Сигрид Унсет - Крест Страница 69

А теперь, когда Эрленда не стало, вдове его казалось, что все ее неусыпные хозяйственные хлопоты утратили всякий смысл. Он зарублен, и потому она тоже должна умереть, подобно дереву с подрубленными корнями. Молодые побеги, которые росли вокруг нее, теперь пусть растут на собственных корнях. Они уже достаточно взрослые, чтобы самим вершить свою судьбу. И одна мысль стрелою пронзила Кристин: ах, если бы она поняла все это раньше, когда Эрленд говорил ей об этом. Смутные картины жизни с Эрлендом в его маленькой горной усадьбе проходили перед взором Кристин – она и муж, вновь помолодевшие, и с ними их младшее дитя. Но Кристин не раскаивалась и не скорбела. Сама она не могла отделить свою жизнь от жизни сыновей. А теперь смерть скоро разлучит их, потому что без Эрленда у нее не было сил жить. То, что случилось, и то, что ждет впереди, – все это ее доля. Все случается так, как суждено.

У нее поседели волосы и поблекла кожа. Она едва давала себе труд быть опрятной или должным образом одеваться. Ночами Кристин вспоминала свою жизнь с Эрлендом, а днем ходила точно в полусне, никогда не заговаривала ни с кем первая и как будто даже не слышала, когда младшие дети обращались к ней. Некогда проворная и заботливая хозяйка, она не прикасалась теперь ни к какой работе. Прежде любовь питала все ее старания в повседневных делах. Эрленд не очень-то благодарил ее за это – не такой любви желал он от нее. Но Кристин ничего не могла с собою поделать. Такова уж ее природа – любить деятельно и заботливо.

Казалось, Кристин медленно погружается в оцепенение, подобное смерти. Но тут в округу пришло поветрие, сыновья ее слегли, и мать пробудилась к жизни.

Недуг этот был более опасен для взрослых, нежели для детей. Ивар хворал очень тяжело, и никто не думал, что он выживет. Горячка и беспамятство пробудили в юноше богатырскую силу, он страшно кричал, то и дело порываясь вскочить и взяться за оружие. Видно, ему вновь чудилась смерть отца. Ноккве и Бьёргюльфу стоило больших усилий удержать его в постели. А после свалился и Бьёргюльф. Лавранс лежал с опухшим до неузнаваемости, покрытым сыпью лицом, а глаза его мертвым, тусклым блеском светили из узких щелок. Казалось, будто их пожирает огонь лихорадки.

Мать бодрствовала подле этих трех сыновей в верхней горнице. Ноккве и Гэуте перенесли эту болезнь в младенчестве, а Скюле хворал не так уж тяжко. Они с Мюнаном лежали внизу, а за ними ходила Фрида. Никто не думал, что Мюнану угрожает опасность, но он никогда не отличался крепким здоровьем, и как-то вечером, когда уже все были уверены, что Мюнан почти исцелен, он вдруг потерял сознание. Фрида едва успела кликнуть Кристин, та сбежала вниз, а Мюнан тут же угас у нее на руках.

Смерть мальчика пробудила мать и повергла ее в новое, живое отчаяние. В ту пору, когда умер маленький Эрленд, безумная скорбь Кристин о малютке, оторванном смертью от материнской груди, была словно окрашена в красный цвет воспоминаниями обо всех сокрушенных мечтах о счастье. Тогда самая буря, поднявшаяся в сердце Кристин, удерживала ее на ногах. Но крайнее напряжение, которое было сломлено в тот момент, когда на ее глазах убили мужа, оставило после себя такую усталость в душе, что Кристин была уверена: скоро и она умрет от печали об Эрленде. И эта уверенность смягчала жалящую остроту боли. Кристин чувствовала, как сумерки и тени все больше обступают ее, и ожидала, что скоро и перед ней разверзнется могила…

Теперь над мертвым тельцем Мюнана мать стояла поседевшая от горя, но пробудившаяся. Этот красивый, милый мальчуган так долго был ее меньшеньким – ее последнее дитя, которое она еще могла баловать и над которым посмеивалась в душе, когда ей приходилось серьезным и строгим тоном выговаривать ему за его маленькие, детские проступки. И он был таким ласковым и так любил свою мать! Ей казалось, будто вонзили нож в ее живую плоть. Нет, она все еще была крепко связана с жизнью. Не может женщина умереть так легко, как это казалось Кристин, если она вспоила своей кровью так много новых молодых сердец.

В холодном, трезвом отчаянии ходила она от мертвого ребенка, лежащего на смертной соломе, к своим больным сыновьям. Мюнан лежал в старом стабюре, где раньше лежал его маленький брат и затем отец, – три смерти в усадьбе меньше чем за один год. С замирающим от страха сердцем, но застывшая и молчаливая, ждала Кристин, что вот-вот умрет следующий ребенок, – она ждала этого, как ожидают неотвратимой судьбы. Никогда не понимала она в достаточной мере, каким счастьем одарил ее бог, дав ей так много детей. Нет, хуже всего, что она все-таки отчасти понимала это, но думала больше о муках, о боли, о страхе, о заботах. Хотя по той пустоте, которую Кристин ощущала всякий раз, когда ребенок вырастал и уходил из-под ее крыла, и по тому восторгу, который она чувствовала, когда новое дитя появлялось у ее груди, Кристин снова и снова убеждалась, что радостей дети приносят несказанно больше, нежели горя и забот. Кристин досадовала, что отец ее детей был таким ненадежным человеком и столь мало пекся о тех, кто продолжит его род. Но она всегда забывала, что он не был иным и в то время, когда она сама нарушила божью заповедь и растоптала свою собственную родню, чтобы соединиться с ним.

И вот она лишилась Эрленда. А теперь ждала, что на ее глазах умрут ее сыновья, один за другим. И, быть может, под конец она останется совсем одна – мать, потерявшая детей.

…Многие вещи, которые она замечала и раньше, проходили мимо ее сознания в те времена, когда весь мир виделся ей словно бы сквозь дымку ее и Эрленда любви. Кристин замечала, как серьезно относится Ноккве к тому, что он старший сын в семье и должен быть главою и вожаком для всех своих братьев. Видела она и то, что он очень любит Мюнана. И все-таки Кристин была потрясена, как чем-то неожиданным, бурной печалью, охватившей Ноккве после смерти младшего брата.

Но другие сыновья все-таки исцелились, хотя для этого понадобилось немало времени. На пасху Кристин могла уже отправиться в церковь с четырьмя сыновьями. Бьёргюльф еще хворал, а Ивар был слишком слаб, чтобы выходить из дома. Лавранс очень вытянулся за время болезни, и вообще все, что произошло за эти полгода, как будто сделало его много старше своего возраста.

И тогда Кристин показалось, что она уже старая женщина. Она всегда думала, что женщина молода, пока у нее есть малые дети, которые спят ночью в ее объятиях, играют у ее ног днем и денно и нощно требуют ее забот. Когда же малыши подрастают, мать становится старухой.

Ее новый зять Яммельт, сын Халварда, говорил о том, что сыновья Эрленда еще очень юны и что самой Кристин немногим больше сорока лет: она, наверно, скоро решит, что ей снова нужно выйти замуж. Кристин надобен супруг, который поможет ей управлять ее владениями и воспитывать младших сыновей. Яммельт называл многих достойных людей, которые, по его разумению, могли бы быть подходящими мужьями для Кристин. Пусть Кристин приедет погостить к ним в Элин нынче осенью, Яммельт позаботится о том, чтобы она встретилась с этими людьми, а после можно будет все обсудить.

Кристин слабо улыбнулась. Да, это верно, ей было не больше сорока лет. И если бы она услыхала о какой-нибудь другой женщине, которая осталась вдовой в столь молодых годах с целой ватагой подрастающих детей, то и она рассудила бы точно так же, как Яммельт: этой женщине нужно снова вступить в брак, искать опоры у нового супруга и, быть может, даже родить ему еще детей. Но сама Кристин не хотела этого…

Яммельт из Элина приехал в Йорюндгорд сразу же после пасхи, и Кристин во второй раз встретилась с новым супругом своей сестры. Она и ее сыновья не были ни на обручении в Дюфрине, ни на свадебном пиру в Элине. Оба эти празднества пришлись как раз на ту весну, когда Кристин ждала своего последнего ребенка. Как только Яммельт прослышал об убийстве Эрленда, сына Никулауса, он сразу же поспешил в Силь. Он делом и советом помогал сестре своей жены и ее сыновьям, старался как мог привести в порядок все дела после смерти хозяина усадьбы и взялся вести тяжбу против убийц Эрленда, поскольку сыновья убитого еще не достигли совершеннолетия. Но тогда Кристин еще не сознавала ничего, что происходило вокруг. Даже суд над Гюдмюндом, сыном Туре, которого объявили повинным в насильственной смерти Эрленда, казалось почти не интересовал ее.

В этот приезд зятя она чаще беседовала с ним, и он показался ей славным человеком. Яммельт был не слишком молод: одних лет с Симоном Дарре. Это был степенный, уравновешенный человек, высокий, дородный и очень смуглый. Черты лица у него были довольно привлекательны, но плечи казались немного сутулыми. Он и Гэуте сразу же подружились. Ноккве и Бьёргюльф после смерти отца все больше держались вместе и сторонились всех остальных. Но Ивар и Скюле сказали матери, что им нравится Яммельт.

– И все-таки, – добавили они, – по нашему мнению, Рамборг следовало бы больше чтить память своего первого супруга и посидеть вдовою подольше. Новому ее мужу, разумеется, далеко до Симона Дарре.