши стены?

— Несомненно, сударыня. Вы дадите мне провожатых?

— Да, но только до границ Штирии.

— Как, а дальше?

— Поступайте, как знаете. Я и так делаю для вас больше, чем положено... исходя из того, как вы опозорили императора.

— Он меня простил.

— Он простил, а я нет. Честь моей семьи выше милосердия брата.

— Хорошо, можете вообще не давать охраны. Только об одном я хотела бы попросить вашу светлость: разрешите Паулине остаться. У нее на руках трехмесячная малышка, и ребенок не вынесет всех превратностей моего путешествия.

Но Юдита не вняла ее словам:

— Ничего не желаю знать, у меня своих челядинок много. Вот еще придумали! Нежности какие! Дети простолюдинов никогда не болеют. Или живут здоровыми, или умирают. Чем суровее обстоятельства, тем они становятся крепче.

Спорить с ней было бесполезно.

Двое суток спустя русская княжна со своей прислужницей выехала из замка. Двигались неспешно, и спеленутая лоскутным одеяльцем Эстер не выказывала признаков недовольства. Трое конников все же со-_ провождали повозку до границ Штирии. Миновав отроги Венского Леса, повернули направо — к озеру Ней-зидлер-Зё, как указывала тетя Настя. Тут, на въезде в Бургенланд, стражники их покинули, сухо попрощавшись. Из мужчин остался только кучер Хельмут. Повернувшись с облучка к женщинам, он сказал:

— Радуйтесь, что я не ушел. Ведь Юдитка приказала и мне вернуться.

— Ах она змея! — от души обозвала ее Паулина. — Чтоб она лопнула от злости! Чтоб ей пусто было, дряни этакой!

Евпраксия ответила:

— Нет, с другой стороны, посуди сама: почему она должна быть ко мне сочувственной? Я ведь столько огорчений принесла ее брату.

— Он вам — больше.

— Трудно подсчитать...

— И потом, разве Юдита не христианка? Не обязана помогать ближнему своему? Проявлять милосердие даже и к противникам?

— На словах — конечно...

— В том-то все и дело, что в натуре семейка Генриха — сплошь безбожники и христопродавцы!

Ксюша возразила:

— Как, а матушка Адельгейда, старшая сестра? Я жила у нее в обители очень хорошо.

— Ну, не знаю, не знаю, ваша светлость, только яблоко от яблоньки завсегда рядом падает.

Хельмут обернулся опять:

— Далыне-то поедем? Или здесь заночуем?

Евпраксия кивнула:

— Едем, едем. Знаешь, где часовня Святого Варфоломея?

— Как не знать! Аккурат на берегу озера. Там кругом дубрава красивая.

— Вот туда и направимся.

Немка удивилась:

— Помолиться вздумали?

— Можно и помолиться. Свечечку поставить за упокой души рабы Божьей Анастасии...

Между тем не успели охранники, бросившие Опрак-су, доскакать до Агмонда, как услышали позади себя конский топот. Посмотрели и увидели четырех кавалеристов в дорогих одеждах — явно из приближенных венценосных особ. Натянув поводья, стражники Юди-ты предпочли встретить неизвестных лицом к лицу. Задали вопрос:

— Кто вы, господа, и куда путь держите? Не нуждаетесь ли в нашем добром слове?

Старший из прибывших коротко сказал:

— Я — архиепископ Герман Кёльнский. Мы — посланцы его императорского величества. Едем в Агмонд за ее величеством императрицей Адельгейдой.

Те переглянулись, и один из них пояснил:

— Сожалею, ваше высокопреосвященство, но она не далее как сегодня утром отбыла из замка. И теперь уже далеко отсюда, за пределами Штирии.

Герман, негодуя, воскликнул:

— Лжешь, мерзавец! Я тебе не верю!

Всадник из Агмонда тоже разъярился:

— Как вы смеете оскорблять меня, сударь? Я не посмотрю, что вы священнослужитель и доверенное лицо императора, и отделаю вас, как нашкодившего мальчишку!

Порученец Генриха выхватил меч из ножен:

— Ах ты тварь паскудная и навозная жижа! За такие слова отвечают жизнью!

И разгневанные мужчины сшиблись в поединке. Силы, разумеется, были неравны: четверо приезжих против троих штирийцев. Но сторонники архиепископа, утомленные долгой скачкой, не смогли воспользоваться численным преимуществом, и к тому же местные действовали решительней, по-мужицки нахрапистей: не обученные тонкостям фехтования, просто шли напролом, подавляли силой. Вскоре на земле, обливаясь кровью, оказались двое приезжих и один охранник из Агмонда. Стали биться двое на двое. В результате обе стороны потеряли еще по одному человеку, и остались только главные зачинщики заварухи. Нападали друг на друга, как бойцовые петухи. Искры сыпались от ударов меча о меч, из груди обоих вырывались короткие стоны: «ух!», «эх!» — и ругательства. Неожиданно Герман, изловчившись, полоснул клинком по открывшейся шее стражника. У того из раны хлынула черная кровь, он забулькал и упал лицом в гриву лошади.

Архиепископ снял перчатку и утер пот с лица... В те далекие времена клирики католической церкви не всегда отличались святостью: одеваясь в гражданское платье, принимали участие в походах, как обычные воины, выполняли мирские поручения самодержцев, не давали обета безбрачия. Папы Римские только-только начинали выступать против этого и нередко встречали мощное сопротивление... Впрочем, разговор на подобные темы нам еще только предстоит, а пока вернемся на тенистую лесную дорогу, что вела к Агмонду.