Георгий Марков - Строговы Страница 69

– Что ты его, Платоныч, гонишь? Он с твоим отцом в бабки играл. Вишь вот, пришел помянуть товарища.

Евдоким с яростью посмотрел на старика, осмелившегося перечить ему, и выпалил:

– Ну-ка, помолчи, дед Григорий! Не твоего ума дело!

Старики и старухи так и обмерли. Григория Сапуна чтило все село. Дед Фишка понял, что без ссоры не обойтись, и решил больше от нее не уклоняться.

– Ты, сват, на меня не маши руками. Мы не в кедровнике, и драться с тобой здесь я не желаю, – проговорил он и сделал шаг вперед.

Эти слова старика взбесили Евдокима. Он затопал ногами и закричал:

– Вон отсюда, смутьян! Все равно кедровник мой будет! Матюху твоего в тюрьме сгною, и тебе не миновать этого! – Он прокричал это сипло, задыхаясь от злости, страшно побледнев.

Старики поднялись с широких скамеек и насторожились, не спуская глаз с Евдокима и деда Фишки, а старухи отложили ложки и зашептали молитвы. Кедровник всем был дорог. Все с нетерпением в ту ночь ждали набата, все собирали урожай и не чувствовали ни тогда, ни теперь никаких укоров совести. К тому же среди стариков и старух были такие, сыновья которых, вместе с Матвеем Строговым, сидели в волостной каталажке.

Закинув руки назад, дед Фишка ответил Юткину:

– Ты, сват, меня не срами принародно. Я не вор. – И, помолчав, крикнул: – И Матюша не вор. Мы у тебя ничего не украли!

– Нет, ты вор! И Матвей тоже вор! Вы мой кедровник обворовали! – повысил голос Евдоким.

– Чего, сват, болтаешь зря! Народ свое взял, богом ему данное, – спокойно, с сознанием своей правоты проговорил дед Фишка.

Старики и старухи переглянулись и зашептались, одобряя слова деда Фишки. Это не ускользнуло от внимания Евдокима. Дрожа от ярости, он широко размахнул руками и, потрясая ими, прохрипел:

– А, народ? Народ – тоже вор!

Григорий Сапун попытался успокоить Евдокима:

– В голове у тебя мутно, Евдоким Платоныч. Поди ляг на кровать.

Евдоким подбежал к старику, изогнулся и с большим напряжением, словно его давила какая-то тяжесть, проговорил:

– А, вот ты чего захотел? Ну и уйду! Уйду! Хапайте мое добро, хапайте, подлецы! Все вы воры! Все! И ты! и ты! и ты! – вдруг закричал он, тыча пальцем в лица стариков.

– Платоныч, не ты, а бог нам судья! – вскрикнул Григорий Сапун.

Старухи одна за другой зашаркали к выходу.

Напрасно Марфа пыталась утихомирить Евдокима. Он оттолкнул жену от себя и, набрасываясь на стариков, исступленно кричал:

– Воры! Ишь они какие! Меня же обокрали – и ко мне же хлеб жрать пришли. Воры!

– Алдоха, не глумись над отцом! – попытался опять остановить Евдокима Григорий Сапун.

Но старики, опрокидывая чашки с лапшой и стаскивая холщовые скатерти, уже вышли из-за столов и сгрудились у двери.

Евдоким кричал им вслед все те же обидные слова, а Марфа и снохи бестолково суетились, пытаясь хоть как-нибудь спасти свой дом от позора. Дед Фишка выскочил за дверь и, встречая одногодков, товарищей по молодости, взволнованно говорил:

– Вот это устроил, варнак, поминки!

Возбужденная толпа стариков и старух вышла со двора и направилась по улице. Из дома до нее доносились вопли Евдокима.

Было слышно, как он выкрикивал:

– Спалю! Ни одного дерева не оставлю!

Когда дом Юткиных остался далеко позади, старики и старухи дали себе волю. Они называли Евдокима безбожником, антихристом, подлецом, жадюгой. Все были оскорблены и взволнованы. Некоторые старухи вытирали головными платками слезы. Старики всплескивали руками и ахали.

Дед Фишка шел впереди всех, суетливо размахивая руками и горбясь. Он призывал стариков запрягать лошадей и скакать в Жирово на выручку арестованных мужиков.

– Зевать будем – засудят их. Он, варнак, половину двора судье отдать не пожалеет. Будут наши мужики тогда ни за что ни про что в остроге вшей кормить.

Еще в день ареста мужиков дед Фишка сговаривал кое-кого ехать немедля в волость и хлопотать об освобождении. Но тогда никто на это не согласился, все были напуганы. Теперь старики и старухи в один голос поддержали деда Фишку. Своими оскорблениями Евдоким возбудил против себя каждого.

Толпа у косогора остановилась, недолго потопталась тут и разошлась. Придя домой, дед Фишка бросился искать Анну. Она с ребятами вырезала лук в огороде. Дед Фишка окликнул ее и поманил к себе пальцем. Анна, поняв, что старик собирается сказать ей что-то необычное, прикрикнула на ребятишек, чтобы они работали прилежнее, и подошла к нему. Дед Фишка подробно рассказал ей о случившемся.

– Хорошо, что я не пошла на поминки. Будто чуяла, что там будет, – проговорила она.

То, что старики решили ехать в Жирово хлопотать за мужиков, ее очень обрадовало, и она сказала:

– Видно, нет худа без добра. Не разогнал бы батя стариков с поминок – не поехали бы.

С тех пор как арестовали Матвея, Анна жила словно в потемках. Раньше в уме ее были какие-то представления о правде и неправде, а когда это произошло, все смешалось. Тоска по Матвею, боязнь опять остаться без мужа тревожили ее.

Арест его вначале возбудил в ней досаду. «Все мужики как мужики, а он все норовит вперед выскочить», – думала она.

Но это чувство быстро улеглось. Она вспомнила, что первой бросилась по полям сзывать народ отбивать кедровник. Не зная, кто является виноватым в том, что жизнь людей неустроенна и тяжела, она досадовала теперь на всех понемногу: на бога, на царя, на своего отца и Демьяна, на Матвея, на ребятишек, которые не всегда ее слушались, и, наконец, на себя.

– Ну ладно, дядя, коли так, я пойду соберу харчей Матюше, – проговорила Анна.

Она ушла в избу быстро, легко, как-то сразу помолодев и оживившись. Дед Фишка посмотрел ей вслед, улыбнулся и подумал: «Хитро белый свет устроен. Мужик без бабы никуда не годен, но и баба без мужика шагу не шагнет».

Вскоре дед Фишка выехал со двора и, погоняя лошадь, свернул за поскотиной с дороги влево. Тут в логу его ждали уже старики.

2

Мужики сидели все вместе. В каталажке было тесно и душно. Круто пахло табаком, плесенью, крысиным пометом. Все здесь осталось по-прежнему, и Матвею казалось, что, с тех пор как они с дедом Фишкой провели тут беспокойную осень, миновало всего лишь несколько дней. Мужики в шутку называли Матвея старожилом.

Каждое утро начиналось затеями Архипа Хромкова. Его выдумкам не было конца. Он забавлял всех то непристойными рассказами о попадье, ее дочках и поповом работнике, то схватывался за живот и заставлял сторожа волостного правления, на попечении которого находилась и каталажка, до десяти раз подряд выводить его во двор.

В каталажке сидело более двадцати мужиков, но ни один из них не унывал, не плакался на свою судьбу. Сознание того, что дело, которое было им дорого, сделано, что сила и правда на их стороне, что их тут не один, не два, а много, придавало им бодрости. Все были уверены, что долго сидеть не придется. Но дни проходили, а мужиков продолжали держать в каталажке. Матвей раньше других понял, что волостное начальство чего-то выжидает. Но чего?

Выяснить положение помог Дениска Юткин, живший в работниках у богатого жировского мужика, недавно выбранного старостой.

Из разговоров на селе Дениска слышал, что волченорские мужики сидят в каталажке, и чувствовал, что Матвей находится среди них. Уже несколько дней в свободное от работы время Дениска крутился у двора волостного правления, надеясь увидеть Матвея на прогулке, и однажды утром это ему удалось.

Архип Хромков, под гогот мужиков, окруживших его и сторожа, показывал, как двое глухонемых подошли с разных сторон к берегу речки, как они требовали друг у друга лодку, как потом они вообразили, что один из них издевается над другим, и, не в силах сдержать себя, бросились навстречу друг другу с кулаками и утонули. Матвей задумчиво бродил вдоль забора. Денис увидел его в щелку и тихонько окликнул.

Пока Архип Хромков потешал сторожа, Дениска сообщил Матвею важные новости. Только накануне он слышал от хозяина, что мужиков распускать по домам не собираются и что волостное начальство ждет приезда станового пристава.

Матвей попросил Дениску как можно скорее сходить в Волчьи Норы и передать деду Фишке, чтобы тот немедленно приехал в Жирово. Дениска пообещал сделать это при первой возможности. Вечером мужики услышали стук в стенку каталажки с той стороны, где было оконце. Матвей встал на нары и, взглянув в оконце, увидел в темноте человека. Это оказался Дениска. Оконце было без стекла, сторож спал, и Дениска без особых предосторожностей рассказал обо всем слышанном за день.

То, что сообщил он мужикам, не обрадовало их. Прибыл становой пристав, грозился судом и тюрьмой. Матвей попросил Дениску идти к деду Фишке немедленно, не дожидаясь утра. Он понимал, что начальство в деле о захвате кедровника натолкнется на такие трудности, преодолеть которые никакими законами невозможно. В захвате кедровника было повинно все село. Если уж судить – надо судить всех. Ясно, что на такую меру власти не пойдут. По словам Дениски, становой пристав был очень недоволен тем, что арестованных слишком много. Из этого Матвей заключил, что становой пристав будет искать зачинщиков, и-надо во что бы то ни стало скрыть их, изобразить дело так, будто тут никакого сговора не было.