Элизабет Фримантл - Гамбит Королевы Страница 66

Дворец Уайтхолл, Лондон, ноябрь 1546 г.

Дот больше не спала на тюфяке в покоях королевы, в продуваемом сквозняками приемном зале за спальней, которую Катерина все реже и реже делила с королем. Ее сменили другие. Иногда ей хотелось ущипнуть себя. Ей все еще не верилось, что она, простушка Дот Фонтен, замужем за человеком, который пишет стихи и играет на спинете! А на пальце у нее кольцо, подаренное самой королевой, – прямо как в сказке!

Когда Уильям вскоре после ее возвращения пришел к ней, он признался, что все задумала королева. Он взял ее за руку, и они долго смотрели друг другу в глаза, как глупые влюбленные в какой-то старой сказке.

– Моя Дот… – сказал он тогда. – Я знаю, ты много страдала из-за меня; прости меня от всего сердца.

– Не нужно просить прощения. Ты прощен, Уильям Сэвидж. За последние месяцы я многое поняла…

– Знай, Дот: я не рассказывал тебе о своей жене, боясь, что ты больше не подпустишь меня к себе, что было для меня невыносимым. Мы поженились очень молодыми, а потом меня вызвали ко двору, я почти не знал ее… Я был глуп и…

– Ш-ш-ш! – Дот прижала палец к губам Уильяма и заглянула в его глаза, похожие на бездонные колодцы. – Что с твоей женой сейчас?

– Она уже год как скончалась.

Когда он произнес эти слова, ее сердце показалось ей похожим на цветок, который раскрылся в ее груди, но потом она подумала о бедной девушке, которая едва знала своего мужа.

– Мне так жаль… то есть… мне жаль ее.

Он порылся в кармане, похлопал себя по дублету; казалось, он потерял что-то важное. Наконец он достал кольцо – кольцо Катерины с аквамарином, «водяное кольцо». Дот всегда его так называла, потому что вечно забывала, как называется камень. Она помнила, что в тот день шел дождь; лило как из ведра, и капли барабанили по стеклам. После всех испытаний и тягот Дот наконец-то почувствовала себя в безопасности. Теперь она старалась не вспоминать о том, что с ней было, и, когда Уильям пробовал расспросить ее, она говорила:

– Не буди спящую собаку, муженек! – Слово «муженек» приятно перекатывалось во рту, как сладкое пирожное, каким ее угощала Катерина.

Он надел «водяное кольцо» ей на палец.

– Что ты делаешь, Уильям Сэвидж? Ведь это же кольцо королевы! – испуганно воскликнула Дот.

– Нет, любовь моя, оно твое. Это твое обручальное кольцо.

Позже Катерина позвала их к себе в покои, где уже ждали священник и Кэт Брэндон – она стала второй свидетельницей.

– Подумать только, – Дот тычет Уильяма в бок, – свидетелями нашей свадьбы стали королева Англии и герцогиня Саффолк!

Уильям все время держал ее за руку, когда священник произносил слова, а когда настала ее очередь приносить брачные обеты, у нее от волнения едва не пропал голос. Как будто все события в жизни подводили ее к этому мигу; ей казалось, что она вот-вот взорвется от радости, как фейерверк Юдолла.

Теперь у них есть свое жилье в Уайтхолле. Это всего лишь крошечная каморка чуть больше чулана в одном из подвальных этажей. Но размер комнаты не имел значения. Главное – теперь у нее есть Уильям Сэвидж, и они могут проводить целые ночи в объятиях друг друга. Они не вспоминали о прошлом; теперь у них было прекрасное настоящее. И лишь время от времени они представляли себе неясное будущее и детей, которые у них родятся.

Глава 11

Дворец Нансач, Суррей, декабрь 1546 г.

Графа Серрея отправили в Тауэр. Генрих всерьез намерен от него избавиться. Катерина обезумела от горя. Порывистый Серрей, близкий друг Уилла, то был любимцем короля, то надолго попадал в опалу, но на сей раз все иначе. Она представляла, как Серрей в отчаянии пишет стихи в тюрьме. Сама она не смела общаться с узником, боясь, что падет вместе с ним. Ходили слухи, что отца Серрея, герцога Норфолка, тоже арестовали или вскоре арестуют. Фрейлины королевы почти не говорили ни о чем другом.

Жену Серрея все любили. Говарды, и мужчины, и женщины, были подавлены. Так бывает, когда король гневается на чью-то семью. В последнее время Генрих почти всегда в плохом настроении из-за мучительной боли в ноге. Он редко покидал свои покои и то и дело срывался на своих советников. Те старались стать невидимками. Все боялись гнева короля.

Катерина чувствовала всеобщее волнение. Придворные соперничали за королевские милости. Вернулась Анна Бассет; семья снова выталкивала ее вперед. Интересно, на что они надеются? О последнем Катерина предпочитала не думать. Но в неустойчивом положении возможно все. Сейчас опасность грозит любому, в том числе и ей. При дворе поползли слухи о том, что Генрих Восьмой уже подыскивает себе новую королеву. Правда, такие слухи ходили всегда; в качестве преемницы называлась даже Кэт Брэндон, которая недавно овдовела. Кэт сводила все к шутке и смеялась. Катерина не находила в происходящем ничего смешного. Как известно, король всегда получал все, что хотел и кого хотел, избавляясь от любой преграды, стоящей у него на пути.

Генриху надоели даже обезьянки, Франсуа и его невеста, которую Катерина назвала Вирсавией. Прежде Вирсавия забавляла короля, но теперь бедные мартышки сосланы на конюшню. Хотя Катерина не питала к обезьянкам особо нежных чувств, сейчас она их жалела. На конюшне холодно даже днем, а по ночам становилось просто невыносимо. Они не переживут там зиму… как и Серрей.

Катерина мягко прикладывала к ране на ноге короля припарку, которую она приготовила с помощью Хьюика. Они сделали новую настойку из пыльцы и календулы; она должна унять воспаление. Король запретил обрабатывать рану личинками; по его словам, личинки слишком копошатся в ране и раздражают его. Катерина почти не обращала внимания на вонь; она к ней притерпелась. Она тихо утешала короля и напевала его любимую песенку, но он дулся, молчал, и она старалась думать о другом.

Ей хотелось, чтобы скорее пришло Рождество; тогда у них на столе наконец появится мясо. В пост они ели рыбу – одну рыбу, бесконечную рыбу. Им подавали карпа, угря, щуку. Катерине надоело извлекать мелкие косточки. Рыба часто бывала безвкусной или пересоленной; как правило, морскую щуку, треску и сайду засаливали. После нее королеву мучила неукротимая жажда. Кроме того, рыбу вечно пережаривали или пересушивали; к тому времени, как блюдо доставляли из кухни, все успевало остыть. До конца Рождественского поста оставалось две недели.

Королева рассеянно бинтовала ногу мужа, мечтая о том, как они попируют на Рождество: им подадут оленину, лебедей, гусей, молочных поросят… Бедный Серрей – ему сейчас не до веселья. Королевские адвокаты кружили над Говардами, словно стервятники; они старались придумать повод для того, чтобы казнить Серрея. Генрих всегда опасался Говардов, боялся, что они заберут в свои руки слишком много власти. Катерина понимала, что король думает о смерти, точнее, о том, что случится после того, как его не станет. Наследный принц еще так молод! Пока Эдуард не достигнет совершеннолетия, регентом при нем будет она, Катерина. Так написано в завещании. Она представляла, как правит страной, проводит реформы. Может быть, потомки назовут ее великой королевой, которую запомнят за то, что она твердой рукой приведет Англию к истинной вере. Но в глубине души ей ничего так не хотелось, как жить своей жизнью в маленьком замке, в тишине и покое, в безвестности. Быть королевой – тяжкое бремя; ей не терпелось снять его.

Она опускала припарку в миску, брала лоскут муслина и прикладывала его к ране. Генрих морщился от боли и бил рукой по подлокотнику кресла. Катерина попросила пажа зажечь свечи – сейчас темнеет рано, а ночи бесконечны. Она рада, что они живут в этом красивом дворце с небольшой свитой – меньше, чем всегда. Нансач – настоящее чудо с башенками и лепниной; говорят, что он похож на лучшие флорентийские дворцы. Кроме того, он был построен недавно; в нем новые камины, которые не дымят и не чадят. У королевы имеется даже отдельная ванная с трубами, по которым снизу подается вода. Здесь она принимает ванну каждый день. Почему бы и нет? В конце концов, она королева!

Катерина бинтовала опухшую ногу Генриха, думая о том, как все в ее жизни повторяется. Интересно, сколько еще часов предстоит ей провести, ухаживая за тяжелобольным королем? Она прожила так три с половиной года. Если ей еще раз представится возможность выйти замуж, она ни за что не выйдет за старика. Хотя она укоряла себя за такие мысли – жестокое напоминание о том, что она и сама не юная девушка. Скоро на ее долю останутся одни старики. Мечта о ребенке еще не покинула ее, как считают многие, но ей пошел тридцать шестой год, и она ощущала растущую в душе пустоту.

Дочерей короля она любила как родных, а может, и сильнее. Она любила свою милую Дот, которая готова была умереть за нее; Елизавету – за гибкость и решительность. В Елизавете есть нечто не поддающееся определению. Катерина не в силах устоять перед ее непреодолимым обаянием… Есть еще Мария, скорее сестра, чем дочь; ее хрупкая фигура – напоминание о бедствиях, постигших ее мать. Жизнь Марии – сплошная цепь трагедий. И конечно, Катерина не может забыть бедную грустную Мег. Королева скучала по ее тихому обществу. Она любила и Эдуарда. Несмотря на его скованность и холодность, особенно на публике, в глубине души он славный мальчик. Кроме того, он совсем еще ребенок. Какое тяжкое бремя достанется ему в наследство! Все эти дети, которые приходят и уходят, повинуясь капризу короля, на самом деле не ее. Даже Дот она сама отдала Уильяму Сэвиджу. Катерина улыбается, вспоминая о них – ее голубках. Король как-то подарил ей пару неразлучников; интересно, что с ними стало.