Виктор Поротников - Митридат Страница 6

— Мне известны настроения моих родственников в Амасии, — молвил Сузамитра, — и я могу ручаться за успех.

— Я думаю, надо попытать счастья, — заявил Сисина, — не вечно же нам скитаться по этим горам. Да и Митридат уже возмужал.

— В том, что твои родственники готовы провозгласить Митридата царем, дабы досадить Лаодике, я не сомневаюсь, — высказал свое мнение осторожный Тирибаз. — Но у меня есть сомнения в другом: станет ли знать Амасии сражаться за Митридата с войском царицы. Лаодика ведь не будет сидеть сложа руки, узнав об этом.

Моаферн на этот раз согласился с Тцрибазом.

— Действительно, Сузамитра, готовность на словах и на деле — совсем разные вещи.

— Чего же вы хотите? — спросил Сузамитра. — Клятвы над огнем или заложников?

— Для начала пусть твои родственники отправят к нам в горы отряд всадников из числа своих слуг и телохранителей, — сказал Тирибаз. — А мы проверим их в деле. Начальствовать над ними будешь ты и Фрада. Кроме этого от твоей родни и друзей потребуется оружие и много звонкой монеты. Пора Митридату обзавестись собственными слугами и телохранителями, не помешает ему и одежда, приличествующая царскому сыну. Поговори сначала об этом с теми в Амасии, кто тяготится властью Лаодики, либо жаждет мести за пролитую царицей кровь.

С таким наказом Сузамитра, сопровождаемый верным слугой, отправился в Амасию.

Он отсутствовал больше месяца. Ожидавшие его на горе уже решили, что Сузамитра попался в руки людей царицы или предпочел скрыться, не найдя понимания в Амасии.

Каково же было удивление Тирибаза и его друзей, когда Сузамитра привел к ним две сотни хорошо вооруженных всадников. И вдобавок вереницу мулов, навьюченных провиантом и оружием. Привез он и деньги.

В одном из тюков оказалась одежда из дорогой ткани, расшитая золотыми нитками, — дар вельмож Амасии Митридату.

— Чудаки хотели подарить также тиару, наскоро изготовленную из золота, но я сказал им, что время для тиары еще не наступило, — поведал Тирибазу Сузамитра. Он весь светился горделивой радостью от с блеском выполненного поручения.

— Молодец! — похвалил Сузамитру Тирибаз и, кивнув на него Митридату, добавил: — Не забывай о нем, когда станешь царем.

Митридат, облаченный в роскошные одежды, с кинжалом в позолоченных ножнах на поясе, не мог скрыть своего восторга. Он уже порядком подзабыл, когда последний раз красовался в подобном одеянии. Сколько лет минуло с той поры! Он уже не маленький мальчик, но умелый наездник и воин. Скоро у него, если верить Тирибазу, будет собственный отряд воинов.

Для того чтобы набрать в телохранители к Митридату персов и пафлагонцев, издавна составлявших основу войска понтийских царей, Тирибаз предложил продвигаться в долины рек Ириса и Лика. Там было больше селений, населенных персами. Там же пафлагонцы разводили своих быстроногих лошадей.

— Однако ж оттуда и до Синопы рукой подать, — опасливо заметил Сисина. — Что, если соглядатаи Гергиса наведут на нас воинов царицы? Кто знает, повезет ли нам еще раз?

Моаферн промолчал, но было видно, что он согласен с Сисиной.

— Ты же сам возмущался, что скитания по горам тебе надоели, — напомнил Сисине Сузамитра. — Прячась и убегая, Митридат вряд ли станет царем.

Решающее слово было за Тирибазом:

— Теперь мы не шайка разбойников, а небольшое конное войско. И во главе этого войска стоит будущий понтийский царь. Пришла пора Митридату познакомиться поближе со своими подданными. Мы не станем безоглядно бросаться навстречу опасностям, но не будем и бегать от них. Время выжидания закончилось, пришла пора действий.

Глава третья. МАТЬ И СЫН

С началом зимних дождей царская конница возвратилась в Синопу, причем не с пустыми руками. На равнине у города Амасии Багофану удалось захватить в плен Митридата и рассеять его отряд. Правда, сподвижники плененного царевича, отступая, перебили стрелами многих воинов царицы и ранили самого Багофана.

Предоставив Гергису и его людям ловить разбежавшихся смутьянов, Багофан немедленно повернул коней к Синопе, спеша обрадовать свою повелительницу таким проявлением своей преданности.

Днем Митридата везли верхом на коне в плотном кольце из тридцати конных воинов. Ночью пленника укладывали спать связанным в одном шатре с Багофаном. Вокруг шатра, сменяясь каждые два часа, дежурили те же тридцать телохранителей хазарапата. В Синопу прибыли под вечер.

Дворец, окутанный полумраком и дремой, наполнился топотом множества ног, стуком дверей и бряцаньем оружия. Громкие голоса эхом отдавались в высоких сводах. В переходах мелькали огни факелов, высвечивая красноватые блики на шлемах и щитах греческих гоплитов, несущих стражу в дворцовых покоях.

Лаодику подняли с постели испуганные служанки, решившие, что во дворец ворвались заговорщики. Потом появился Гистан и успокоил полуодетую, с неприбранными волосами царицу. Увидев его, угомонились и служанки.

Когда евнух сообщил о том, что Багофан пленил Митридата и что пленник находится во дворце, Лаодика едва не лишилась чувств от переполнившей ее радости. Кое-как совладав с собой, царица велела рабыням привести ее в надлежащий вид.

— Я должна увидеть Митридата, — заявила она Гистану.

— Это можно сделать и утром, госпожа, — мягко заметил Гистан, видя, что у царицы дрожат руки от сильного волнения.

Но Лаодику обуревало нетерпеливое желание убедиться собственными глазами в истинности слов евнуха. Да и какой сон, если ее беглый сын здесь, во дворце! Она не видела его долгих пять лет. Нет, ждать она не может!

Сопровождаемая Гистаном и двумя служанками, Лаодика поспешила на мужскую половину дворца.

Там царицу встретил Мнаситей и несколько телохранителей-греков.

— Где он? — с ходу спросила македонца Лаодика.

— Здесь, — коротко ответил Мнаситей и указал на тяжелую, обитую узорной медью дверь в другой зал.

Лаодика устремилась туда.

Мнаситей почтительно уступил ей дорогу, греческие стражи распахнули перед ней двери.

Увидев перед собой Багофана и много персидских воинов в башлыках и чешуйчатых панцирях, Лаодика замерла на месте. Персы все как один отвесили царице низкий поклон.

— Я выполнил твое повеление, о Божественная! — став на одно колено, проговорил Багофан. — Митридат не ушел от меня.

Заметив кровь на руке хазарапата, Лаодика слегка побледнела, голос ее дрогнул:

— Где мой сын? Как ты посмел убить его, негодяй!

— Митридат жив, моя царица, — смущенно промолвил Багофан. — Я передал его в руки твоей стражи. А эта кровь моя, я был ранен стрелой.

— Гистан, награди Багофана и всех его воинов, — тут же приказала евнуху Лаодика, затем повернулась к Мнаситею: — Я хочу видеть Митридата. Немедленно!

Македонец молча склонил голову в гривастом шлеме, приложив руку к груди, всем своим видом говоря: «Повинуюсь!»

Лаодика нашла Митридата в небольшом помещении, позади тронного зала, скованного цепями по рукам и ногам.

Кузнец и его подручные только-только закончили свою работу, собираясь уходить, когда на пороге комнаты возникла царица, освещенная высоко поднятыми у нее за спиной факелами. В свете факелов хищно поблескивали наконечники копий в руках сопровождавших царицу воинов.

Движимая любопытством Лаодика приблизилась к пленнику, который медленно поднялся со стула, также взирая на царицу. При этом послышался слабый звон цепей.

— Света! Дайте больше света! — нетерпеливо воскликнула царица, раздраженно отмахнувшись от Мнаситея, негромко предупредившего ее: «Осторожно, этот малый невероятно силен!»

Стражники с факелами встали по бокам от пленника.

Он стоял, слегка щуря большие глаза, облитый желтым сиянием потрескивающего пламени.

Лаодика увидела перед собой высокого, крепко сложенного юношу с густой вьющейся шевелюрой золотистого цвета. Глядя на его прямой выступающий вперед нос с широкими ноздрями, тяжелый подбородок, Лаодика узнавала в нем своего мужа. Она узнала также этот упрямый росчерк губ и бровей — совсем как у нее. И цвет кудрей юноши был очень схож с цветом ее волос. Сомнений не было: это был ее сын. Ее старший сын!

И все же Лаодика спросила пленника, пытливо глядя ему в очи:

— Ты узнаешь меня?

— Да, — прозвучал негромкий ответ. — Ты моя мать.

«О Зевс и все боги, как у него изменился голос!» Лаодика сразу узнала в этих повзрослевших чертах облик своего сына, но голос стоящего перед ней человека, закованного в цепи, был чужим. Чужим было и выражение его глаз.

У Лаодики стеснило грудь и непрошеные слезы набежали ей на глаза.

Свита царицы хранила молчание. Замерли с согбенными спинами царские слуги с клещами и молотами в руках. Переминались с ноги на ногу факельщики.