Сергей Нечаев - Польская супруга Наполеона Страница 6

– Я знаю, мадам, – важно сказал Понятовский, – что это именно вы встретили императора в Блони. Сейчас этот всемогущий повелитель желает увидеть вас снова. Интерес, который он проявил к вам, предоставляет нашей стране неожиданный шанс. Мы даем бал в честь императора, и вы должны на него непременно приехать.

Князь смотрел на Марию с победоносной улыбкой, но молодая женщина была в замешательстве. Ей показалось, что своим поступком в Блони она вызвала всеобщее осуждение. Слезы выступили на ее глазах.

– Я не поеду! – сказала она решительно.

Юзеф Понятовский принял строгий вид.

– Я повторяю, мадам, само Провидение определило, что вы можете послужить восстановлению целостности и независимости нашей страны.

Мария не соглашалась, и князь удалился. Но вслед за ним явилась целая делегация знатных вельмож, и эти бравые шляхтичи, воодушевленные горячей любовью к родине, принялись убедительно настаивать, чтобы Мария, подчиняясь желанию императора Наполеона, явилась на бал. При этом каждый из них рассыпался в комплиментах и тонких намеках.

В то время как растерянная Мария сопротивлялась им из последних сил, вошел ее муж, не подозревавший о том, что произошло в Блони. В настойчивости вельмож он увидел не что иное, как почтение со стороны равных к занимаемому им положению, а также одобрение со стороны общества за выбор третьей жены, сделанный вне их привычного круга. Узнав, что Мария из ложной гордости или скромности отказывается ехать на бал, где будут присутствовать все «сливки общества», он тоже принялся уговаривать Марию. Вельможи в этой забавной ситуации едва сдерживали свои улыбки.

– Император будет восхищен, увидев столь прелестную польку!

Тем временем, граф Валевский заявил, что робость его молодой жены смешна и происходит просто от непривычки к высшему обществу. Он уже не просил, он приказывал. И тогда Марии пришлось уступить. Да, она согласилась поехать на бал, но при этом она поставила одно условие: так как все дамы уже представлены, то пусть ее не представляют персонально, ибо это смутит ее еще больше и не позволит выглядеть, как подобает.

Глава четвертая

Белое не идет к белому

Наступил решающий день. Граф Валевский страшно нервничал и ежеминутно поторапливал жену; он боялся приехать, когда французского императора уже не будет. Неужели она не понимает, что это будет равносильно катастрофе? Он делал ей замечания, критиковал ее наряд: он хотел бы видеть на ней что-нибудь исключительно элегантное и нарядное, а она выбрала узкое прямое платье из гладкого белого атласа с прозрачной туникой из белого тюля и украсила себя только диадемой из цветов. Никаких украшений – ни бриллиантов, ни жемчуга, лишь простенькая диадема украшала ее золотистые волосы. Одеваясь так, Мария думала, что Наполеон, конечно, сразу поймет смысл этого ее отказа вырядиться для бала, устраиваемого в его честь. Муж же был далек от столь сложных логических построений. Он был просто недоволен выбором жены. Впрочем, обо всем этом нужно было думать раньше, а теперь уже все равно поздно что-либо менять…

Бал уже был в полном разгаре, танцы сменялись один другим, шампанское лилось рекой, но все равно все пребывали в какой-то неловкости, не позволявшей полностью расслабиться. Все ждали появления французского императора. Когда, наконец, было торжественно произнесено магическое слово «император», извещавшее о прибытии Наполеона, на лицах поляков отразилось величайшее напряжение. Двери распахнулись, и Великий Корсиканец предстал перед польской аристократией. Орлиным взором он окинул блестящее собрание, а затем начал положенный по протоколу обход присутствующих.

Не одно женское сердце билось в тот момент сильнее от воодушевления и восхищения перед человеком, от воли которого зависело, сделать или нет счастливым польский народ. Графиня Анна Потоцкая, говоря о своих переживаниях, рассказывает нам то, что чувствовали вместе с ней многие из ее соотечественниц, когда увидели Наполеона в первый раз. В своих «Мемуарах» она пишет:

«Мною овладело какое-то оцепенение, немое изумление, как от присутствия какого-то необыкновенного чуда. Мне казалось, что вокруг него сиял ореол. Недопустимо, думала я, когда несколько пришла в себя, чтобы такое полное могущества существо могло умереть, такой всеобъемлющий гений – исчезнуть без следа!.. И мысленно я даровала ему двойное бессмертие. Возможно, – я ничуть не хочу защищаться, – что в том впечатлении, которое он произвел на меня, немалую роль играли моя молодость и живость воображения, но как бы то ни было, я рассказываю совершенно откровенно то, что тогда испытала».

Когда Наполеон заговорил с ней, она была так смущена, что не могла потом припомнить ни одного слова, обращенного к ней. Одного лишь она не могла забыть – «обворожительной и нежной улыбки, осветившей его лицо», вместе с которой «с его лица изчезала та суровость, которая сквозила в его взгдяде».

И то, что испытывала графиня Потоцкая, наверняка, испытывали все без исключения польские дамы.

Увидев Марию, Наполеон остановился и пристально посмотрел на нее. Да, это была та самая очаровательная блондинка с небесно-голубыми глазами и необычайной нежности кожей, с которой он разговаривал на почтовой станции в Блони и относительно которой ему недавно докладывал верный Дюрок. Она была миниатюрна и изящна, ее лицо одновременно было смущенным и светилось счастьем, и это придавало ей какой-то необыкновенно одухотворенный вид. На ней было простое белое платье и никаких украшений, кроме диадемы из цветов в белокурых волосах. Среди блестящих, разряженных дам она казалась воплощением невинности и скромности.

Наполеон сразу отметил то, что простой туалет молодой графини лишь еще больше украшал ее и в то же время открывал взору все ее прелести. Вопреки моде, она была почти не нарумянена, и это придавало ее красоте некий оттенок беззащитности. Одним словом, внешний вид ее был из той категории, что не ослепляет взора, но взывает к чувствам.

Наполеон жестом подозвал к себе князя Понятовского, с недавних пор ставшего наполеоновским генералом. Император шепнул ему несколько слов, и тот сразу же подошел к Марии.

– Император ожидал вас с нетерпением, – важно заявил князь. – Он счастлив увидеть вас. Он твердил ваше имя, пытаясь запомнить его. Ему показали вашего мужа, но он лишь пожал плечами и сказал: «Бедняжка!» А еще он велел передать вам приглашение на танец.

– Вы прекрасно знаете, князь, что я не танцую, и у меня нет никакого желания менять свои привычки, – заявила в ответ Мария.

– Как же так! – возмутился глава польского временного правительства. – Император уже несколько раз осведомлялся о вас, говорил, что ему очень хочется посмотреть, как вы танцуете.

– Может быть. Но пока я воздержусь.

– Прошу прощения, но слова Наполеона – это… Это… Это приказ. И вы не можете уклониться от того, что он сказал!

– Приказ! – удивилась Мария. – Приказ танцевать? В это невозможно поверить… Нет и еще раз нет! Я не флюгер на крыше, который поворачивается туда, куда подует ветер…

– Это что, бунт? – начал нервничать князь Понятовский.

– Да, я всегда бунтую против несправедливости и безрассудных требований.

– Но ради Бога! – воскликнул наполеоновский парламентер. – Вы только поднимите глаза и взгляните, чье поручение я выполняю. Он за нами наблюдает. Графиня, одумайтесь, я заклинаю вас!

– Вы компрометируете меня, князь, настаивая с таким жаром. Прошу оставить меня, на нас и так уже обращены все взоры.

Юзеф Понятовский удалился, так ничего и не добившись. Ему оставалось одно: найти Дюрока и рассказать ему все, пусть уж тот сам докладывает о его фиаско императору.

А тем временем, вокруг прелестной незнакомки начали увиваться самые блестящие офицеры генерального штаба. То, что уже не было тайной для многих поляков, пока еще не было известно французам. Незаметно следивший за происходишим Наполеон пустил в ход самые решительные средства, чтобы отстранить этих плохо осведомленных соперников. Больше всех усердствовал некий Луи де Перигор.

Чтобы не утомлять читателя длинным перечнем исторических лиц, не будем подробно рассказывать об этом человеке и о его родственных связях с всесильным министром иностранных дел Шарлем-Морисом де Талейран-Перигором. Скажем лишь, что император подозвал к себе бессменного начальника своего штаба маршала Бертье и приказал ему немедленно послать этого адъютанта с ничего не значащим донесением… Ну, например… Вот, пусть он отправится в шестой корпус. А тем временем, Луи де Перигора сменил красавец Бертран. И снова подозвали Бертье, и теперь уже Бертран немедленно отправился с аналогичной «важной» депешей в штаб-квартиру принца Жерома Бонапарта под Бреславль.