Алексей Сурилов - Адмирал Де Рибас Страница 6

Когда кирасир полагал себя уже близким к цели и в полной безопасности в комнатенке гостинного двора, где он ночевал, неожиданно распахнулась дверь и вошли двое то ли солдат, то ли служителей полиции. Они были в ботфортах и вооружены до зубов. В руках одного из бесцеремонно ворвавшихся пришельцев, который внешностью напоминал Христенека, была обнаженная сабля. Он бы не преминул употребить ее в дело, если бы кирасир с тем проворством, на которое он только был способен, не вскочил с постели и в руках его не оказался пистоль. Он имел обыкновение держать тот пистоль под подушкой.

– Не вздумай стрелять, безумец, – сказал Христенек, сабля которого была в ножнах. Мы оставляем тебе жизнь в обмен на эстафету от русского посла в Неаполе.

Эстафета покоилась на груди у кирасира, будучи надежно скрытой под толстой байковой сорочкой.

– Чтобы отдать вам эстафету, я должен разыскать ее то ли здесь, то ли где в другом лишь мне ведомом месте. Для этого, почтенные сеньоры, вы должны на некоторое время покинуть эту комнату и дать мне возможность одеться.

После некоторого препирательства Христенек и его спутник принуждены были выйти, выговорив, однако, что дверь в комнату останется открытой настежь.

Кирасир оделся столь скоро как только он мог по ловкости и силе.

– Я готов, – сказал он.

– Где эстафета? – было похоже, что Христенек несколько озадачен, не видя в руках кирасира то, ради чего он пришел.

– Вы меня не верно поняли. Я готов, господа, драться. Моя честь не позволяет быть жалким трусом. Я солдат. Приготовьтесь, господа, к честной схватке. Предупреждаю, я буду защищать свою жизнь и честь до последней возможности.

– Что толку в этом. И мы солдаты, и мы умеем владеть саблей. Не забывай, нас двое, ты один. Мы все равно завладеем эстафетой, но в таком случае с пролитием твоей крови. Так не лучше ли отдать ее по добру? К тому же тебе предоставляется возможность получить достойное вознаграждение.

– Это противно моему пониманию чести, сеньоры. Я готов к бою. Схватка была упорной и жестокой. В иные мгновения жизнь отважного кирасира была уже на волоске, казалось, что неминуемо он должен пасть или будет изувечен. В одиночестве он уступал его неприятелям, но столь же заметно превосходил их в ловкости и в умении владеть саблей. Отбивая их выпады и отступая к стене, он в миг менял позицию, ловко выбрасывал вперед смертоносное лезвие его сабли с той стороны, откуда его неприятелями не ожидалось. С грохотом были опрокинуты стол, стулья и светильник. Деревянная кровать, которая использовалась кирасиром для собственной защиты то и дело с неменьшим шумом сдвигалась с места на место. Неизвестно, как долго продолжалась бы эта схватка и чем бы она кончилась, не нагрянули бы толпою работники и постояльцы гостинного дома во главе с его хозяином. Все они были вооружены кто чем горазд, иные дрекольем, но этого было достаточно, чтоб принудить нападающих скрыться через распахнутое окно с той прытью, на которую они только были способны, оставив после себя кровавые следы.

Лейтенант кирасир его величества короля Обеих Сицилий с достоинством идальго заявил решительный протест хозяину, который в понимании кирасира за взятую плату должен был обеспечить ему не только кров и пищу, но и безопасность, тем более, что при определении на ночлег им были предъявлены подорожные бумаги, свидетельствующие, что он следует в Петербург с благородной и человеколюбивой целью.

Хозяин, который был упитанным и в такой же мере добропорядочным немцем, стал уверять разгневанного кирасира, что ничего подобного в этом постоялом дворе ранее не случалось, что происшедшее для него такая же неожиданность, как и для достопочтенного господина офицера, что им будет принесена жалоба в местную полицию для розыска и примерного наказания наглых разбойников, кто бы ни были они и куда бы не вели их следы.

Храбрый кирасир этим объяснением был вполне удовлетворен. Его, разумеется, переселили в другую комнату с заверением в ее полной безопасности.

Несколько придя в себя от жестокой схватки, лейтенант стал раздеваться с тем, чтобы укрывшись одеялом, несколько уснуть, а уже утром осмыслить, как ему быть. Испокон веку так уже повелось, что утро вечера мудренее.

Когда кирасир довольно разоблачился, то обнаружилось, что все его исподнее в крови, что сама эстафета изрядно окровавлена от многочисленных царапин и неглубоких порезов.

Лейтенант был настолько возбужден случившимся происшествием, что беспокойным сном он забылся лишь на рассвете и проспал до полудня.

Усталость, мелкие, но все еще кровоточащие раны, равно неуверенность в безопасности не позволяли ему продолжить путь. Положение облегчалось тем, что нападение было уже в Лифляндии. Указывая на свои раны, лейтенант обратился к хозяину с просьбой как можно скорее известить о случившемся на него нападении губернаторскую канцелярию в Риге и от его, лейтенанта, имени испросить о присылке ему достаточного для безопасности сопровождения для доставки в Петербург эстафеты от иностранной агенции.

Нечего говорить, что в Петербурге лейтенант был принят где следует и кем следует. Ему была сказано о высочайшем благоволении, производстве в капитанский чин и определении в службу в кадетском корпусе с приличным должности содержанием. Кирасиру было сказано также, что в уважении к его исключительным заслугам и мужеству, которые он явил в поединке с государственными преступниками, его сиятельство гофмаршал двора соизволяет капитану де-Рибасу быть на разных увеселениях и церемониалах в высшем обществе, не исключая большой и малый двор. Буде господином де-Рибасом замечены какие к нему несправедливости, то он волен за защитой его чести и достоинства, равно имущественных интересов обращаться к его сиятельству гофмаршалу двора ее императорского величества, а также к иным властям по принадлежности.

Арест Валдомирской

Лишь на пятый день после Гибралтара эскадра преодолела Ламанш. В Бискайском заливе, насколько себя помнил Грейг, всегда штормило. В этот раз дул сильный норд-вест. Пришлось лавировать и часто менять парусность. В зависимости от положения судна к волнам бортовая качка сменялась килевой. Скорость хода судов упала. Суда несли только брамсели. Усиление ветра вынудило перейти на марсели и кливера, а затем и грот-марсель и зарифленный фок.

Волны с грохотом перекатывали через палубу. Суда то исчезали в морской пучине, то вновь появлялись.

Грейг не оставлял рубку и не выпускал из рук зрительную трубу. Мореходные качества многих кораблей эскадры вызывали сомнение еще при выходе ее из Кронштадта. Ремонтные работы в портах Средиземного моря ограничивались лишь поддержанием их плавучести. Не удивительно, что в трюме даже адмиральского «Исидора» появилась течь.

Орлов не выходил из каюты. Качку он переносил трудно. Что же до герцогини Валдомирской, то она и вовсе лежала пластом.

Волна упала только в устье Темзы. Заход в Лондон был вызван необходимостью починок судов, пополнения запасов продовольствия и пресной воды. Грейг делал все нужное для живучести кораблей и поддержания боеспособности эскадры, но положение свое на флоте считал весьма неопределенным и сомнительным. Он был почти уверен в том, что Орлов затевает опасную авантюру и решительно не желал принимать в ней участие. В отличие от порывистого, склонного к необдуманным решениям Орлова, Грейг был человеком холодного рассудка.

В его понимании авантюра Орлова была обречена на неминуемый провал. Десяток потрепанных кораблей с их слабым вооружением по причине неисправности значительной части орудий и почти отсутствия боеприпасов к ним не шли в сравнение с остальным флотом и сухопутными войсками империи, верность которых Екатерине была несомненной. Но Орлов оставался командующим эскадрой, а он, Грейг, был контр – адмиралом, обязанным исполнять его приказы.

Положение Валдомирской на флагмане никак не свидетельствовало, что к ней здесь относятся как к преступнице. Орлов не оставил безумную затею.

При всей его расчетливости, у Грейга не было твердого плана действий на случай попыток Орлова поднять мятеж. Его позиция была выжидательной.

Все, однако, решилось ранее того, чем полагал Грейг.

К «Исидору» неожиданно подвалил пакетбот под андреевским флагом. По спущенному шторм-трапу на палубу поднялись высшие чины российской полиции, предводительствуемые главой политического сыска Шишковским.

События развивались с завидной стремительностью. Шишковский направился в каюту Орлова.

– Адмирал, именем ее величества государыни Екатерины II, вы арестованы, – сказал Шишковский тоном, который свидетельствовал об успехе его предприятия.

– За что? – было заметно, что Орлов несколько растерян.

– Вы задумали совершить государственный переворот.

– Доказательства?