Геннадий Прашкевич - Тайна полярного князца Страница 6

С берега отправились в дом Кокоулина.

Павлик – маленький, верткий – счастливо стучал себя кулачками в грудь: вот при хорошей бабе живу! У нее мужик сгинул в море, льдом унесло. Может, выплывет, но скорей всего, никогда, так что баба теперь при нем. Смешно петушился, выкатывал острую грудь, грозно смотрел на бабу, но в больших глазах – ласка.

А баба прямо сказала:

– Ушли бы лучше, жиганы. Я Павлика с вами не отпущу.

– Да мы и сами пока никуда не идем, – зашумели казаки, хлебнув крепкого винца.

– Все равно не отпущу.

– А я и сам уйду!

Баба заплакала.

От Павлика перебрались в питейную.

Пили с махом. После каждой рюмашки Гришка от души раздувал вывороченные ноздри:

– Славно огорчило!

Не уставал повторять:

– Таперича я богат!

Помнил о мяхкой рухляди, довезенной в аккурат торговым гостем Коткиным и оставленной для пущего сохранения в дворовой клети бывшего десятника Васьки Бугра. Жадно закусывал варенным горохом, обильно политым постным маслом. Так же жадно слушал. Бугор, мосластый, сильный, вгрызался в кость с мясом, стряхивал крошки с бороды. Укорял Павлика Заварзу: богатство надо искать в сендухе, а не у бабы под юбкой. Совсем особенным голосом намекал Лоскуту: мы, Грегорий, бедны, зато в кучку сбились.

– Елисей Буза, слышал? – намекал. – Простой казачий десятник. Шлялся на полночи пять лет, про него, считай, все забыли, а недавно привел в Якуцк юкагирских князцов Быгалку, Егмунта и Долгунта. А те князцы сообщили, что дальше на восход от Яны течет серебряная река, зовут Нерога. Там в каменных отвесных утесах серебро обильными натеками висит, хоть сшибай стрелой. Дикующие князцы возят то серебро писанным рожам, а писанные отдают им баб и олешков. Вот, может, пойдем к Нероге.

Гришка кивал, пропускал очередную рюмочку:

– Ух, огорчило!

– А Мишка Стадухин тоже пришел недавно, – намекал Бугор. – Он в сендухе услышал от дикующих про Мому-реку. Совсем новая. И люди на ней новые. И нельмы и муксуна в ней бессчетно. А по берегам низкие травные луга. Вот, может, пойдем на Мому.

Жаловался, пьянея: с тех пор как завели в Нижнем ежегодную ярмангу, в острожке стало тесно. Не хочешь, а подерешься с кем-нибудь. Начиная с августа, собираются промышленники с промыслов, всякие торговцы приходят с Лены. Меха, суда, хлеб, соль, сукна, холст, свечи – все богато, как на Руси, только цены не те.

– Ох, не те! – косил голубым глазом. – Просто страшные цены! Каждому целовальнику прорва работы. Обложить товар пошлиной, скрепить торговые сделки, выдать проезжие грамоты на мяхкую рухлядь. Павлик тоже с этого имеет, потому как грамотный.

Вздыхал:

– Ты, Грегорий, теперь богат, а нам как? В Якуцке терпимо, там пуд хлеба – три алтына, а здесь, подумай, тянет на все пять рублев! Как поднять отряд на Мому или Нерогу? Это далеко. Не по шишки еловы.

Выпили.

Стало веселее.

Выбросили за дверь неизвестного человека, хотевшего подсесть к столу. Сказали: это не Москва, где даже рака звоном встречают. Выброшенный вернулся, скромно молчал в углу.

При долине куст калиновый стоял,на калине соловеюшка сидел…

После мертвых одульских стойбищ, после мутной мощной реки, ревущей на перекатах, все дивным казалось Гришке.

Прислушивался к рассказам.

Услышал, что ленский казак Иван Баранов ходил на Чондон, там, в горах нашел простодушных мужиков – дикующих князцов Ларчегу, Тонгылыгу и Чоногу. Через местного толмача научил дикующих покорности, они ясак принесли – соболи добрые, шубы горностальи, бобры, кошлоки. Если бы не Гераська Анкудинов, с которым вместе промышлял, привез бы большое добро. Но Гераська – жиган, он всякой жесточью настроил против себя дикующих. Пришлось рано вернуться.

– А там же на Чондоне исчез коч торгового человека Егорьева, – особенным голосом намекнул рассказчик. – Говорят, позже выбросило на берег тухлые тела, сильно покусанные рыбами. А может, поколотые ножами.

Кто-то рядом кричал:

– Хочу на Погычу! Натты там. У них луки из рыбьего зубу.

Эхом откликалось в дальнем углу:

– На Андару хочу!

Гришка шалел.

Пил, не хмелея.

Широко раздувал вывернутые ноздри.

После долгого одиночества свет как бы открылся сразу на все четыре стороны. Хочешь, грузи коч и иди на полночь морским путем. А хочешь, собирай отряд, двигай на полдень. Там Китай. Там больше месяца холод не живет, и лед не ходит по реке. Куда хочешь, туда иди. Это только на Русь закрыта дорога. На Руси давно даже самые плохие землицы заняты. Там податями замучают – за трубу, за двор, за лапти, за щи, за бороду. Там безжалостно сорвут с тебя денежки пищальные, ямские, и морской оброк так же сорвут. А Сибирью, усмехнулся про себя, напрасно пугают. Сибирь сурова, зато всех приютит. Вот они сидят на скамьях – мезенцы, двиняне, устюжане, кеврольцы, вологжане, пинежцы, пустозерцы. Воля!

Все чаще поминали Погычу.

Известия о такой реке первым принес Мишка Стадухин.

Якобы названная река идет в дальнее море под восток, а потом на север. А живут на Погыче чюхчи, совсем сидячий народ. И есть большой остров. Когда идешь с Лены, то является тот остров по левую руку, немного не доходя до Святого носу. Прямо весь лежит на виду – горы снежные, темные пади. Чюхчи приезжают зимой на оленях одним днем. Копьями побивают морского зверя и везут домой тяжелые моржовые головы – молиться им.

Постник Иванов подтвердил слова Стадухина.

Постник сам слышал от дикующих князцов Нечокия, Щенчокия и Чюгая, что есть на восход такая река Погыча. Там на берегах в густых деревьях живут люди – расщепленные пополам. При самом малом шуме стремительно воссоединяются и прыгают в воду, поймать нельзя. А там же живут небольшие карлики. Эти совсем величиною не более руки человека. Трое таких карликов с сабельками в руках ходят на одного гуся.

Чюден мир твой, Господи!

«На Погычу, – пьяно кружилось в Гришкиной голове. – Стадухин собирается на новую реку. Может, прибиться к нему? Он непуглив, возьмет беглого. С небольшими карликами мы управимся, а расщепленные пусть прыгают. Ведь на реке – рыбий зуб, песцы, серебро».

– Это правда, что Дежнев ушел на кочах в Заносье?

– Это правда, – кивнул Бугор.

– Чего ж не пошли с Семейкой?

– Опоздали. Он быстро шел.

– И что слышно?

– Мишка Стадухин говорит, что видел под Шелагским носом обломки большого русского коча. Таких кочей ушло в Заносье шесть, не считая Гераськи Анкудинова. Федот Алексеев, Попов, прозвище Холмогорец, повел отряд. При нем Дежнев, во главе охраны. А где теперь те суда? Кто знает? Вот не опоздай мы, – зло тряхнул головой Бугор, – и нас не было бы.

Павлик Заварза подтвердил:

– К Мишке надо клониться.

Как наворожил.

Шумно раскрылась дверь.

Кабатчик суетливо выбежал навстречу. Низко кланялся, просил дорогого гостя в красный угол. Мимоходом столкнул с лавки уснувшего на ней тихого человечка. По незаметному знаку, работники выбросили человечка за дверь.

Мишка Стадухин – плотный, глаза прищурены.

В азяме из аглицкого сукна, козлиные калмацкого дела штаны желтого цвета. Под азямом кафтан из китайской камки, препоясан бобровой опояской. Сафьяновые зеленые сапоги, праздничная, отороченная соболем шапка. Презрительно оглядел питейную. Остановился на Гришке взглядом:

– Чей?

А уже подсказывали услужливо.

Вот подсказали: совсем новый в Нижнем человек. Вот прибыл в острожек с торговым человеком Коткиным. Кажется, из беглых, но со своим припасом. Вот сам выпивает, и других не отталкивает. Даже кабатчик, зная Гришку, что-то подсказал. Соврал, конечно.

– Когда не пусты карманы, ум пропить легко, – презрительно заметил Стадухин, прямо уставившись на Гришку. – Если имеешь какой припас, в питейных не засиживайся. Я крепких людей ищу.

Как бы сам пригласил.

Васька Бугор сразу ближе придвинулся.

А Павлик Заварза излишне громко, даже заискивающе засмеялся.

И от ближайшего стола подсел Анисим Костромин. Жирные волосы стрижены скобкой. Сразу понял, что Стадухин не просто так говорит. Бугор же неустанно в восторге пинал под столом ногу Лоскута: вот, дескать, радуйся, Гришка, если не совсем дурак!

Вдруг нагло крикнули:

– Мишка! Зачем беглых берешь?

Крикнул такое сидящий под узким окном рыжий человека.

Крупный нос в красных прожилках. Глаза бешеные, смеющиеся. Ворот рубахи вырезан прямо, хитрые вышивки на плечах, пуговицы бронзовые богатые, а длинные рукава собраны в складки, прижаты специальными обручами. Вокруг рыжего сидели пятеро таких же крепких, мордастых. Видно: что скажет рыжий, то они тут же и сделают.

– Чего тебе, Юшко?

Рыжий обидно засмеялся:

– Говорю, беглых зачем берешь?

– Сегодня беглый, а завтра прощен.

– Ну, это еще когда! – нагло посоветовал: – Нас возьми.

– Ага. Писать на меня изветы?

– А мы и это умеем!