Алекс Ратерфорд - Владыка мира Страница 62

– Ты слишком нетерпелив. Может статься, твой отец проживет еще очень долго.

– Я молю об этом Всевышнего. Если ты думаешь, что я хочу, чтобы мой отец отправился в мир иной, то ты ошибаешься. Но я больше не могу тратить годы вот так, без надежды чего-либо достичь. Я мог бы с таким же успехом родиться одной из своих наложниц, лежать целыми днями на подушках и полнеть от сладостей, или тучным евнухом, который никогда в жизни не достанет кинжала или меча. Я – мужчина и воин, и я хочу действовать. Если отец не позволит мне этого, я останусь ни с чем. Это во времена наших предков могольский принц мог уехать прочь в поисках новых земель, где мог основать свое собственное государство, как сделал мой прадед Бабур. За его жизнь ему довелось управлять Ферганой, Самаркандом и Кабулом, прежде чем он добрался до Индостана. Когда он был вдвое моложе меня, то уже заявил о себе на весь мир.

– Повелитель… – Это был один из его горчи. – Твоя жена Джод-бай зовет тебя к себе.

Салим кивнул. При мысли о Джод-бай у него перед глазами возникло ее маленькое беззаботное круглое лицо, которое еще больше округлилось от счастья в тот день, когда она поведала ему новость о своей беременности, развеяв его всегдашнюю мрачность. Нужно радоваться тому, что имеешь. Сулейман-бек снова прав. Как и многие другие, кто когда-либо давал ему жизненные советы – шейх Салим Чишти, который теперь лежит в мраморной могиле во внутреннем дворе мечети в Фахтепур-Сикри, бабушка и ее сестра, – нужно запастись терпением.

– Я сейчас же пойду к ней. Сулейман-бек, когда я возвращусь, будем праздновать, как ты и предлагаешь.

– И не забывай, что в одном ты уже превзошел своего отца. У него-то наследники появились попозже, чем у тебя.

Акбар держал на руках своего нового внука.

– Я нарекаю тебя Хуррам, что значит «радостный». И пусть радостна будет твоя жизнь, и ты сам будешь приносить радость всем вокруг. Но, что еще важнее, да сопутствует тебе удача в приумножении богатств нашей империи.

Акбар улыбнулся, глядя на крошечное лицо Хуррама, сморщенное, как у всех новорожденных младенцев, и крепче прижал к себе маленькое изгибающееся тельце, обернутое в зеленый бархат. Затем, обернувшись, он обратился к своим придворным и военачальникам:

– Придворные звездочеты сказали мне, что положение планет в момент рождения Хуррама три дня назад совпало с положением звезд при рождении моего великого предка Тимура. Это обстоятельство само по себе очень благоприятно, но есть нечто поважнее: нынче тысячный год по нашему исламскому календарю, а месяц рождения моего внука совпадает с месяцем рождения пророка Мухаммеда. Это дитя, как Абуль Фазл уже записал в своих хрониках, будет «лентой на чалме падишаха и даже солнце затмит своим великолепием».

Салим зарделся от гордости при взгляде на Хуррама. Восхищение отца своим новым внуком, казалось, не знает границ. Спустя всего несколько часов после рождения, услышав, как звездочеты взволнованно сравнивали дату его рождения с рождением Тимура, Акбар послал Салиму в дар пару лучших вороных жеребцов, а также тонкие шелка и благовония для Джод-бай. Когда он держал Хуррама, его лицо озарялось нежностью, которой Салим никогда у него прежде не видел, и это наполнило принца новой надеждой. Конечно, это сблизит их с отцом и укрепит его, Салима, в правах на престол. Казалось, сам Всевышний хотел этого, позволив Хурраму появиться в такой день.

Глядя на то, как отец держит его сына, Салим жалел, что невозможно прозреть будущее сквозь годы и увидеть, какими однажды станут это морщинистое личико и эти крошечные ручки и ножки. Если звездочеты говорят правду, то это дитя станет великим воином, завоевателем, правителем, имя которого навсегда останется в веках, даже когда о других забудут.

Акбар поднял украшенные драгоценными камнями руки, давая знак, что будет говорить дальше.

– И поскольку рождение этого ребенка окружено столь особенными знамениями, я решил, что воспитаю его сам.

Салим не сводил с Акбара глаз, изо всех сил пытаясь осмыслить слова отца. Ведь не хочет же он сказать… Но по мере того, как он слушал спокойный, но властный голос Акбара, намерения падишаха становились все яснее.

– Принц Хуррам будет отдан на попечение одной из моих жен, Рухии-Бегум, в мой гарем, чтобы я мог видеть его в любое время дня или ночи. По мере его взросления я поручу особым наставникам следить за его образованием и сам буду принимать в нем участие.

Отец не доверяет ему даже воспитание своего собственного сына? Салим уставился себе под ноги, стараясь не смотреть на Акбара, чтобы сдержаться. Ведь здесь же старейшины, сказал он себе, впиваясь ногтями одной руки в ладони другой настолько глубоко, что выступила кровь. Но возмутиться было невозможно. Салим попытался успокоить свои мысли и справиться с дыханием, которое внезапно стало прерываться, будто ему не хватало воздуха. Тогда другая мысль жестоко пронзила его. Отец видит в Хурраме наследника? Нет, не может быть… Боковым зрением он заметил, что за ним наблюдает Абуль Фазл. Маленькие глазки летописца смотрели на него с интересом, словно оценивая, как Салим воспримет эти новости. «Какую роль во всем этом играет Абуль Фазл? – внезапно задался вопросом Салим. – Не поощрял ли он Акбара выделить Хуррама, чтобы продлить срок собственного пребывания у власти? Летописец может стать регентом, если Хуррам взойдет на престол в детстве…» От этой мысли Салим закипел от гнева, изо всех сил сдерживая желание вынуть кинжал из-за пояса и одним стремительным движением полоснуть Абуль Фазла по мясистому горлу. Но он не станет доставлять летописцу удовольствия наблюдать, как больно ему сейчас от слов отца. Салим постарался принять непринужденный вид, но в мыслях продолжал сосредоточенно соображать, пытаясь понять, зачем Акбар отбирает у него сына. Небольшим утешением оставалось то, что Хуррам будет жить в роскоши, да и Рухия-Бегум отличается добрым нравом. Салим знал ее с детства. Эта седая, непримечательного вида женщина была двоюродной сестрой Акбара – дочерью давно умершего дяди Хиндала – и почти ровесницей падишаха. Детей у нее не было. Ее брак с Акбаром был, вероятно, так же поспешен, как и у многих других обитательниц его обширного гарема… Нет, за Хуррама можно было не беспокоиться. Кто здесь проиграл, так это он и Джод-бай, которая не сможет видеться с сыном каждый день.

При мысли о Джод-бай Салим сжал зубы. Она так долго ждала этого ребенка, что необходимость всецело предоставить его чужим заботам причинит ей ужасную боль. Это Рухия-Бегум будет подбирать для Хуррама кормилиц. И Рухия-Бегум будет каждый день наблюдать, как он растет…

Как только торжественный пир был окончен, Салим побежал искать в гареме Джод-бай. Ее глаза были красны от слез, но она не билась в рыданиях, как сделала бы Ман-бай, если бы у той отобрали новорожденного Хусрава. Она тихо сидела на желтом парчовом диване, сжав руки. Салим наклонился и поцеловал ее.

– Прости. Я не знал, что задумал отец.

Джод-бай немного помолчала. Когда она заговорила, голос ее был спокоен:

– И ведь взамен он одарил меня…

Расцепив руки, она показала то, что сжимала в них, – великолепное золотое ожерелье со сверкающими рубинами и крупным жемчугом. Целые армии сражались и за меньшее.

– Оно прекрасно, но я бы предпочла, чтобы падишах оставил мне сына.

Женщина пропустила яркое ожерелье сквозь пальцы, уронив его на ковер цвета индиго себе под ноги, где оно свернулось украшенной драгоценными камнями змейкой.

– Обещаю тебе, что однажды найду способ отомстить за тебя – и за Хуррама. Он не будет всецело принадлежать только лишь деду, и связь между матерью и сыном всегда будет сильна, независимо от обстоятельств.

Кому это знать, как не ему, думал Салим. Перед его мысленным взором возникло гордое лицо Хирабай, которое смягчалось лишь в присутствии ее сына.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила Джод-бай, затем тряхнула головой, словно споря сама с собой. – Конечно, нет. Твой отец – падишах, и то, что он пожелал воспитывать нашего сына, – большая честь для нас. Я не должна жаловаться.

Горе странно преобразило ее округлое личико, обычно сияющее от радости. Салим почувствовал, как слезы защипали и его глаза. Ему было жаль ее и досадно от собственной беспомощности. Но вместе с тем он понял, что нужно делать. Скрой свои чувства, сказал он себе, будь терпелив. Твое время настанет… Ты будешь править.

Но чем больше Салим впоследствии размышлял над этими словами, тем меньше сам в них верил. Все это напоминало больше беспомощность, чем терпение. Каждый день он должен был жить со знанием, что совершенно ничего не может сделать. Он полностью зависел от Акбара, восхищение и интерес которого к внуку нисколько не ослабли. Салим знал, что должен радоваться, что его отец так любит Хуррама… то, что он не должен испытывать досады от того, что отец никогда не относился так к нему самому. Но это было тяжело. И так же тяжело было смотреть на Хуррама, когда его изредка приносили к Джод-бай. Он извивался в ее руках, которых не знал, и плакал, требуя вернуться к кормилице, которую назначила Рухия-Бегум. Джод-бай пыталась не показывать своего горя, но оно никогда не покидало ее, Салим был уверен. Все время мыслями он возвращался к Абуль Фазлу, который, конечно, приложил руку ко всему, что разбило его надежды.