Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1) Страница 65

– И на таком спасибо, – ответил так же спокойно старый воротник.

Казаки в одно мгновение приняли помилованных в свою среду. Минуту назад не смевшие и не желавшие заступиться за них, они теперь словно совсем забыли недавний бой возле башни, хлопали прощенных стрельцов по плечам и, бодря, предлагали вина и браги из невесть откуда вытащенных сулеек...

Стрельчихи, исступленно крича, висли на шеях спасенных.

– Устал я, старой, – сказал Степан старику воротнику, еще стоявшему перед ним. – Сведи коли куды, уложи соснуть на часок...

– Пойдем, поведу, – согласился старик.

– Стрельцов пустить! Яму засыпьте, – громко распорядился Степан. – Пойдем! – позвал он старика, торопясь уйти с места казни.

Яицкий есаул подошел к Степану.

– Пожалуй ко мне, Степан Тимофеевич, – кланяясь, попросил он.

Разин обвел его и своих есаулов усталым и помутившимся взглядом. Ему представились крики, пьянство...

– Ужотко приду к тебе, Федор Власыч, – пообещал он, – а нынче Иван Черноярец городом правит, а я... – Степан пошарил глазами в толпе и остановился на лице старика воротника, скромно ожидавшего в стороне, – вот нынче пойду к старику... Как, бишь, тебя?..

– Максим, – подсказали ему из толпы.

– К Максиму пойду, – заключил Разин.

Как городами владать

Город, кипевший ключом, несмотря на то что была ночь, клонившаяся уже к рассвету, с толпами возбужденных людей, с пламенем, дымом и искрами факелов, остался теперь позади. Покинув дела на Ивана Черноярца, Степан пробирался за стариком по освещенным луной путаным улицам городской окраины, по пустырям, через чужие плетни, как привык проходить старик.

Бледный свет ущербной луны освещал им путь между глиняных белых лачужек, на стенах которых расплывчато рисовались тени древесных ветвей. Оба молчали, занятые каждый своими мыслями.

Степан не подозревал, что Сергей с Еремеевым и пятеро казаков следовали за ними, страшась отпустить его одного на край города, где, вместо шумной пирушки в доме Сукнина, он выбрал тихий ночлег у безвестного старикашки.

По узкой тропинке между репьяком и полынью, пахшими пылью и горечью, широко шагая через большие камни, старик подошел к низкой избушке, засевшей между двумя другими такими же развалюшками, похожими на черные баньки.

– Тут, ватаман, – сказал старик, привычно распутывая мочалку, которой, вместо замка, был завязан дверной пробой.

Усевшись на лавке в низкой и темной избе, атаман ощутил неодолимую усталость. Старик двоился в его глазах.

– Хотел с тобой говорить про старое время, – сказал Степан, чувствуя тяжесть во всем теле и в голове. – Ан устал... стало, спать пришло... После...

Подняв с полу ноги, Степан протянулся на лавке. Старик – на другой, приперев изнутри дверь избы кочергою и угасив зашипевший светец.

Степан, однако, не спал. Мысли его путались. Перед глазами вставали картины стрелецкой казни. Красивое лицо молодого десятника, рыжий стрелец, безмолвно взлетающий и падающий топор и вдова-стрельчиха, распаленная, словно ведьма при зловещем блеске огня...

Разин не мог позабыть стрельчиху. «У других ведь тоже казнили мужьев, – думал он. – Те не кричали столь дерзко, не просились на плаху со своими стрельцами... Знать, Марья любила стрельца своего!.. Как, бишь, звали его? Да, Антон... Любила Антона, а он за бояр да дворян стоял, и голову положил за них, и стрельчиху свою, вишь, покинул, не пожалел... А то ныне жил бы, любил бы ее. Такую-то как не любить?! Хороша! Не хочешь – полюбишь! И мне, ишь ты, в сердце запала, со всею злостью своей, с нелюбьем ко мне... А в сердце все же запала!..»

«Не ладно, и впрямь не ладно – казнили их сколько! – подумал Степан. – Грозой нельзя городом править. Добром бы править, не силой!.. А то – как дворяне... Слава худая про нас пойдет... Опять с царем подрались, да и царских стрельцов посекли... Стрельцы за стрельцов пойдут метиться. Окружат нас тут в городке, и на Дон не уйдешь!.. А как городами владают?»

Степан заметил, что в темноте старик прислушался, приподнялся и сел, стараясь не зашуметь.

Разин понял его тревогу и про себя усмехнулся: «И то – соберется полдюжины эких стрельчих, припрут снаружи да запалят огоньком... Тут и конец атаману: споет панихиду стрельцам! Да ладно, караулит старый!» – подумал Степан.

Тяжесть век одолела, в последний раз сознанье вернуло его в избу, но сидевший на лавке старик тут же заклубился дымом, поплыл в желтоватом свете луны и растворился в далекой хмельной песне, ворвавшейся через узенькое окошко...

И всю ночь мучила его духота. Черный поток среди песчаной пустыни отделял его от стрельчихи Марьи, вдовы казненного рыжего. Словно из темной меди плечи и полуобнаженная грудь ее манили Степана. Он кинулся в черный поток и увяз, барахтаясь в сгущавшейся крови. Он тонул, и Марья на том берегу была тем, кто единственный мог бы его спасти из этой кровавой трясины. Вот он почти достиг берега. Марье осталось лишь протянуть ему руку. Она нагнулась, и он рванулся к ней, но стрельчиха ногою толкнула его назад в поток...

– Вот где правда твоя – в кровище! – закричала она.

– Дай руку. Спаси. Полюблю тебя. Так стану любить, как муж тебя не любил! – уверял Степан.

– Анто-он! – позвала она...

Разин проснулся. Было яркое утро. Солнце светило в оконце стрелецкой избушки. Черноярец, Сергей Кривой, Еремеев, Сукнин и старик молча в ожидании сидели по лавкам.

«Как архирея ждут аль протопопа с похмелья после престольного дня!» – с насмешкой подумал Разин.

– Вам чего, атаманы? – спросил он.

И вдруг все оживились.

– Спишь долго, Степан Тимофеич! – воскликнул Сукнин.

– Хотели будить, ан дед не велел. Сказыват: мой гость, покою его не нарушу, – шуткой пожаловался Иван Черноярец.

– Давай, Стяпан, подымайся, дела ждут! – сурово сказал Сергей. – Не разбойный стан – город ныне у нас. По-иному вершить все надо, а как – лихоманка знает!..

– Не воеводы – почем нам ведать! – добавил Митяй Еремеев, почесывая в вихрастом затылке.

Степан усмехнулся.

– А вы б старика спросили. Иван говорит – он Псковом владал, от бояр пас город...

– Христос с тобой, ватаман Степан... Как по батюшке, позабыл!.. Куды старику!.. У ворот стоять, караулить – по мне, а городами владать... – с испугом забормотал воротник.

– Ладно! Потом расскажешь про старую быль, а нынче мы сами размыслим, – перебил Степан. Он выспался, и вчерашняя мрачность ушла, но осталась большая забота: город. Что делать с городом? Управлять ведь не плахой да палачом. – Ты, Иван, – обратился Степан к Черноярцу, – возьмешь на себя дела городские, стены да надолбы лучше глядеть.

– Плотников воевода пришлет – тех к делу поставить? – подмигнув, засмеялся Иван.

– Придут же! Не зря голова писал в Астрахань, что стены да рвы обветшали! – подхватил Сукнин.

– Ты, Сергей, житницы, кабаки смотри, казну собирай с вина.

– Гляди, купцы бы все дни торговали. Ино начнут припрятывать всякий товар и дороговь нагонять, – вставил старый воротник.

– Верно, Максим! – одобрил Степан Тимофеевич. – А кто торговать не схочет, то лавку зорить и товары дуванить. А кои торговые люди ладом торгуют, ты тех не обидь...

– Мне будет доля какая, Степан Тимофеич? – спросил Сукнин.

– Ты, Федор, сказывали, море любишь, много по морю ходил. Тебе струговое дело и ведать: смоли челны да струги, снасти морские справляй, прибирай охочих людей ко гребле да к парусам, рыбой войско корми. А пуще всего – что ни день, что ни ночь высылай рыбаков на челнах до самого устья. Нам надо с моря беречься. Как бы с Астрахани не нашли на нас во стругах.

– Может, и с суши грянут, – заметил Сукнин.

– С суши станет беречь Еремеев. Дозоры конные в степи слать.

– Наумов утре послал казаков по степям в разъезд. Тутошних стрельцов уловили, – сказал Черноярец. – Пять человек степями шли в Астрахань.

– Твои стрельцы, есаул! – напомнил Разин деду Максиму. – Сказал – с тебя спрос!

– Спрос-то спрос, а сам ко мне спать?! Куды я тебя одного покину?! – огрызнулся Максим.

– Ладно, дед! – согласился Разин. – Чего с ними сталось? – спросил он Ивана.

Черноярец красноречиво рубанул рукой.

– Туды и дорога! – одобрил Разин. – Головы укажите на пики вздеть, на торгу поставить, чтобы видели все, как измену секем... А Наумыч казацкий уклад между горожан налаживать станет. Так дело у нас и пойдет... Научимся городами владать. Не загинем! – бодря казаков, весело заключил Степан.

Казацкий уклад не был для Гурьева Яицкого городка далекой, неведомой сказкой. Яицкие казаки, уклад которых был близок донским, нередко сюда наезжали. У них тут были не только знакомцы, но даже свойственники и родня. Да, в сущности, казацкий уклад всегда манил русского человека – как наиболее определенное представление о вольности, о том, как люди могут устроить свою жизнь, если над ними не будет воевод и бояр. Потому так легко и быстро устроилась казацкая жизнь и в Яицком городке, где Разин велел жителям обрать из себя есаулов. Поделившись на сотни, гурьевские жители выбрали в есаулы тех, кто в прежние дни обычно больше других ворчал на начальство, на поборы и притеснения. Купцы пооткрывали свои лавки и начали торг, посадские рыбаки выезжали на свой промысел, хотя в устьях Яика Разин велел держать заставы для бережения от перебежчиков. Дальше этих застав никто не смел выйти в море. Несмело и осторожно к городу подошли степные кочевники, предлагали сыр, кожи, скот, просили продать сукна, муки, топоров, пил. Казаки с ними начали торг. Степан разрешил даже открыть в кабаках торговлю вином.