Игорь Гергенрёдер - Птенчики в окопах Страница 6

Считаю, считаю про себя… Сорок… сорок пять… Кажется, всё!

Распрямляюсь, заставляю себя не глядеть в ту сторону. Из соседней ячейки на меня смотрит Вячка, физиономия страдальчески искажена.

– Лёнька, я бы не смог…

А пушка посылает нам очередной подарок.

Трое вернулись. Зверянский докладывает Паштанову. Различаю громко произнесённое слово: "Исполнено!"

Осокин лежит в пяти шагах от своей ямы. Задело осколком? Приподнялся – вырвало. На четвереньках он дополз до ячейки, упал в неё.

Переждав очередной снаряд, ко мне в окопчик ввалился Билетов:

– Лёнька, Джек передал – зырь за Осокой! Он теперь или застрелится, или на красных – ура! – чтоб убили. Гляди, чтоб ему не дать!

Киваю. С тоской чувствую: а ведь и правда! Осокин так и сделает, как говорит Билет. Куда там – не дать.

– Ты чего дрожишь? – тревожно, без тени ехидства, шепчет Вячка.

– Да ты и сам дрожишь.

Согласился. Говорит неопределённо:

– А-аа… вот пойдём в контратаку…

Мы съёжились – разрыв впереди позиции; над окопчиком с фырчащим звуком пролетел осколок. Ветер несёт вонь прямо на нас.

– А Потрошитель молился сейчас за их души, – взахлёб шепчет Билет, втягивает с сипением слюну, – крестился, как семинарист… Ну, я пошёл!

Уже сидя в своей яме, украдкой показывает мне рукой в сторону Зверянского. Тот выпрямился на миг, надевая шапку, исчез в окопчике.

– Ай, как холодно! – донёсся болезненный возглас Саши Цветкова.

Пушка всё бьёт.

Я свернулся, сжался в окопчике, сдавливая голову руками. Я в покорном онемении, тихая тупая боль во всех костях. До меня доходит, что разрывы прекратились, но выпрямиться, встать – это так неимоверно трудно! Лежу…

Голос Осокина. Кричит – передаёт команду Паштанова: "По паровозу!"

Как мне удалось подняться, расправить плечи, выглянуть из окопчика? Поезд красных приближается, опять бьют два пулемёта: с передней платформы и с тендера паровоза. Виу! виу-у! – свистят пули. Странно: мне больше не страшно. Но до чего тяжело двигать руками, держать винтовку…

Целюсь, стреляю. Выстрелы справа, слева. До поезда – с полверсты… меньше, меньше… Сейчас из теплушек посыпятся фигурки…

Состав застыл. Наша цепь ведёт по нему частый огонь. Ага – кажется, один пулемёт замолчал. Поезд начинает медленно отползать. Стреляю, передёргиваю затвор, дышу на воняющие порохом деревянные пальцы, стреляю, стреляю…

От ветра слезятся глаза. Наши продолжают постреливать… Состав красных в версте? Не дальше?.. Ну, атакуйте же нас! Чего вы ждёте? От паровоза стелется чёрно-серый клубящийся дым.

Как я промёрз!

Темнеет. Кажется, что справа и слева от меня разложены костры, но нет сил крутнуть головой. Да и незачем. Отупение.

А костры – хорошо…

Поезд красных уходит – сколько дыма!..

Вот и звёзды. Темно. Голос надо мной:

– Жив, а? Жив?

Узнаю Кошкодаева. Он и ещё кто-то выдернули меня из окопчика.

– Стоять можешь?

Повисаю на них. Шагов двадцать они тащат меня по снегу волоком, лишь потом начинаю переступать сам.

Идём вдоль насыпи к Сухому разъезду. На путях стоит эшелон, снуют военные – наши. Из того, что слышу, понимаю: прибыли резервы, штаб полка.

Кошкодаев, кто-то ещё помогают мне подняться в вагон. Здесь невообразимо (сказочно? но и это слово слабовато) тепло, светло. Божественно пахнет жарящимся мясом. На столике дымится чай в тонких стаканах с

подстаканниками.

Нам навстречу идёт начальник штаба полка капитан Зебров – почти старый, на мой взгляд, с пористым носом (на кой ляд я подмечаю сейчас его нос?).

Кошкодаев докладывает:

– Один-единый в живых. Восемь убиты, пятьдесят восемь замёрзли.

– И Паштанов замёрз? – спросил капитан.

– Так точно! Был ранен – его своей кровью к дну окопа приморозило. Насилу отодрали.

Зебров разглядывает меня.

– Молодец, что живой! Ай, хорош! – его лицо выражает горячее одобрение; проходит минута-две. – А других очень жалко. Паштанов – готовый был офицер! И этот, шрамы на лице – молодчина. Да и другие…

Стоим, молчим.

– Что ещё сказать? – затрудняется капитан. – Чересчур уж юные, а тут – условия зимнего боя.

– То-то и оно! – подхватил Кошкодаев.- Вот-вот, – добавил капитан. И Кошкодаеву: – Ну, отведи, отведи его в санитарный вагон. Положи – пускай отдохнёт.

1

В.И.Гурко – до Февральской революции член Государственного Совета, обвинявшийся Думой в германофильстве (Прим. автора).

2

Часть, подобная башкирским, калмыцким и другим национальным частям; насчитывала около тысячи штыков. Была сформирована из украинцев, проживавших в Самарской, Оренбургской губерниях. В мае 1919, перебив своих офицеров, перешла на сторону красных (Прим. автора).