Дмитрий Барчук - Александрия-2 Страница 6

Леонид Петрович Неклюдов отложил в сторону вчерашний выпуск «Коммерсанта». Последнее слово на суде бывшего патрона произвело на него впечатление.

Если бы Мишка признал свою вину и покаялся, ему дали бы года три условно. Правда, предварительно опустошив карманы. Обвинений против него столько, что рассчитаться по всем искам никаких денег не хватит! Морально сломленный и раскулаченный олигарх для Семена Семеновича и его компании не представлял никакой угрозы. Ланского могли бы освободить после оглашения приговора прямо в зале суда. Оставили ему на жизнь несколько миллионов, и пусть бы катился из России, куда глаза глядят.

Но Мишка закусил удила. Опять полез на рожон и тем самым спутал карты своим противникам.

Что сейчас делать с ним?

Признать виновным и отправить в лагерь на десять лет, как того требует прокуратура? Но тогда поднимется шум на весь мир. Российский суд вновь явит миру свое истинное лицо, не имеющее ничего общего с законностью и справедливостью. Мишка прав: в независимом суде вся конструкция обвинения рассыпалась бы как карточный домик, а доводы прокуроров были бы признаны несостоятельными и надуманными.

Иностранцы – еще полбеды. На их журналистов и правозащитников можно забить, как всегда, а с западными лидерами договориться: мы вам сдадим Украину, а вы не суетесь в наши внутренние дела. Хуже с доморощенными смутьянами.

Демократические свободы за пятнадцать лет приучили часть населения думать. И хотя все федеральные телеканалы сейчас находятся под контролем, но остались еще независимые телевизионные компании в регионах, на все газеты, издающиеся в России, намордник тоже не наденешь, а тем более на Интернет. Не весь народ – быдло. А жалко, им бы так легко было управлять!

Кремлевские политтехнологи на этот раз сильно просчитались. Буквально на ровном месте взрастили себе глобальную проблему.

Образцово-показательная порка олигарха была нужна. С анархией девяностых надо было как-то завязывать. Но объект для экзекуции они выбрали явно неудачно. Имелись и другие кандидатуры, зажиревшие, зазнавшиеся и зарвавшиеся, если бы их даже приговорили к пожизненному заключению, им бы никто и не посочувствовал. Но наши «борцы за справедливость» ухватились за Мишку.

За полтора года своей отсидки в Матросской Тишине он в глазах народа превратился в страдальца, в нового Иисуса Христа. А у нас таких любят.

У Мишки была харизма. Гонители только укрепили ее. У демократов не было лидера на следующих президентских выборах. Вот он! Извольте получить. Made in Matroskaya Tishina.

Его последнее слово обращено не к судьям. А к будущему майдану.

Как она будет называться, российская «цветочная революция»? Ромашковая? Васильковая? Будет ли она вообще мирной? Не превратится ли в очередной кровавый бунт?

Призрак выпущен на волю. Призрак бродит по России.

– А мне-то какое до этого дело? – спросил себя номинальный хозяин все еще могущественного холдинга. – При любом раскладе моих взяток больше нет. Мои карты биты.

Он задумчиво посмотрел в окно. Из большого панорамного окна его пентхауса на девятом этаже нового высотного дома в престижном районе Тель-Авива открывался прекрасный вид на Средиземное море.

Оно было неспокойно в этот ранний час. Задувал ветер, и большие волны обрушивались на безлюдный пляж.

«Пойти, что ли, искупаться?» – мелькнула в голове шальная мысль.

Он представил себе, как ныряет с разбега в волну прибоя, как холодная вода обжигает его кожу, как напрягаются натренированные мышцы.

В предвкушении предстоящего блаженства, недолго раздумывая, Неклюдов сбросил с себя махровый халат и натянул плавки. Быстро облачившись в спортивный костюм, он открыл входную дверь своей большой квартиры. Дремавшие в коридоре охранники тут же вскочили со своих кресел и вытянулись перед ним по стойке «смирно».

Но зазвонил телефон. Если бы городской или хотя бы обыкновенный мобильный, Леонид Петрович не вернулся бы с полпути. Но звонок, имитирующий российский гимн, мог исходить только от одного телефона, который ему перед отъездом передал Семен Семенович.

Новоявленный олигарх уже хотел хлопнуть дверью и убежать вниз по лестнице к вожделенному морю, но то ли чувство долга, то ли верность присяге удержали его.

– Почему так долго не брал трубку? – спросил Сим Сим.

– На море собрался. Плавать, – прокричал в ответ главный акционер холдинга, недовольный столь мелочной опекой.

– Плаванье – дело хорошее. Гораздо лучше, чем пьянство. От него белой горячки не бывает.

– Мое здоровье – это мое личное дело, – огрызнулся Неклюдов.

– Нет, мил человек, ошибаешься. Твое физическое и душевное самочувствие является сейчас, можно сказать, национальным достоянием. Уж слишком многое от тебя зависит. Негоже боевому офицеру так раскисать. Сына, конечно, не вернешь. Горе так горе. А что жена ушла, может, это и к лучшему. Другую заведешь. Молодую, красивую. Она тебе еще столько наследников родит, устанешь алименты платить. Какие твои годы, Леонид! Давай возьми себя в руки, и за работу. Через неделю суд огласит приговор по делу Ланского, а нам так много предстоит сделать к этому времени. Я сегодня отправляю к тебе толковых ребят. Это юристы. У них будут все документы. Тебе необходимо в присутствии нотариуса подписать эти бумаги. Для всех нас будет лучше, если управлять холдингом сейчас станет новая компания с незапятнанной репутацией с каких-нибудь Багамских островов. Ты, кстати, если хочешь, можешь и свои акции уступить этим ребятам. Они все твои интересы учтут. Могут сразу выкупить твою долю в холдинге, а могут, как и Ланский, ежегодно выплачивать тебе дивиденды. Главное, чтобы на время суда мы были с тобой чисты. Нет у нас никаких акций, и с нас взятки гладки. Тогда и ордер на твой арест мы в Интерполе отзовем. Сможешь на родину вернуться. Старшего сына-то думаешь из колонии вызволять? Ну как, Леонид, договорились? Значит, по рукам!

Неклюдов буркнул в ответ нечто нечленораздельное и с силой отшвырнул телефон на диван.

Он вышел на балкон, посмотрел на восходящее над морем солнце.

В памяти сразу всплыла картина. Август 91‑го. Тихий московский дворик. Утреннее солнце, пробиваясь через густую листву высоких тополей, освещает испуганное лицо старика, который пятится к распахнутому окну.

– Вот и мой час пробил, Иван Матвеевич, – безразличным тоном произнес миллиардер.

Он по долгу службы обязан был просчитывать ходы вероятного противника. Он умел это делать. Иначе бы не дожил до сорока четырех лет с такой работой.

Это качество он выработал еще в Афганистане. Выжить под Кандагаром можно было только в одном случае: научиться думать, как моджахеды, поставить себя на их место и спросить себя, а как бы поступил я.

И потом, уже работая главой службы безопасности могущественного холдинга, он благодаря этому своему качеству всегда успевал на шаг опережать бандитов и конкурентов.

Знал он и сейчас, как поступит Семен Семенович. Потому что в другой ситуации он сам сделал бы то же самое.

Если сегодня он подпишет бумаги, то вряд ли доживет до завтрашнего утра. Его смерть, скорее всего, обставят как самоубийство. Мол, не смог человек вынести гибели сына и ухода жены, вот и свел счеты с жизнью.

Может быть, его выбросят с балкона девятого этажа. Или один их охранников выстрелит ему в висок, а потом его усадят за письменный стол и вложат в руку любимую беретту.

Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

Мишку осудят, но ненамного. Однако из лагеря он тоже не выйдет. Умрет от какого-нибудь сердечного приступа.

А если заупрямиться и отказаться уступать акции багамской компании? Тоже ничего хорошего. Его все равно уберут. А следом и Людмилу, ведь еще нет решения о разводе, и Вовку в колонии. Они же наследники. Сим Сим не случайно в разговоре упомянул старшего сына. Он первый заложник.

Идем дальше. Правопреемник мертв. Доверенность на управление акциями, выданная ему Ланским, недействительна. Бумеранг вновь возвращается к Мишке. Он опять в центре событий.

Его осудят, и он попадет в лагерь. Это не следственный изолятор, там способов воздействия на непокорных гораздо больше. Бедный Мишка!

«А что если воспользоваться правом передоверия и передать акции какому-нибудь третьему лицу? – размышлял Неклюдов. – Мне они все равно не нужны. Я деньгами сыт по горло. Не принесли они счастья ни мне, ни детям».

– Но кому? – спрашивал он себя, и сам же отвечал:

– Тому, кого чекисты побоятся тронуть!

– Лорду Ротшильду?

– Нет. Уж лучше какой-нибудь благотворительной организации.

– Но ведь все равно чиновники разворуют. Не свои, так иностранные.

– Но что-то все равно пойдет на благое дело.