Даниэль Клугер - Савмак Страница 6

Дрова затрещали. Наверху рванулся веселящийся конус — вспыхнул плащ, укрывавший Перисада. Савмак вздрогнул, отступил на несколько шагов. Только сейчас он почувствовал мороз и еще немного отступил, зябко кутаясь в плащ.

Костер разгорался. В стоячем, прохваченном морозом воздухе огненный столб рос и рос, выплевывая клубки искр.

Савмак вернулся к крыльцу. Там по-прежнему толпились заговорщики. Они молча расступились, освобождая ему место в центре. Савмак посмотрел в лицо Октамасада, все еще серое от злости — на нем четко выделялись несколько ссадин, усмехнулся, положил руку ему на плечо. Октамасад дернул плечом, отодвинулся. Савмак нахмурился, повернулся к костру. Его расширенные ноздри уловили, что к запаху горящего дерева примешался другой, сладкий, чуть терпковатый — и притягательный и отталкивающий одновременно.

Он медленно приподнял руки. Стоявшие поблизости подумали — закрыть лицо, но Савмак просто тяжело взялся за пояс с висящими у бедра пустыми ножнами.

Огонь весело поедал пищу, и, чем меньше ее становилось, тем меньше становился он сам. Когда взошло солнце, его уже почти не было. Только кое-где, среди подернутых сединой черных поленьев, выпрыгивали маленькие язычки.

Савмак сказал:

— Все.

Кто-то громко вздохнул. Заговорщики зашевелились. Октамасад выругался. Савмак мрачно глянул на него и повторил:

— Все. — Словно сплюнул.

Бастак протянул ему меч. Савмак взял, осмотрел лезвие. Лезвие было чистым. Он коротким движением послал оружие в ножны, кивнул. Пошел, широко шагая, внутрь. Остальные стояли неподвижно, глядя ему вслед.

Густая, маслянистая и горячая злоба рождалась глубоко, раскаляя и обжигая внутренности. Она, бурно пенясь, поднималась вверх, обдирала гортань и язык, разрывала спекшиеся губы — выплескивалась наружу ядовитыми каплями проклятий.

Диофант метался по комнате, во весь голос проклиная всех и вся: Перисада — то ли негодяя, то ли глупца, из-за которого все рухнуло, Митридата, пославшего его к этим варварам, Савмака, заговорщиков, Пантикапей, Боспорское царство, Херсонес, скифов, Понт и снова — Савмака. Это они — да-да! они все! — ворвались к нему ночью, сорвали с постели, швырнули в эту конуру и поставили у двери двух стражников — здоровенных юнцов, радостно игравших тяжелыми копьями.

Злоба и ярость все рвались из его искаженного рта, его шаги раздраженно стучали по каменному полу. Проклятия доносились сквозь закрытую толстую дверь до стражей, и те посмеивались с некоторой долей уважения.

Если бы они заглянули за эту толстую, обитую темной медью дверь, им показалось бы, что в тесной каморке, освещенной зыбким светом кое-как укрепленного на стене факела, мечется человек, не отдающий отчета в поступках и словах, человек, нечаянно разбивший хрупкую преграду между сном и явью, словом, человек, утративший разум.

Так могло показаться им, молодым парням, почти мальчишкам, еще не разбирающимся в людях, не умеющим верно судить о том, что скрыто от глаз.

Так могло показаться им, не знающим понтийского посла.

В действительности же его разум просто очищался. Так любой организм очищается от всего вредного и ненужного.

Диофант давал выход своему раздражению, своей ярости, одновременно краешком холодного и беспристрастного сознания наблюдая за собой, за потоком слов и беспорядочностью движений, вовсе не пытаясь установить преграду. Он ждал, пока злость выйдет полностью и перестанет мешать мыслям.

И вот поток ругательств иссяк, и одновременно прекратилась суматошная беготня по комнате.

Диофант перевел дух, осмотрелся.

Под тусклым факелом он увидел длинную деревянную скамью, подошел к ней. Сел, прижавшись затылком к холодной шершавой стене. Замер.

Итак, он жив. Надолго ли, нет, но — жив.

Почему?

Диофант покачал головой. Это пока неважно.

Потрескивая, чадил факел. За дверью лениво переговаривались сторожа. Двое. Всего лишь двое. Если попробовать, то… Диофант неторопливо поднялся на ноги, задумчиво посмотрел на факел. Рука словно сама собой поднялась, пальцы ощупали бугристое отполированное дерево. Он почувствовал, как привычно напряглись мышцы тренированного тела, как внутри появилась сладковатая дрожь, которую он ощущал перед каждой схваткой.

Всего лишь двое… Пустяк. Для него, для воина — пустяк.

Диофант отдернул руку.

Нет, не так. Уйти, но — не так. Не беглецом. Не пленником, которому чудом удалось спастись. Это не для него.

Диофант снова заходил по комнате, на этот раз спокойно и размеренно. Ему почему-то вспомнилась первая и единственная встреча с Савмаком — здесь, во дворце. Понтийский посланец тогда с трудом сдержал улыбку, когда ему представили царского воспитанника: на правой скуле Савмака темнела ссадина, губа разбита, плащ на плече разорван. Пальцы правой руки тоже разбиты в кровь. Что и говорить, хорош был вид у воспитанника боспорского царя.

Диофант сел на скамью, с размаху ударил себя кулаком по колену. Если б он знал тогда! Если б хотя бы догадывался, что скрывалось за внешностью портового буяна и задиры… Он застонал, сцепив зубы и закрыв глаза. Перисад, старая лиса… Падаль, гнившая заживо. Ловил рыбку в мутной воде. Что ж, воду он замутил…

Диофант замер, обхватив голову руками.

На него вдруг надвинулось оцепенение. Ему почудился голос старого царя: «Пантикапей — царство мертвых…» Он вздрогнул. Голос старика прозвучал, словно наяву, скрипучий, свистящий, шепчущий: «Ц-царс-ство…» Слова прошуршали, разбежались по комнате, царапнули стены, вернулись.

Диофант тряхнул головой, отгоняя наваждение, снова поднялся. Медленно пошел к двери. Еще не зная, что будет делать дальше, застучал в дверь.

Послышались шаги, потом голос:

— Чего тебе?

Диофант внутренне подобрался, как перед прыжком. Властно — он привык приказывать, а не просить — сказал:

— Отворите. Я должен кое-что сказать.

Дверь отворилась со скрипом.

— Ну? Говори.

Диофант внимательно посмотрел на стражника. Лицо его презрительно дрогнуло. Безусый мальчишка, под стать своему вожаку. Он заметил мальчишечью шею, не защищенную панцирем. Его руки непроизвольно напряглись. Он с трудом подавил желание броситься на стражника. Облизал губы. Губы были сухими, потрескавшимися. И голос его был сухим и потрескавшимся, когда он заговорил:

— Мне — нужен — нужен — мне…

Он проглотил комок. Кадык судорожно дернулся.

Стражник ждал. Диофант заставил себя договорить:

— Мне — нужен — нужен — царь — царь — Савмак, — и едва не заскрипел зубами от унижения. Щеки пошли багровыми пятнами. Но он еще раз повторил:

— Нужен царь Савмак.

Стражник широко улыбнулся, взялся обеими руками за пояс, покачался с носков на пятки.

— А зачем он тебе?

— Важные известия.

Стражник подумал немного. Пожал плечами:

— Хорошо, я передам.

Дверь захлопнулась. Диофант услышал, как стражник что-то сказал своему напарнику — слов было не разобрать, потом постепенно удаляющиеся шаги.

Диофант задумался.

Что ж, еще не все потеряно. Теперь хозяином положения снова может стать он, Диофант-синопеец. А не безродный мальчишка. Ничего, только бы вырваться отсюда, выйти из этой каморки. Выйти, а не бежать. Выйти — спокойно, свободно. Может быть, даже с почетной охраной. А там… там он отплатит за это — за то, что щенка какого-то, дикаря пришлось назвать царем. Царем!

Но это — потом. Потом. А пока — пусть так. Переговоры. Настоящие переговоры, на равных. Это обязательно польстит, понравится. И — обещать, обещать. Все что угодно. Заступничество перед царем понтийским Митридатом. Признание. Помощь Херсонеса. Поддержку. И свой нейтралитет. Деньги. Войско.

Диофант не составлял заранее плана разговора с мятежником, не обдумывал точных, уверенных фраз. Он полагался на вдохновение, наитие, которое еще ни разу не подводило его — в бою ли, дипломатии.

Диофант усмехнулся, но тут же снова посерьезнел. Во всяком случае, следует быть чрезвычайно осторожным.

Он вернулся к двери, прислушался. Нервно хрустнул пальцами. Пора бы…

Шаги.

Да-да, шаги. Ближе. Еще ближе.

Диофант отходит от двери. Выпрямляется. Лицо его становится спокойно-невозмутимым, даже несколько надменным. Это уже не пленник, это посол.

Дверь распахивается с натужным скрипом. Диофант медленно поворачивает голову.

— Царь велел сказать, что ты можешь сматываться на все четыре стороны. Ему некогда, — стражник весело скалится. — В порту есть херсонесская триера, — он повернулся, кивнул товарищу. — Пошли. Больше сторожить некого.

Они ушли, громко смеясь и переговариваясь.

…С размаху броситься на массивную дверь, чтобы ударить в нее всем телом, выбить ее, а она вдруг легко распахивается, и ты по инерции летишь в пустоту…