Патрик О'Брайан - Командир и штурман Страница 65

— Можете перерезать веревку, — обратился Стивен к завороженным этим зрелищем матросам. — Теперь ясно, что он родился, чтобы быть повешенным.

За это время фрегат успел значительно приблизиться к «Софи», и его орудийные порты можно было сосчитать невооруженным глазом. Это был тяжелый фрегат — одним бортовым залпом — он мог обрушить на них триста фунтов металла против двадцати восьми фунтов у шлюпа. Однако он был очень тяжело нагружен и плохо держался на волне. Нос фрегата регулярно рассекал зыбь, вздымая ввысь белые буруны, и было видно, что движется он с трудом, хотя заметно приближался к «Софи». «Однако, — произнес про себя Джек, — могу поклясться, что с таким экипажем ему придется убрать бом-брамсели еще до того, как окончательно стемнеет». Внимательно изучая поведение «Дедэньёз», он убедился, что на нем множество новичков, если вообще не новая команда — вещь обыкновенная на французских судах. «Однако он может попытаться взять нас в вилку».

Капитан посмотрел на солнце. Оно все еще было высоко над горизонтом. Сделав сотню поворотов от кормовых поручней до пушки, затем от пушки до поручней на юте, оно по-прежнему оставалось высоко над горизонтом и находилось на прежнем месте, улыбаясь идиотской улыбкой через щель между нижней шкаториной марселя и реем. За это время фрегат заметно приблизился к «Софи».

Между тем будничная жизнь на шлюпе шла своим чередом, как бы сама по себе. Экипаж свистали на ужин в начале первой «собачьей» вахты; после того как пробило две склянки и Моуэт выбрал лаг, Джеймс Диллон обратился к капитану:

— Прикажете объявить боевую тревогу, сэр?

Говорил он несколько неуверенно, поскольку не знал, в каком настроении Джек Обри. Он смотрел мимо капитана на фрегат, паруса которого, сверкавшие в лучах солнца, производили незабываемое впечатление, а белые буруны под форштевнем словно придавали ему дополнительную скорость.

— Конечно, непременно. Выслушаем отчет Моуэта, а затем обязательно объявляйте боевую тревогу.

— Семь узлов четыре сажени, с вашего позволения, сэр, — доложил Моуэт лейтенанту, который повернулся к капитану и, коснувшись полей треуголки, повторил цифры.

Барабанная дробь, глухой гул босых ног, бегущих по палубе к боевым постам; затем длительный процесс привязывания сеток к марселям и брамселям, поднятие добавочных предохранительных бакштагов к брам-стеньгам (поскольку Джек Обри решил к ночи поставить дополнительные паруса); сотни незначительных изменений в распределении, нагрузке и угле установки парусов — все это требовало времени, но солнце еще не зашло, а между тем расстояние между шлюпом и «Дедэньёз» все больше и больше сокращалось. Фрегат нес слишком много верхних парусов и слишком много парусов на бизань-мачте. Однако казалось, что все на его борту сделано из стали: француз не убрал ни одного паруса и не рыскнул (как все надеялись), несмотря на резкое отклонение от курса, произошедшее дважды во время последней «собачьей» вахты, от которого у капитана фрегата, должно быть, едва не остановилось сердце. «Почему же он не подтягивает наветренную шкаторину у грота и не ослабляет напор ветра на паруса? — подумал Джек. — Чует добычу…»

Все, что можно было сделать на борту «Софи», было сделано. Оба судна мчались в полном безмолвии, рассекая теплое, ласковое море при свете лучей вечернего солнца; фрегат постепенно догонял их.

— Мистер Моуэт, — произнес Джек Обри, обойдя посты. Отделившись от группы офицеров, стоявших на левой стороне шканцев, внимательно разглядывая «Дедэньёз», к капитану подошел мичман. — Мистер Моуэт, — повторил Джек и замолчал. Снизу, заглушая пение дувшего с раковины ветра и скрип такелажа, доносились звуки сюиты для виолончели. Юный помощник штурмана внимательно, с готовностью услужить, смотрел на капитана, учтиво наклонив к нему долговязую фигуру, стараясь удержаться на ногах во время кренов. — Мистер Моуэт, будьте добры, прочтите мне ваше стихотворение, посвященное новому гроту. Я очень люблю поэзию, — добавил он с улыбкой, увидев на лице мичмана настороженное, невеселое выражение.

— Хорошо, сэр, — неуверенно ответил Моуэт обыкновенным голосом, затем довольно суровым тоном произнес: — «Новый грот» — и продолжил:

Грот, шквалом что разорван был недавно,Поставлен вновь, на ветре трепеща,Поднят на гордень,Укреплен на рееИ к гитовам подтянут,Нок-гордени, бык-гордени нужны,Чтобы ослабить шкоты, нам важны,Коль хочешь натянуть ты парус поскорей,Возьмись за снасть, что надо, подружней.

— Великолепно, превосходно, — воскликнул Джек Обри, хлопнув юношу по плечу. — Такое стихотворение стоит того, чтобы его напечатали в «Журнале для джентльменов». Прочтите мне еще что-нибудь.

Скромно потупив глаза, Моуэт набрал в грудь воздуха и стал декламировать «Случайные строки»:

Ах, если бы умел я до концаИскусством вечным открывать людей сердца,Тогда бы перестал я целый векС тоской взирать на тот далекий брег!

— Действительно, «далекий брег», — повторил Джек Обри, качая головой, и в это мгновение услышал первый пристрелочный выстрел с фрегата.

Буханье погонного орудия как бы ставило знаки препинания к стихам Моуэта, однако они увидели падение ядра лишь в тот момент, когда нижний край солнечного диска коснулся линии горизонта. Двенадцатифунтовое ядро упало в двадцати ярдах от правого борта шлюпа. В это время Моуэт дошел до злосчастного двустишия:

Дрожа от страха неизбежной смерти,Они жалели лишь себя, поверьте!

Он был вынужден сделать паузу и объяснить, что, «разумеется, сэр, речь идет о моряках коммерческого флота».

— Тогда это объясняет дело, — отозвался Джек. — Однако, боюсь, вынужден прервать вас. Прошу вас, скажите казначею, что нам нужны три самые большие бочки, и поднимите их на полубак. Мистер Диллон, мистер Диллон, мы намерены построить плот и установить на него гакабортный фонарь и три или четыре фонаря поменьше. Надо сделать это под прикрытием фока.

Чуть раньше урочного времени Джек Обри приказал зажечь гакабортный огонь. Войдя в свою каюту, он убедился, что ее кормовые окна видны на большом расстоянии. После того как сгустились сумерки, ходовые огни зажглись и на фрегате.

Более того, он увидел, что на грот- и бизань-мачте убраны бом-брамсели. Теперь, с убранными бом-брамселями, «Дедэньёз» превратился в черный силуэт, резко выделявшийся на фоне фиолетового неба. Его погонное орудие каждые три минуты выплевывало оранжево-красное пламя, появлявшееся раньше, чем звук выстрела достигал «Софи».

После того как над правой скулой шлюпа взошла Венера (и при этом звездный свет заметно померк), фрегат не произвел ни одного выстрела в течение получаса. Его положение можно было определить лишь по ходовым огням, которые определенно не приближались.

— Спустить с кормы плот! — приказал капитан, и неуклюжее сооружение поползло по борту, запутав при этом снасти, крепившие лисель-спирт и все, что только можно. На плоту, на высоте поручней шлюпа, на шесте был укреплен запасной гакабортный огонь и четыре фонаря поменьше в одну линию пониже его. «Где бы мне найти ловкого парня?» — подумал Джек и произнес:

— Люкок!

— Есть, сэр.

— Я хочу, чтобы вы спустились на плот и зажгли все фонари сразу после того, как каждый из таких же фонарей погаснет на борту шлюпа.

— Будет исполнено, сэр. Есть зажечь фонари, как только огни на шлюпе погаснут.

— Возьмите этот затемненный фонарь и обвяжитесь концом.

Операция была рискованной: набегавшие волны поднимали тучи брызг; кроме того, существовала опасность, что какой-нибудь деловой малый на борту «Дедэньёз», вооруженный подзорной трубой, разглядит фигуру, занятую каким-то странным делом на корме шлюпа. Но все вскоре было закончено, и Люкок перелез через поручни на темный квартердек.

— Молодчина, — негромко произнес Джек Обри. — Отвяжите плот.

Вскоре плот оказался далеко за кормой, и «Софи», освобожденная от помехи, рванула вперед. Сооружение очень правдоподобно имитировало кормовые огни шлюпа, а боцман даже соорудил оконный переплет из старых тросов.

С минуту посмотрев на него, Джек Обри произнес:

— Брамсель-лисели ставить!

Марсовые тотчас взвились наверх. Все находившиеся на палубе внимательно прислушивались, не двигаясь, и переглядывались друг с другом. Ветер немного ослаб, но ведь наверху стоял сломанный рей, а нагрузка на паруса была достаточно велика…

Поставили новые паруса, натянули дополнительные предохранительные бакштаги. Гул в рангоуте повысился на четверть тона: «Софи» шла с повышенной скоростью.

С мачты спустились марсовые и теперь стояли вместе с товарищами, время от времени поглядывая назад, на удалявшиеся огни. Ничего особенного не происходило, и напряжение немного ослабло. Неожиданно внимание моряков было отвлечено новым событием: «Дедэньёз» снова открыл огонь. Выстрелы звучали вновь и вновь. Затем появился освещенный борт фрегата, он рыскнул и дал бортовой залп. Это было весьма внушительное зрелище: вспыхнула целая огненная гирлянда, и донесся глухой могучий рев. Однако никакого ущерба плоту залп не причинил, и моряки, стоявшие на палубе «Софи», довольно засмеялись. Один залп сменялся другим — по-видимому, француз рассердился не на шутку. Наконец огни погасли — все разом.