Нина Соротокина - Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны Страница 66

Осень в Польше, если дожди не льют, так же нарядна, как и в России. Рыжина кленов, желтизна каштанов и берез веселит сердце, как праздник Господень. Прибавьте к этому лазурное небо, прозрачный воздух, сияющую каплями росы паутину на молоденьких елках. Словом, езда была очень приятная. Матвей все пытался найти место, где случилось нападение на их карету, да так и не нашел, все полянки были одинаковы. Друзья прибыли к костелу в самом хорошем расположении духа.

До службы оставалось еще порядочно времени, но кой-какой народ у костела уже собрался. Будь наши друзья повнимательнее, они бы заметили, что почему-то на соборной площади преобладает мужское население, и все мужики, как один, прячут взгляд, словно остерегаясь приезжих русских. Они стояли у своих телег, негромко беседуя.

— А здесь ничего не изменилось, — обратился Матвей к другу. — Иди в костел, а я лошадей привяжу. Только где у них коновязь? Не помню. А публика-то какая хмурая. Нет, право слово, и спрашивать у них не хочется. Как бы не увели они наших каурых. — Разговаривая сам с собой, Матвей дошел до конца площади, старательно привязал лошадей к вытертой до блеска перекладине, а когда обернулся, обмер. Его плотно обступили люди в жупанах и гайдучьих шапках. У каждого в руке была палка.

— Мужики, вы что? — только и успел крикнуть Матвей, как вся эта публика загалдела страшно, и вот уже взвилась сабля, занесенная чьей-то могучей рукой.

«Здесь ничего не изменилось», — мелькнуло в голове Матвея. Казалось, ожила та самая картина, которую он сохранял в памяти весь год. Они его ждали… Тот же высокий гайдук в синем жупане и остроконечной шапке, те же ненавидящие глаза. Они готовы растерзать его, но почему, за что? Или эти недоумки подозревают его в убийстве? Но ведь это абсурд! Выходит, сам настрелял, сам привез хоронить?

— А ну прочь! — Он успел выхватить шпагу, но тут же получил сильнейший удар по затылку.

Последнее, что ухватил его гаснущий взгляд, было лицо склоненного над ним человека, один глаз, любопытный, был широко раскрыт, а другой наполовину прикрыт дряблым веком.

— Ах ты, каналья, — прошептал Матвей и потерял сознание.

6

Войдя в костел, Родион не стал искать ксендза. Вот ужо Матвей подойдет, тогда… Он был участником событий, ему и начинать разговор.

Костел был стар, огромен, гулок, как вечерний лес, его колонны напоминали золотые на закатном солнце сосны. Витражи сияли радугой. Высоко вверху на перекладине был водружен крест с телом Спасителя. В алтарной части разместились скульптуры святых, тяжелые каменные складки их одежд, казалось, шевелились от легкого сквозняка. «Удивительно богатый храм для скромного местечка», — подумал Родион, присаживаясь на скамью.

В двух шагах от него на подносе горели воткнутые в песок свечи. Трепетный, нервный огонь их, как ни странно, успокаивал. Смотреть на огонь, как и на бегущую воду, можно бесконечно. Родион потерял всякое представление о времени, а когда очнулся, заторопился было, надо позвать Матвея, что-то его долго нет, но тут увидел, как из алтарной части вышел ксендз и неторопливо направился в его сторону.

Ксендз был уже не молод, широкоплеч, с лицом, которое принято называть простонародным, крепко скроенное и блещущее красотой, оно выглядело и умным, и значительным, словом, вызывающим к себе доверие. И еще отметил Родион, ксендз был совершенно лишен суеты, каждое движение его, поворот головы, сказанное слово исполнены особой значительности.

— Вы ко мне? Я слушаю вас.

— Я приехал из Петербурга с торговой миссией. Я русский, православный.

— Все мы равны перед Господом. Чем я могу вам помочь?

Обстановка костела настраивала на торжественный лад, и фраза, которой Родион предварил свою просьбу, тоже выглядела высокопарно.

— Вы можете восстановить попранную справедливость.

Казалось, ни один мускул не дрогнул на лице ксендза, но на нем появилось выражение сомнения, а может быть, грусти.

— Ваша торговая миссия сопряжена со столь сложным делом? Справедливость — тяжелая ноша. Кто же вас обидел?

— Меня никто не обидел. Обидели, как я уже говорил, справедливость. Я хотел бы у вас узнать подробности о событиях годовой давности. Я имею в виду карету, полную трупов. Среди убитых был мой соотечественник. — Родион уже решил, что отсутствие Матвея, пожалуй, скорее пойдет на пользу, чем в убыток. Матвей несдержан, начал бы здесь руками махать.

И ксендз рассказал: год назад неизвестный молодой человек привез из лесу неизвестную карету, в которой было семь мертвецов. Среди убиенных находился княжич Онуфрий Гондлевский — краса и гордость славного старинного рода. Его похоронили в семейном склепе. Рядом со склепом нашли вечный покой двое гайдуков из свиты княжича. Четырех убитых иностранцев предали земле днем раньше. По данным незнакомцем сведениям, это были шевалье де Сюрвиль, слуга его, кучер, а также некий русский. Появление такого большого количества трупов вызвало переполох в округе. Вначале хотели похоронить всех чужестранцев в одной общей могиле. Но ксендз этому воспротивился. За погребение щедро заплатили, поэтому были заказаны хорошие гробы и каждый из убитых удостоился собственной могилы и креста.

— Кто-нибудь занимался расследованием этого дела?

— Я предпочел бы не говорить об этом, — мягко заметил ксендз. — Видите ли, князь Гондлевский, уже очень немолодой человек, слишком тяжело переживал смерть сына, которая имела косвенное отношение ко всей этой истории. Князь приказал ни под каким видом не напоминать ему о кровавом происшествии в лесу.

— Я остановился в гостинице «Белый вепрь». Там между делом услышал, что на кладбище появилось привидение или что-то в этом роде.

— Ну, это полная несуразица. Простые души заражены суевериями…

— И все-таки я вас очень прошу рассказать об этом.

— Не пристало священнослужителю повторять байки простецов, но в видах справедливости, пожалуй, можно преступить запретную черту. — Ксендз выглядел совершенно серьезным, и только в бойком перестуке четок Родиону слышалась насмешка.

Насмешлив был и рассказ старого ксендза. Лицо его было невозмутимо, но тон, с которым он произносил слова, интонация говорили, что он не верит ни в какие чудеса.

Картина получалась такая: хромой, живущий при костеле сторож, пьяница и пустобрех, раззвонил по всей округе, что на могиле у француза «не чисто». Сам он, надо отдать справедливость, рассказал про это только двум или трем собутыльникам, и то «под страшным секретом», а уж собутыльники постарались виденное в пьяном бреду сделать достоянием общественности: вначале над могилой вспыхивает мертвенный голубой свет и стоит как бы венчиком, потом могила начинает колыхаться, образует небольшую воронку, из этой воронки выходит мертвая рука, а затем вылезает «сам» и начинает с леденящими душу завываниями бродить среди могил.

— Такие истории любят рассказывать дети, чтоб попугать себя перед сном, — вставился Родион.

— Вы не верите этому рассказу, и правильно делаете. Есть разумные люди и в нашей деревне, — согласился ксендз. — Слушайте дальше.

Для тех, кто не верил правдивому рассказу, словоохотливый сторож организовывал ночные прогулки на кладбище и показывал, что поставленный на могиле крест стоит косо. Крест выпрямили. Уж кому как не сторожу знать, что могила первое время словно бы «шевелится, дышит». Рыхлая земля, оседая, может не только наклонить крест, но и повалить его. Поэтому кресты ставят спустя месяцы после похорон. Но для иностранцев сделали исключение. Ксендз опасался, что все данные на похороны деньги могут уйти на другие нужды, попросту говоря, сторож их пропьет, а бесплатно кто же будет рубить кресты?

На могиле покойного шевалье было организовано что-то вроде ночного дежурства, в засаде сидели добровольцы, ждали появления страшной руки, да так и не дождались.

— Неужели вся эта история не имеет под собой никакого основания?

Только безусловной симпатией ксендза к молодому человеку можно объяснить, что он согласился продолжить рассказ, который мог прервать в любом месте. Тем же ровным, бесстрастным голосом священнослужитель сообщил, что очень может быть, что подвыпивший сторож принял за привидение живого человека.

— А что ему понадобилось ночью на кладбище?

— Почему ночью? Положим, в сумерки… После горестных событий французская карета была конфискована князем Гондлевским. Приобретение небольшое, поскольку карета старая, вся залита вином и кровью. Потом ее отдали для церковных нужд. А багаж потерпевших сразу перенесли в костел для раздачи в бедные семьи. Однако через день или два после погребения один из дорожных вместилищ, а именно рыжий кожаный сак исчез. Похитителя оказалось легко найти, потому что он в ближайший воскресный день явился в церковь в роскошном, совершенно непривычном, как для него, так и для односельчан, бархатном камзоле с шитьем.