Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне Страница 65

оно появилось. Он не понял, что сказала маркиза своей дочери, видел только, как та протянула ему руку и сказала что-то своим звучным, приятным голосом. Машинально и как будто во сне он прикоснулся к её руке; затем ему казалось, что они говорили о чём-то между собою, но это были для него слова без содержания, которые совершенно изгладились из его памяти. В пылу восторга он забыл, где он. По счастью, никто не мешал ему предаваться своим размышлениям, так как в этот момент все забыли о его существовании. Было уже около полуночи, и гости поднялись со своих мест. Граф и сестра его, переходя от одной группы к другой, уговаривали их остаться по крайней мере до двенадцати часов. Пухгейм раньше всех заявил о своём согласии.

— Наш хозяин прав, как всегда, — сказал он своим громким голосом, — не мешает выпить на прощанье ещё стаканчик вина. На земле всё дело одной минуты; кто знает, может быть, мы завтра же разойдёмся в разные стороны, как Наполеон с Александром I?

Заявление это встретило общее одобрение, и тотчас же по распоряжению хозяина появились слуги с налитыми стаканами вина на серебряных подносах. Молодые девушки и дамы окружили Антуанету, чтобы договориться с нею о предстоящей прогулке.

Эгберт удалился с середины залы в одну из глубоких стенных ниш, чтобы насладиться лицезрением Антуанеты. Он невольно сравнивал её с окружавшими её подругами, и она казалась ему неизмеримо лучше и прекраснее всех их. При одной мысли, что он опять увидит её на следующий день, им овладела такая радость, какую он не испытывал в жизни; его мечты в эту минуту не простирались далее этого.

В это время к Антуанете подошёл Цамбелли, и её образ тотчас же затмился для Эгберта при виде его мрачной фигуры с тёмными волосами и бронзовым цветом лица. Влюблённый юноша чувствовал, как судорожно сжалось его сердце, когда он заметил, что в этот момент яркая краска покрыла щёки молодой девушки.

— Что вы так удалились от нас, Эгберт? — сказал граф, проходя мимо него. — Вы, верно, устали от сегодняшнего дня, но я надеюсь, что вы отдохнёте в моём доме.

— Кто этот господин, который разговаривает с графиней? — спросил с живостью Эгберт. — У него такая наружность, которая невольно обращает на себя внимание.

— Не правда ли? Это несомненно самый выдающийся из моих гостей. Его зовут Витторио Цамбелли. Он родом из итальянского Тироля, младший сын одной дворянской фамилии. Хотите, я познакомлю вас с ним?

— Нет, граф, я не желаю этого.

В эту минуту кто-то из гостей позвал графа, и Эгберт остался один.

На другой стороне залы ненавистный для него человек, имя которого он только что узнал, разговаривал с молодой графиней о каком-то важном и тайном деле. Эгберт заключил это из того, что подруги Антуанеты отошли от неё и она осталась одна с итальянцем. Она отвечала ему односложно, но слушала его очень внимательно. У Эгберта появилось сильное желание помешать их разговору, и он уже сделал несколько шагов, чтобы подойти к ним, однако светские обычаи и привычки оказались сильнее ревности. Но то, что он увидел теперь, превзошло все его ожидания. Цамбелли наклонился к руке Антуанеты и прижал её к своим губам. Эгберт ждал, что девушка с негодованием вырвет у него руку и не потерпит такого осквернения. Но правая её рука оставалась в его руке... При виде этого вся кровь прилила к сердцу Эгберта, и он, не помня себя, подошёл к ним быстрыми шагами.

Оживлённая беседа графини с итальянцем, по-видимому, рассердила ещё одного человека, который не счёл нужным скрывать своего неудовольствия и имел на это больше прав, чем Эгберт. Это был молодой Ауерсперг, который подошёл к Цамбелли с таким вызывающим видом, что тот поспешно отпустил руку Антуанеты и простился с нею с почтительным поклоном. Но избегая ссоры со своим вспыльчивым противником, Цамбелли так быстро отвернулся от него, что столкнулся с Эгбертом.

— Извините меня, милостивый государь, — сказал Цамбелли, взглянув в лицо юноши. Он не обратил никакого внимания на волнение Эгберта, потому что ему и в голову не приходило, чтобы тот мог чувствовать к нему ненависть, не обменявшись с ним ни единым словом. Но его живо интересовала личность молодого бюргера, с которым граф обходился как со старым знакомым и которому маркиза, эта гордая аристократка, помешанная на тщеславии, выказывала чуть ли не материнскую нежность. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Цамбелли, несмотря на его философские рассуждения с Антуанетой о свете и человеческой судьбе.

«Если тут скрывается какая-нибудь тайна, — подумал он, — то нетрудно будет раскрыть её, потому что этот белокурый юноша кажется мне олицетворением откровенности».

— Извините меня ещё раз, — продолжал Цамбелли своим изысканно вежливым тоном. — Если я не ошибаюсь, то видел вас сегодня, милостивый государь, в Ламбахе?

— Это невозможно, потому что я не был в Ламбахе, — коротко ответил Эгберт.

— Неужели я ошибся? — сказал Цамбелли в надежде вызвать юношу на откровенность. — Это было на большой дороге; я ехал верхом из Гмундена, вы шли с севера.

Дерзкая навязчивость итальянца вывела из терпения Эгберта, и он решил отплатить ему той же монетой.

— Какое странное совпадение! — сказал он, стараясь сохранить хладнокровие. — А я так положительно убеждён, что видел вас у мельницы Рабен.

Эгберт назвал первое попавшееся место, которое пришло ему в голову, но Цамбелли сильно смутился и отступил назад с видом человека, перед которым открывается пропасть.

— Значит, это была игра моей фантазии, — сказал Цамбелли, — если только вы не имеете двойника. В будущем этого не случится, потому что лицо ваше никогда не изгладится из моей памяти.

— Я также не забуду вас, — ответил Эгберт тем же тоном.

В этот момент мимо него прошла Антуанета, провожавшая своих подруг. Её гордый и спокойный вид отрезвил Эгберта. Что за безумная мечта овладела им! Какое ему дело до молодой графини и до того, кто нравится ей? Разве он может играть какую-нибудь роль в этом обществе, в которое он попал только благодаря случаю и помимо своей воли!

Печальные размышления Эгберта были прерваны хозяином дома, который, подойдя к нему, положил руку на его плечо.

— Вы отлично держали себя, Эгберт, — сказал он. — Первый шаг сделан, а это самое трудное! К обществу вовсе не так трудно привыкнуть, как