Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич Страница 6

   — Написано правильно, Григорий Григорьевич, токмо не верится мне, штобы это што-нибудь дало.

Аккуратно подровненная борода упала на богатый княжеский кафтан.

   — Почитай пять веков Стародубскими прозывались. — Князь махнул рукой и медленно пошёл к выходу.

Глава Малороссийского приказа с сочувствием посмотрел ему вслед.

Когда заходишь на Кукуй[68], даже теряешься — всё нерусское: дома, церкви, цветы в палисадах, одежды, не говоря о людях и речи, как будто неожиданно для себя в иноземщине оказался.

Между голландской улицей и Москвой-рекой несколько домов с узкими окнами из плохо отёсанных камней. В них отдельной колонией живут шотландцы. И если англичане, голландцы торгуют, строят мельницы, то шотландцы в основном служат офицерами. Лишь бывший лорд Гамильтон служит торговым агентом у одного голландского купца. Именно в его доме собралось десятка два офицеров отметить с Томасом Кэром пожалование его полковником. Среди отмечавших ядро составляли: полковник Гордон, полуполковник барон Брюс, капитан Лермонт, полуполковник Тобиас Томас, майор барон Монтгомери.

От безделья и попоек они часто устраивали ссоры, переходящие в дуэли, так, Гордон уже дважды дрался с бароном Монтгомери, однако сразу объединялись против офицеров-немцев, с коими враждовали, считая, что те переходят им дорогу на лестнице офицерским чином.

А вообще, они жили своим отдельным мирком, не богато, но в достатке.

Полковник Кэр наполнил бокал вином уже не первый раз.

   — Джентльмены, я благодарен вам, что вы пришли меня поздравить, но должен сообщить неприятную новость. Все мы переданы под начало воеводе князю Георгию Барятинскому. Нас поведут бить бунтовщиков. В своё время мы не смогли разбить бунтовщиков на своей родине, может, здесь удастся.

   — Перестаньте ёрничать, как говорят русские, — также наполняя бокал, подал голос барон Брюс.

   — А, Вилиим, вы у нас совсем русским стали. Вас в охрану царевича берут, вы не будете стрелять в женщин и вешать мужчин. Чем вы его взяли?

В какой-то книге он вычитал о королевском прошлом моего рода.

Капитан Лермонт поднял мутные глаза.

   — А вы попросите, барон, у царевича полк, мы вернёмся на родину и посадим вашего старшего сына королём Робертом Четвёртым, будет третий Брюс на шотландском престоле. — Он пьяно захихикал.

   — Ага, — поднялся полковник Гордон, — в Шотландии сейчас вице-королём Джерж Монк, боевой генерал, он быстро из нас требуху выбьет.

Перестаньте нести чушь. На трезвую голову мы бы никогда не заговорили об этом, — отцепляя и ставя в угол шпагу, заговорил барон Монтгомери. — Двадцать лет назад, пылким юнцом, я был среди тех, кто с Карлом Вторым[69] высадился у нас на родине. И что же Карл? Не прошло и полугода, ему стало мало нашей маленькой Шотландии, ему захотелось вернуть отцовский престол Англии.

Все печально замолчали.

   — Лучше напиться и не думать об этом, — вяло выговорил капитан Лермонт.

Многие уже давно последовали этому совету.

Андрюшка Алмазов переодел своих стрельцов в мужицкое платье, взял в Казани у тамошнего воеводы Ивана Соковнина струг и, выдавая себя за купца, что спускается по Волге к Хвалынскому[70] морю за солью, проскочил вольное, разгульное становище Стеньки Разина.

День двадцать пятого мая зачинался светлый, тёплый, на небе не было ни облачка. Андрей сидел на лавке возле борта, когда впереди показались белые стены и башни Астраханского кремля, в то же время навстречу выплывал целый выводок стругов[71], более шести десятков. Они скользили на воде живописным разноцветьем. В стругах были стрельцы. По подсчётам Андрея, их было не менее трёх тысяч.

«Кудай-то они? — пронеслось в мозгу Андрея. — Победить Стеньку — их слишком мало, проплыть незаметно в Казань — слишком много».

Андрей на своём струге прижался к берегу. Струги со стрельцами под парусами проходили мимо него вверх по течению Волги. На четырёх Андрей увидел по одной небольшой пушчонке. Без всяких сомнений, это была царёва флотилия. Пропустив струги, Андрей пошёл дальше к Астрахани и, ещё не видя пристань, смог лицезреть то, о чём много слышал: трёхмачтовый корабль «Орёл», построенный по настоянию боярина Ордын-Нащокина, покачивался на волнах. По одиннадцать орудий с каждого борта оглядывали речную гладь.

На Руси не было заведено давать имена кочам[72], расшивам[73], стругам. Имена давали пушкам. Поэтому, чтоб не ломать обычай, на борту одна из двадцати двух пушек называлась «Орлом».

Андрей направил струг к брусчатой пристани, на которой во главе с десятником стояли стрельцы, облокотясь на бердыши[74]. Когда струг пристал, десятник поспешил приблизиться.

   — Кто такие будите? — заорал он. — Не вора ли Стеньки приспешники?

   — Царёвы мы люди, московские стрельцы, Артамона Матвеева полка. С грамотой к воеводе князю Прозоровскому. Я сотник, дворянский сын Алмазов.

   — А чё в такой одёже? — сбавил гонор десятник.

   — В стрелецких кафтанах мимо Стенькиного становища не проплыть. Ладно лясы точить, веди меня к воеводе.

Десятник сказал что-то одному стрельцу и заспешил в город. Андрей последовал за ним.

Город был шумный, и даже приближение Стеньки не заставило рынок не гомонить. Кроме русских по улицам сновали ногайцы, башкиры, калмыки, татары. Было даже несколько персидских купцов, которые в своих пёстрых халатах странно смотрелись рядом с белокаменными православными храмами. Однако во всех них чувствовалось какое-то затаённое ожидание.

Воеводские палаты, построенные ещё во времена Ивана Грозного, были одноэтажными, приземистыми, массивными и имели окна-бойницы. Воевода князь Иван Семёнович Прозоровский с братом Михаилом и сыном Борисом-старшим стоял на крыльце.

   — Куды ведёшь, пёсий сын, — заорал воевода на десятника, покраснев. — Велено было всех сомнительных людишек вести к стрелецкому голове, а не ко мне.

   — Так то-де говорит, стрелецкий сотник из Москвы, с грамотой до воеводы.

Прозоровский, подбоченясь, внимательней посмотрел на Андрея:

   — Хто таков?

   — Дворянский сын Андрей Алмазов.

   — Хо, отца твово Алмазку я хорошо знавал, грамота где?

Андрей вынул из-за пазухи скрученный лист бумаги, подал воеводе. Тот развернул, начал читать, не дочитав, поднял голову.

   — Только по зорьке младшего воеводу князя Львова со стрельцами отправил вора того Стёпку ловить. Споймает, — самодовольно сказал князь.

Андрей поёжился, но решился:

   — Князь Семён Львов ярый мздоимец, за што на государевом дворе кнутом бит был. Мать родную за денежку продаст. Предложит ему Стенька серебра, он и сдаст стрельцов.

   — Пёсий сын, — заорал воевода своё привычное ругательство. — Как смеешь ты осудить? Кто ты еся? Червь. Князья Львовы не тебе чета. Пошёл вон с глаз моих долой. — И, уже сбавив пыл, добавил: — Десятник, отведи его к стрелецкому голове.

   — Сенька Львов, видать, и Прозоровского приучил хапать, а я с советами лезу, — еле шевеля губами, прошептал Андрей. — Молчал бы, дурак, за умного сошёл.

   — Ты чево тама себе под нос бормочешь, пёсий сын, али недоволен чем?

   — Это я, батюшка-воевода, молитву читаю, со страху.

   — А?! Ну иди с Богом.

Десятник отвёл его к длинному деревянному дому, где располагались десятка три солдат. Стрельцы жили в городе с семьями. Часть дома была отгорожена. В этом помещении собирались по утрам офицеры. Стрелецкий голова Иван Красулин, с утра сильно хмельной, не стал выслушивать Андрея, указав на лавку. Среди офицеров шёл ярый спор, и голова со смехом слушал его. Андрей неожиданно для себя признал в одном стрелецком сотнике Никиту Скрипицына, малоросса, о коем он ведал, что он тоже состоит в Приказе тайных дел. Он пошёл и сел на лавку рядом с ним:

   — О чём болясы точите? Вроде спорите.

   — И чё ж они хают?

   — Капитан Бутл ер байт, что мы як скоты, бабы и мужики у нас в банях сообча моются. А лейтенант Томас Бойль говорит, что, когда он ехал берегом, увидел, як девка тонет, и спас её, ни спасённая, ни её подруги наготы не стеснялись. Лейтенант же де Рон не верит, што у нас нет нешлющихся баб.

Андрей неожиданно для себя громко засмеялся, и спор сразу стих. Все посмотрели на него.

   — Чья бы овца блеяла, токо б не ваша, — произнёс он, в упор смотря на иностранцев. — У нас, можа, каки девки стыда и не имают. А у вас? Когда посол царя нашего Алексея Михайловича ближний боярин Прозоров прибыл во Аглицкую землю и начал о государственных делах говорить с кралем вашем Карлай Вторым, он, то бишь краль ваш, вопрошал, видал ли боярин, каки ляшечки у аглицких баб. А когда тот ответил «нет», подозвал ближнюю боярыню френсису Стюарт и приказал обнажиться. При виде её страмных голых рук и ног дьяки посольства выронили подарки, привезённые кралю. А посла стольника Петра Иваныча Потёмкина, когда он во Париж ехал, заставили на постоялом дворе деньги платить. Штоб не терпеть позорного убытку, он выехал в поле и раскинул шатёр. Рядом был каменный терем местной боярыни. Она пригласила его в гости, напоя винами фряжскими, не убоясь седин его бороды, водрузясь на него, токо бесовство творила, о коем на Руси и не слыхивали. А насчёт бань на Руси, так кажий, кто себя уважает и дом имеет, при доме и баню имеет. А у коих бани нет, у тех бабы, кои менее работают, моются в царёвых банях в четверг, а мужаки — в пятницу. Л кои бабы во пятницу приходют, то тожа моются, а не блудом занимаются, а чё вместя, то жизня заставляет, не грязным жа ходить.