Книга утраченных имен - Кристин Хармел Страница 6

– Мадам Траубе? – Голос Колетт прервал их тихий диалог, они обернулись и увидели, что четырехлетняя девочка стояла в дверях с бумажной короной на голове, а в руках держала маленькую металлическую тиару. Колетт подняла ее вверх. – Когда мне бывает грустно, я иногда играю в переодевания. Хотите, вы будете принцессой, а я – королевой?

– Переодевание? – с удивлением спросила мамуся.

– Это такая игра, когда вы притворяетесь кем-нибудь другим. – Колетт нахмурилась. – Мадам Траубе, неужели вы не знаете про игру в переодевания?

Мамуся ничего не ответила, но Еву вдруг осенило.

– Ну конечно, – пробормотала она, и ее сердце учащенно забилось. Она вспомнила, что отец говорил ей про месье Гужона. Если отец заплатил своему начальнику, чтобы он помог ей, разумеется, он придумает что-нибудь и для мамуси. Они с мамусей станут другими людьми, по крайней мере, по документам – это ведь так похоже на игру в переодевания. Только ставки в ней невероятно высоки.

– Мадемуазель Траубе, а вы не хотите тоже поиграть?

Ева опустилась на колени рядом с девочкой.

– Нет, Колетт, но ты дала мне замечательную идею. Присмотрите за мадам Траубе, хорошо? – Она обернулась к матери и добавила: – Мамуся, если придет мадам Фонтен, все равно оставайся в ее квартире, что бы она ни говорила. Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

– Но куда ты собралась?

– Я должна встретиться с человеком, который нам поможет.

Вернувшись в свою квартиру, Ева на ощупь пробиралась в темноте, радуясь тому, что сквозь шторы проникало немного солнечного света и она могла видеть очертания мебели. Ева так хорошо знала обстановку в комнатах, что в нормальных обстоятельствах смогла бы пройти по ним в кромешной тьме, но теперь у нее кружилась голова и она не доверяла себе. Кроме того, она не доверяла соседям, которые могли выдать ее, если бы услышали, как она ходит по комнатам, в которых никого не должно быть.

Неужели кто-то из них донес на ее семью? Еще можно было понять, как в списках тех, кого должны были отправить в трудовой лагерь, оказались ее родители, иммигрировавшие из Польши, когда им было по двадцать с небольшим лет; ведь Жозеф предупреждал ее насчет евреев, родившихся за границей. Но кто добавил в список и ее имя? Тот, кто хотел, чтобы и она исчезла и квартира освободилась? Траубе жили здесь больше двадцати лет, и, бесспорно, их квартира была одной из лучших в доме – в два раза больше почти всех остальных квартир. Могла ли зависть и алчность превратить кого-то из соседей в предателя?..

Ева прогнала от себя эти мрачные мысли. У нее не было времени предаваться гневу. Нет, ее единственная задача заключалась в том, чтобы увезти мать в безопасное место как можно дальше от Парижа. После облавы они, разумеется, не могли больше ходить с желтыми звездами на груди, но и просто избавиться от них было еще опаснее. Если они пойдут на этот риск, то после встречи с французским полицейским или немецким солдатом, который попросит у них документы, их могут тут же арестовать за то, что они оставили свои звезды дома. Нет, они должны стать абсолютно другими людьми. Ключ к спасению находился в любой из этих безмолвных громоздких пишущих машинок, которые заполняли их гостиную.

Она отнесет одну из них месье Гужону, это станет ее пропуском в префектуру. Папа говорил, что его старый начальник обещал изготовить для нее поддельные документы. Она должна убедить его сделать такие же для мамуси. Это была их единственная надежда.

Ева тихо прошла в родительскую спальню, где взяла три самых лучших платья матери, несколько блузок и юбок, запасные туфли и тяжелое пальто, хотя июль выдался знойным. Но кто знает, сколько им придется скрываться? Она положила все вещи в потертый семейный кожаный чемодан.

В своей комнате она взяла три платья, брюки, юбку, несколько блузок, пальто и ботинки и также сложила их в чемодан. Затем нашла carte d’identité[5], на котором жирными заглавными буквами было отпечатано слово JUIVE[6]. Удостоверение ее матери выглядело еще хуже, на нем была еще отметка о том, что она – еврейка, родившаяся за рубежом, и ей запрещены перемещения.

Она закрыла чемодан и вернулась в гостиную, где положила одну из машинок в чехол, заткнув под нее удостоверения личности, принадлежавшие ей и матери. Возможно, они понадобятся месье Гужону, когда он будет изготавливать для них поддельные документы.

Оставив чемодан в прихожей, она закрыла дверь квартиры и быстро направилась к лестнице, низко опустив голову. Ее рука так сильно сжимала ручку чехла пишущей машинки, что побелели костяшки. Ева сильно рисковала, выходя на улицу без звезды. Но она рассчитывала, что полицейские, занятые арестами других евреев, не обратят на нее особого внимания, тем более если она будет держаться уверенно. В конце концов, какой еврейке придет сейчас в голову направиться в самый центр Парижа, да еще и с улыбкой на губах?

Еве понадобилось двадцать минут, чтобы спокойным шагом – что давалось ей с большим трудом – добраться до высокого здания префектуры полиции на острове Сите посреди Сены. В этом здании также располагалась городская администрация. Именно здесь работал ее отец до того, как были приняты первые антисемитские законы. И именно здесь, без сомнения, организовали сегодняшний ночной налет. Она входила в чрево чудовища, но другого выхода не было.

Она обернулась и, запрокинув голову вверх, посмотрела на величественно возвышающиеся у нее за спиной две башни собора Парижской Богоматери. Открыв дверь префектуры и входя внутрь, Ева подумала о работающем тут каждый день руководстве полиции. Особенно о тех, кто распорядился этой ночью собрать всех евреев и увезти их, словно мусор, – как они могли творить подобные злодейства в тени Божьего дома?

– Мадемуазель? – Голос, прозвучавший слева, едва она закрыла дверь, заставил ее вздрогнуть. Она обернулась и нервно сглотнула – прямо перед ней стоял немецкий солдат.

– Да, месье? – Она задрожала и покрылась испариной.

Он смотрел на нее не столько подозрительно, сколько устало.

– Куда вы идете? – спросил он с сильным немецким акцентом. Ева замешкалась с ответом, а он окинул ее взглядом с ног до головы, задержавшись на выпуклостях груди под платьем. Когда солдат снова поднял глаза на ее лицо, она уже знала, как все это можно обыграть.

Глубоко вздохнув, она одарила его самой очаровательной улыбкой и захлопала ресницами.

– Я и не знала, что ваша форма вблизи выглядит такой красивой, и отглажена она просто идеально. – Солдат покраснел, а она быстро добавила: – Видите ли, отец попросил меня отнести эту пишущую машинку. Он их чинит, но сейчас приболел, а ее нужно вернуть именно сегодня.

Ева задержала дыхание, пока немец, которому