Владислав Бахревский - Ярополк Страница 60

Долго ждать скрытых, как всегда, поборов народу не пришлось. Василевс издал новеллу о тетартероне, о двойном весе номисмы. Легкой монетой расплачивалось государство, налоги же взимались только старой, тяжелой.

Но прежде всего Никифор Фока опустошил казну константинопольских богатых монастырей. Патриарх Полиевкт негодовал. Приставленные к нему шпионы тщательно записывали все сказанное святейшим вгорячах, чтобы найти улики заговора.

Улик не сыскали. А поход Никифора на Болгарию закончился конфузом. Потеряв в пограничных стычках несколько отрядов, причем один тетриарх погиб вместе со своей тысячью, василевс не решился углубиться в горы со всем войском, а почел за благо вернуться домой.

Царю болгар было послано грозное предупреждение: впредь не пропускать через свои границы турков, так в Византии называли венгров.

Ответа василевс не получил, но ничего поспешного предпринимать не стал.

Вернулся в Константинополь и объявил, что болгары наказаны: все их порубежные крепости понесли урон, а иные разорены. Чтобы заткнуть рты насмешникам, чтобы развлечь народ, было приказано устраивать грандиозные представления на ипподроме.

Пошатнувшийся военный авторитет Никифор собирался вернуть стремительным победоносным походом на Сирию. Не забыл и о болгарах. Он наблюдал за русскими кораблями, которые причаливали к пристани, и его осенило. Почему бы не натравить молодого Сфендослава на царя Петра? Сфендослав обратил в прах Хазарию! Его войско становится опасным. Так пусть бьет болгар, а болгары пусть бьют русских. Сильные сильных. Пусть бьются до изнеможения и превратят друг друга – в ничто.

Стрела в стрелу

Дочь дуки Константина прекрасная Александра принимала вместе с тетушкой Христодулой двоюродного брата Калокира, о котором теперь было много разговоров. Василевс Никифор пожаловал не очень-то известному молодому еще человеку сан патрикия[93], приравняв к самым почитаемым людям Византии.

Калокир приехал в белоснежных одеждах с клавами – с пурпурными полосами по краям.

– Калокир! – радостно воскликнула Александра, разглядывая на брате знаки патрикия. И вдруг ехидно сощурила глаза, засмеялась, приложив пальчик к губам: – Калокир, тебе более к лицу пурпур. Что это за полоски – золотые ромбы смотрятся лучше.

– Александра! – изумился Калокир. – Представляю, какую судьбу ты себе намечтала, если клавы патрикия тебя, как я вижу, только смешат.

– Мне нравятся пурпурные полосы! – возразила Александра. – Но пурпур более подходящ… к твоей осанке, к твоим взорам!

– Александра, уймись! Багрянородные таких речей не терпят, – сказал Калокир, огорченный легкомыслием сестры.

– Что ты скис? Я достигла возраста невесты! – Александра подняла носик. – Все, что я говорю, – серьезно.

– И опасно, – добавил Калокир.

– Опасно?! Но почему? – Александра раскрыла руки и повела по сторонам. – У белого света четыре стороны, ступай в любую! Варвары, слава Богу, еще не перевелись. Победи и будь основателем своего собственного царства. Посмотри, как ходит по белу свету скиф Сфендослав. Устремился на буртасов – и нет буртасов, на Хазарию – и Хазария отныне только часть Руси.

Калокир замахал руками:

– Александра! Я все понял. В тебе живет дух Александра Великого!.. Но ты, как всегда, угадала: белый свет ждет меня, и именно та его сторона, где живет неистовый Сфендослав.

Невеста превратилась в девочку, а у девочки глаза стали испуганные.

– Ты уезжаешь?! К Сфендославу?! К скифам?!

– Ты плачешь? Александра! – растерялся Калокир.

Девочка отерла рукой слезы. Вспомнила о приличиях, платочком дотронулась до носа, промокнула щеки. Подняла суровые глаза на брата:

– Ты правду говоришь?

Калокир вздохнул:

– Правду… Меня посылает к Сфендославу василевс…

– Вот почему ты вдруг стал патрикием.

– Да, это так… Руссы, как и все другие, любят почет. – Калокир улыбнулся: – Александра, что же ты не спрашиваешь о голосистом отроке?

– До пения ли тебе теперь?

– Еще как! Из-за этого Баяна откладывается день моего отъезда.

– Баяна?

– Так зовут отрока… История, достойная пера Геродота[94]. Сей отрок, обладатель серебряного голоса, был пленником хазар, пел самому кагану!

– Ну что ж! Теперь поет патриарху и василевсу.

– Нет, Александра, не в этом необычайное. Еще раньше Баян пел Сфендославу и жрецам языческих богов. Божий дар! В Хазарии, в Итиле – разве это не чудо? – отрок встретил уведенную в рабство мать, а в Константинополе, куда его увезли, спасая от слуг кагана, – своего отца.

– Значит, отец его раб?

– Его отец – воин. Рабом он был на Крите. Его освободил и принял на службу Никифор.

– Все равно ничего не понимаю! – вздернула плечи Александра. – Певчий и твой отъезд? Что здесь общего?

– В том-то и дело! Оказалось, отрок то ли рос вместе с сыном Сфендослава, то ли был при главном жреце, но руссы его ищут. О нем спрашивали купцы, прибывшие недавно из Киева. Я должен отвезти Баяна Сфендославу и его сыну.

– Ну так отвези!

– Не могу. Баян бежал.

– Бежал?!

– Евнухи хотели сохранить голос.

Александра гневно стукнула ножкой об пол.

– Ах, это отвратительное племя! Им мало, что сами они полулюди.

– Вот я и пришел тебе сказать, Александра: твое желание будет исполнено. Прежде чем отправиться за море, Баян споет тебе свои скифские песни.

– Что ж, я подожду подарка, – серьезно поклонилась брату Александра. – Прими и от меня подношение.

Сняла со стены маленький колчан с маленьким луком.

– Твоя детская забава?! – удивился Калокир.

– Ты плохо разбираешься в оружии, мой брат. Это древний лук скифов. Смотри, он склеен из разных пород дерева. Впрочем, пойдем-ка на стрельбище. Я попрощаюсь с моим любимцем и покажу, сколь он великолепен.

Калокир повиновался.

Они вышли в сад. Возле стены стояли три деревянных болвана с круглыми щитами на груди.

– Целься в эти щиты, – предложила Александра, подавая брату маленький лук и небольшие, но тяжелые стрелы.

Калокир попал одному болвану в плечо, другому ниже пояса, и только третья стрела впилась в край щита.

– Смотри, как учил меня целиться и как спускать тетиву мой отец.

Александра одну за другой пустила три стрелы, и ошеломленный Калокир увидел: все они попали в его стрелы.

– Так стреляет дука Константин! – с гордостью сказала Александра. – Это не лук! Это чудо!

– По-моему, стреляла все-таки ты сама, – засмеялся Калокир. – Но я бы хотел взять несколько уроков у твоего учителя.

– В чем же дело?! – раздался веселый густой голос.

В тени портика стоял дука Константин.

– Отец! – кинулась к нему Александра.

Дука поцеловал дочь в голову, в глаза, шепнул:

– Слезы не лить! Я уже дома!

Взял лук, потянулся за стрелами.

– Вот тебе первый урок, мой Калокир.

Трижды прозвенела тетива, и три стрелы попали в стрелы Александры.

– Знай, племянник, так стреляют руссы. Я их науку перенял в молодости.

Потом был пир, на пиру среди домашних людей дука поведал о своих злоключениях.

Посланный василевсом в Сицилию, он был вторым стратегом после командующего войсками патрикия Мануила Фоки. Мануил, сын Льва Фоки, племянник василевса, после быстрых побед под Сиракузами, Гимерой, Тавромением, Леонтиной потерял бдительность и, вместо того чтобы удерживать занятые города, стал гоняться за отрядами сицилийцев, пытаясь поскорее сломить всякое сопротивление.

– А на острове горы! – рассказывал Константин. – Фаланга была увлечена отступающим врагом в теснину. Мы разбрелись, ища малые группы агарян, и когда перестали быть единым целым, получили множество ударов со всех сторон… Я бывал во многих тяжелых сражениях, но такого не видывал. Нас резали, как скот для жертвоприношения. Многие, получив удары камнями сверху, не могли держать в руках оружия. Раненых неистовые сицилийцы тоже не щадили. Они перестали нас убивать только потому, что обессилили. Патрикий Мануил погиб, я получил ранение в спину, но Бог даровал мне жизнь. Флот друнгария Никиты тоже был разгромлен в Мессинском проливе. Нас, наиболее титулованных, собрали, посадили на корабль и отправили к правителю Египта эмиру Аль-Муизу. Сколько бы нас держали невольниками, одному Аллаху известно, но христианнейший наш государь не потерпел, чтоб мы долго томились в рабстве. Никифор пригрозил Аль-Муизу войною и не пожалел денег на выкуп. Вот я перед вами, знавший многие победы, а теперь видевший своими глазами, что это такое – безумная пляска смерти. Такого никогда уже не забыть.

– Мой дорогой дядя! – возразил Калокир. – Мы все будем молить Господа, чтоб тяжелые воспоминания оставили тебя… Государь, радуя народ, устраивает теперь великие игрища. Я приглашаю тебя и… некоего Александра завтра на ипподром. То, что готовит Никифор, – грандиозно.