Элисон Уэйр - Плененная королева Страница 68

Когда порты Канала снова открылись, гонцы привезли королеве отчеты о коронации.

«Миледи, Молодой Король был великолепен в короне и государственных одеяниях! Люди говорили, что это самый красивый принц в мире».

«Он был любезен и галантен – король до мозга костей. И лишь немного ниже ангелов!»

«Некоторые утверждают, что красотой лица и фигуры Молодой Король превосходит всех. Он также наделен учтивостью и счастлив, как никто другой, потому что купается в любви, найдя почтение и приязнь будущих подданных».

Дух Алиеноры воспарял, когда она читала эти похвалы. Но был и один отчет, который попал к ней не напрямую через королевского гонца, а в виде слуха от одной дамы, обрученной с рыцарем, – тот присутствовал на коронационном пире и теперь вернулся, чтобы жениться. Войдя в свой будуар, Алиенора услышала, как эта девица рассказывала другим, что Молодой Король продемонстрировал оскорбительное неуважение к отцу. Потом, когда они вдруг поняли, что их разговор услышала королева, наступило смущенное молчание.

– Ну? – сказала Алиенора. – Пожалуйста, продолжайте.

– Миледи, простите. Я не должна говорить это вам, – запинаясь, произнесла девица.

– Напротив, ведь речь идет о моем сыне, а потому я должна знать. Продолжайте! – потребовала она.

– Миледи, мой жених сказал, что его величество пожелал прислуживать Молодому Королю, и когда он принес на блюде голову кабана, то пошутил, что редко удается увидеть короля в роли слуги. Но Молодой Король ответил, что не видит ничего особенного, когда сын графа прислуживает сыну короля… И он не шутил, миледи.

Алиеноре удалось спрятать озабоченность.

– Я предлагаю вам, моя дорогая, перестать рассказывать подобные выдумки о тех, кто стоит выше вас, – велела Алиенора. – А теперь возьмите мою вышивку.

Но история оказалась правдивой, и королева решила поговорить с Уильямом Маршалом, который собирался отправиться в Англию, чтобы возглавить хозяйство нового двора, созданного Генрихом для Молодого Короля. Алиенора просила его призвать Молодого Короля относиться к отцу с неизменным почтением и уважением.

Теперь, когда Жоффруа и Молодой Генрих получили короны и символы власти их будущих владений, наступила очередь Ричарда. Будучи наследником Алиеноры, он должен был получить в Пуатье титул графа Пуату, и именно туда и направилась летом Алиенора. Она думала, что лопнет от гордости, стоя в монастыре Святого Илера и глядя, как архиепископ Бордо дает ее двенадцатилетнему герою священное копье и штандарт святого покровителя города. Потом Алиенора проводила Ричарда в Ньор, где он принял оммаж сеньоров Пуату. Держался Ричард с достоинством и гордостью.

После этого они сели на одинаковые троны, возглавив пиршество в честь этого события, за пиром последовали рыцарские турниры, организованные Алиенорой для удовольствия Ричарда. Он уже и сам рвался принять участие в турнире, и его наставники сказали ей, что вскоре Ричард будет готов к таким соревнованиям. От этого холодок пробежал по ее телу, ведь турниры нередко были жестокими и кровавыми, но радость за сына, овладевшего военными искусствами, была так велика, что Алиенора подавила свои страхи. Через год или около того, обещала она, его мечта исполнится.

Глава 39

Рокамадур, 1170 год

Алиенора стояла на коленях рядом с мужем в тускло освещенной церкви, в глазах ее отражались огоньки множества свечей, которые горели перед святилищем чудотворной черной Мадонны[58]. Это было одно из святилищ в ее владениях, место паломничества бессчетного числа христиан. К храму, расположенному на отвесном утесе над рекой Альзу, можно было добраться только по крутой каменной лестнице. В соответствии с благочестивой традицией король и королева преклоняли колена на каждой из 216 ступенек, медленно поднимаясь в обществе своих лордов и леди и других более скромных паломников. Они приехали почтить святого Амадура, которому удалось ускользнуть от преследователей после распятия Христа, потом он по совету Девы Марии отправился сюда, в землю Керси, и закончил свои дни отшельником. Его благочестивые кости, эта святая святых, лежали под полом Часовни чудес, а над местом его упокоения почтительно стояла темная деревянная статуя Мадонны с Младенцем. Еще выше висел колокол, который, как говорилось, в преддверии чуда начинал звонить сам по себе.

Король и королева не искали чудес. Алиенора с грустью думала, что время для этого давно прошло, хотя и была благодарна судьбе за то, что они наконец достигли мира и согласия. Нет, королевская чета приехала сюда, чтобы в этот золотой октябрьский день поблагодарить Господа за выздоровление короля от трехдневной лихорадки[59], которая чуть не убила его в августе.

Алиенора обвиняла в этом Бекета. Конечно, архиепископ не мог сам наслать на Генриха лихорадку, но своим поведением он принес королю столько горя, из-за чего тот ослаб и стал чаще подвергаться болезням. Бекет и Папа были вне себя от гнева: как Генрих мог им не подчиниться! И некоторое время существовали опасения, что на короля и его королевство будет наложена анафема. Но тут вмешался Людовик, и Папа изменил свое мнение, теперь он требовал, чтобы Генрих помирился с Бекетом. Генрих немедленно заявил о готовности к замирению и с помощью короля Людовика встретился с Бекетом во Фретевальском лесу к югу от Парижа. Это случилось в июне.

Когда свиты короля и королевы соединились на дороге в Рокамадур, похудевший Генри, у которого после болезни был бледный и изможденный вид, рассказал Алиеноре о том, что произошло в тот судьбоносный день.

– Я обнял Томаса – не смог удержаться, – сообщил Генрих, глядя на жену, словно в ожидании какого-нибудь язвительного замечания.

Но Алиенора была так потрясена произошедшими с мужем переменами, что ей не хватило духа осуждать его.

– И кто заговорил первым? – спросила она.

– Я. Произнес добрые слова. Предлагал возродить нашу прежнюю любовь друг к другу и начисто забыть о ненависти. – Голос Генриха от чувств сорвался. – Я признал, что был не прав, не подчинившись запрету Церкви на коронацию, и просил его вернуться с миром в Кентербери и заново короновать Молодого Генриха. На сей раз вместе с Маргаритой. И он согласился.

– Он был настроен мирно? – спросила Алиенора. – Он тоже приехал на встречу с намерением восстановить дружбу?

– Да, я так думаю, – ответил Генрих. – Хотя никто из нас не упоминал о Кларендонских конституциях. Нам придется еще уладить этот вопрос, а до того времени я воздержался обмениваться с Томасом поцелуем мира. Хотя и обещал сделать это по возвращении в Англию. Только я не сказал, когда это случится. – Он посмотрел на жену с прежним своим озорным выражением.

– Значит, ты дал ему разрешение вернуться в Кентербери?

– Да, но я не успел подготовиться. Эта чертова лихорадка свалила меня.

Стоя рядом с мужем на коленях, Алиенора вспоминала, как дурные новости поступали к ней одна за другой: о том, что он заболел и жизнь его под угрозой, что он составил завещание. Вспоминала она и о том долгом страшном дне, который провела, поверив ложному сообщению о его смерти. Дрожь пробрала Алиенору при этих воспоминаниях. Близость смерти оказала серьезное действие на Генриха: именно он настоял на этом паломничестве, пожелав возблагодарить Господа за выздоровление, и на том, чтобы она сопровождала его. Неужели он раскаялся в своей беспутной жизни? Оставалась ли Розамунда все еще его любовницей? Задать эти вопросы Алиенора не решалась.

Они вознесли благодарственные молитвы и, выйдя с облегчением на свет божий, начали долгий спуск в долину, где их ждали лошади. Потом Генрих поехал вместе с Алиенорой через Аквитанию на север и в Пуатье помог ей наверстать государственные дела, отсроченные на время ее отсутствия. Тогда-то он и сказал жене, что разорвал обручение их дочери Алиеноры с сыном императора Фридриха Барбароссы.

– Император больше мне не друг, – объяснил он. – Мне будет гораздо выгоднее распространить влияние на юг от Пиренеев, выдав Алиенору за короля Альфонсо Кастильского. В качестве приданого она получит Гасконь. Да, я знаю, что Гасконь принадлежит тебе, – поспешно добавил Генрих, увидев выражение жены. – Она получит Гасконь только после твоей смерти.

– Ладно, – согласилась Алиенора. – Для Алиеноры это будет хорошая пара.

Королю пора было уезжать в Нормандию.

– Я обеспечу Бекету безопасное возвращение в Англию, – сообщил он. – Дам знать Молодому Генриху, что это санкционировано мною. Потом я еще раз встречусь с Бекетом перед его отъездом и постараюсь избежать разговора о Кларендонских конституциях!

– Да поможет тебе Господь, милорд, – формально отозвалась Алиенора. На самом деле она провожала его с грустью.

– И тебе, миледи, – ответил муж и посмотрел на нее, но выражение ее глаз оставалось непроницаемым.