Михаил Загоскин - Аскольдова могила Страница 60

Через полминуты Богорисовна вошла опять.

– Не погневайся, матушка! – сказала она с приметным смущением. – Что прикажешь?.. К тебе пришел ключник Вышата.

– Вышата? – повторила Рогнеда голосом, исполненным негодования. – Чего хочет от меня этот презренный старик?

– Он пришел не один и говорит, что его прислал государь великий князь. Прикажешь ли ему явиться пред ясные твои очи?

– Пусть войдет, – сказала Рогнеда, и все признаки продолжительной душевной скорби исчезли с лица ее. На бледном челе изобразилось холодное спокойствие, а потухшие в слезах взоры заблистали величием.

Двери отворились. Ключник Вышата, согнувшись в дугу и выступая на цыпочках, явился с подобострастным и подлым лицом своим перед супругою Владимира.

– Что угодно государю великому князю? – спросила Рогнеда, кинув на него взор, исполненный презрения.

– Я прислан к тебе, матушка Рогнеда Рогвольдовна…

– Супругу твоего государя, – прервала Рогнеда, – называют великой княгиней, даже и тогда, когда она была бы покинута и презрена своим мужем

– Не погневайся, государыня, – продолжал с покорностью Вышата, – я это так, спроста сказал. Великий князь, узнав от меня, что ты все изволишь тосковать и проводишь без сна целые ночи, приказал мне привести к тебе любимого своего певца, Фенкала, чтоб позабавить тебя своими песнями.

– Фенкала, этого варяжского скальда?

– Да, государыня

– Варяжского скальда! – повторила Рогнеда, не скрывая своего восторга. – О, песни моей родины, песни моего детства, я опять вас услышу! Зови его, зови!

– Ступай сюда, молодец! – сказал Вышата, обращаясь к дверям.

Фенкал, держа под плечом свою ручную арфу, вошел в комнату.

– Приветствую тебя, дочь знаменитого Рогвольда! – сказал он, поклонясь почтительно Рогнеде

– Что ты, что ты? – шепнул ему на ухо Вышата. – Говори: великая княгиня.

Добро пожаловать, дорогой гость, – сказала Рогнеда. – Садись, мой единоземец, садись Фенкал!.. Ступай, Вышата, скажи великому князю, что если б он подарил меня лучшим ожерельем царицы византийской, то и тогда не порадовал бы столько своей супруги, как прислав к ней своего варяжского скальда.

– Слушаю, государыня! Я скажу ему об этом завтра, а теперь, пока Фенкал будет забавлять тебя своими песнями, я должен остаться здесь.

– Здесь? – повторила Рогнеда, и бледные ее щеки вспыхнули. – Неужели, – продолжала она, устремив сверкающий взор на Вышату, – великий князь киевский посрамит себя до того, чтоб отдать честь своей супруги – свою собственную честь – под надзор и защиту ключника Вышаты!

– Государыня, – сказал робким голосом Вышата, – я не дерзну никогда и помыслить…

– Если супруг мой, – прервала Рогнеда, – приказал тебе не покидать Фенкала одного, то ступай с ним вместе, я не хочу слушать его песен.

– Государь великий князь не приказывал мне этого, но я думаю…

– Молчи! – вскричала Рогнеда. – Пусть подлые рабыни и наложницы исполняют твою волю, но мне, великой княгине Киевской и дочери Рогвольда, может приказывать один супруг. Ступай!

Вышата посмотрел с недоумением вокруг себя, подошел к нянюшке Богорисовне и сказал ей на ухо:

– Если вы хотя на минуту оставите великую княгиню, то прощайтесь с вашими головами.

Потом, поклонясь почтительно Рогнеде, вышел вон.

– Давно ли, Фенкал, ты служишь великому князю? – спросила Рогнеда, когда ключник вышел из терема.

– Я не слуга его, а пленник, – отвечал мрачным голосом скальд.

– Несчастный! Итак, ты не волен возвратиться в твое отечество?

– Нет.

– Откуда ты родом?

– Из Бергена.

– Из Бергена! О, сколько раз я слыхала от моего родителя о этой отчизне неустрашимых витязей и вдохновенных певцов. Он сам был родом из Бергена… Ах, зачем он покинул свою родину, зачем ему захотелось быть князем Полоцким!.. Живы ли, Фенкал, твои родители?

– Моя мать давно уже умерла, а жив ли мой отец, не знаю.

– Итак, его не умертвили в то время, когда ты был взят в плен?

Фенкал взглянул пристально на великую княгиню и, помолчав немного времени, сказал:

– Неужели ты думаешь, Рогнеда, что я стал бы есть хлеб Владимиров и тешить его варяжскими песнями, если б он был убийцею моего отца?

Легкий румянец пробежал по бледным щекам Рогнеды.

– А что бы ты сделал, несчастный юноша, – сказала она, – если б ты был взят в плен убийцею твоего отца?

– Что бы сделал я? – повторил Фенкал. – Рогнеда, родитель твой был скандинавский витязь, в твоих жилах течет варяжская кровь – и ты спрашиваешь меня, что сделал бы я с убийцею отца моего!

– Фенкал, – сказала вполголоса Рогнеда, поглядев робко вокруг себя, – не забывай, что ты говоришь с супругою Владимира…

– И дочерью злополучного Рогвольда, – прервал певец. – Не знаю, помнишь ли ты это, Рогнеда, а я никогда не забуду ни отца твоего, ни братьев, ни того, как породнился с ними твой супруг и повелитель.

– Молчи, зловещий скальд! – шепнула Рогнеда. – Молчи! Что прошло, то невозвратимо… Зачем ты пробудил в душе моей воспоминания о прошедшем?.. Мой отец… братья мои!.. О, Фенкал, возьми, возьми свою цевницу! Быть может, родные звуки моей отчизны усыпят хотя на время эту змею, которая сосет и гложет мое сердце. Пой, Фенкал, пой!

Вещие персты Фенкала пробежали по звонким струнам: они зарокотали, и согласные их звуки слились с могучим голосом вдохновенного скальда. Он запел:

Зову тебя, Рикмора тень,Из лона неги, наслажденья!Приди, оставь Асгарда сень,И, как порывы вдохновенья,Ты овладей мой душой;Зажги восторга огнь священныйВ моей груди! Да голос мой,Твоею славой вдохновенный,Вновь передаст ее векам!Да песнь игривая прольетсяРекой восторга по струнамИ, легкокрылая, несетсяОт нас к грядущим временам;И там бессмертною хвалоюРикмора память осенит,И повесть скальда затвердитПотомство шумною толпою!

Певец остановился. Дико зазвучали струны его арфы, и он запел снова:

Средь утесов и скалДревний замок стоялИ меж ими казался скалою.Стен зубчатых ряды,Рвы, потоки, садыРасстилал он над их головою.

Как венец диких гор,Окружал замок борВековых дерев сумрачных строем.И могуч и велик,Неприступен и дикБыл он сенью бестрепетным воям.

И в нем скальдов хвалаНеотступно жила,Прославляя двух витязей младость.Их вскормила война:Как подруга, онаСоставляла их шумную радость.

Был Рикмор их отец;Славы громкой венец,Соплетенный бессмертной хвалою.Уж носил много лет,И давно целый светПрогремел: «Честь и слава герою!»

Кто видал, чтобы онБыл когда побежденИль оставил кровавое поле?Его спутником – честь,За обиду ей – месть!И народам закон – его воля!

Из стран дальних, чужихТолпы воев младыхУдивленье им в дань приносили.Но не славой одной, —Увлекаясь красой,Они в замок Рикмора спешили.

В нем Едвина, краше славыИ пленительней побед:Как бессмертье, величава,Как Одена вечный свет,Неизменной красотоюСредь семьи своей цвела,И всех витязей толпоюВ замок отческий влекла.Но давно душа неясноПро любовь шепнула ей:Витязь юный и прекрасныйБыл давно ей всех милей.И, по струнам ударяя,Скальды им хвалу гремят;Ходит чаша круговая,В замке пиршества шумят.

Как внезапною поройПриспел витязь другойИ пленился Едвины красой;И в безумстве, влюблен,Ее требовал он,И ответом был смех над мольбой.

И не снес он отказ:Еще день не погасИ шум пиршеств в замке носился,Как с дружиной своей,Вихрей бурных быстрей,В него силой витязь вломился.

И пожар запылал. Под ударами палСам Рикмор, лютой смертью томимый;Взор последний очейЗрел смерть милых детей.И позор его дщери любимой!

Фенкал остановился. Устремив испытующий взор на бледное чело Рогнеды, протяжно и с горькою укоризною, которая отзывалась в каждом звуке его голоса, он запел снова:

Еще замок пылал,Еще старец стонал,Еще кровь родных братьев дымилась,Как убийца, в крови,Дал обет ей любви, —И Едвина ему покорилась.

– Перестань, перестань, Фенкал! – вскричала Рогнеда. – Ужасны твои песни! Они тошнее для меня погребальных воплей. О, какой палящий яд проливают они в мою душу!

– Если ты, супруга Владимира, – сказал Фенкал, – боишься слышать, как проклятие скальда гремит над главою убийцы Рикмора и несчастных юношей, сыновей его, то я не буду продолжать моей песни, а спою тебе, когда хочешь, о пирах Одена, о его надоблачных чертогах и беспредельном веселии знаменитых скандинавских витязей, с честью и славою умерших на поле битвы.

Рогнеда, в знак согласия, наклонила свою голову и Фенкал запел: