Игорь Ефимов - Невеста императора Страница 69

Потом поднялась и медленно сделала несколько шагов в сторону костра. Намокший лоскут она держала перед собой на вытянутых руках, как держат подношения перед домашним алтарем.

И с громким шипением погребальный огонь, зажженный в честь погибшей за морем египтянки, принял эту непристойную жертву.

ГОД ЧЕТЫРЕСТА ШЕСТНАДЦАТЫЙ

Человек, способный на великодушие, часто ждет великодушия и от других. Он не понимает людей, сердце которых наполнено лишь мстительной злобой. Только так я могу объяснить слепоту великодушного Атаулфа, который держал в своей свите брата сраженного им предателя Саруса.

Этот-то брат по имени Сингерик, видимо, и подстроил убийство Атаулфа, он-то и стал королем визиготов. Но ненадолго. Единственное «славное» деяние, которое он успел завершить в первую — и единственную — неделю своего правления: прогнал колонну безоружных пленников по улицам Барселоны. Была среди них и благородная августа Галла Пласидия. Многие сторонники покойного Атаулфа были казнены, но ее новый король пощадил. Видимо, надеялся использовать в будущих переговорах с римским императором.

Трудно удержаться на спине необъезженного коня. Еще труднее — на спине разъяренного быка, каких выпускают на улицы испанских городов в дни праздников. Но накинуть крепкую узду на войско неукротимых воинов — еще более трудное дело.

Неделю всего и удержался новый король у власти. Мы не знаем, какая тайная борьба кипела все эти дни в стане визиготов. Знаем только, что через неделю Сингерик был свергнут и убит, а на смену ему пришел король по имени Валия.

Под его предводительством визиготы двинулись на юг Испании. В Кадисе они собрали флот, намереваясь отплыть в Африку. Но опять, как и шестью годами ранее в Италии, налетел шторм и разметал корабли. Многих воинов поглотило тогда разбушевавшееся Средиземное море. Видимо, Юпитеру не было угодно, чтобы это племя достигло африканских берегов, видимо, ему была уготована другая судьба, другая страна.

Августа Галла Пласидия все это время находилась в стане визиготов, окруженная заботой и почетом как вдова их покойного короля. Но когда император Гонорий прислал своего специального посла, агенти-ин-ребуса по имени Юплутий, на начавшихся переговорах возвращение августы в Равенну снова было включено в список условий.

И теперь уже некому было заступиться за нее. С достоинством покорилась она своей судьбе и вместе с небольшой свитой преданных ей придворных и телохранителей пересекла Пиренеи, сопровождаемая императорским послом. Визиготы же заключили с римлянами новый союз, по которому они были признаны федеративными союзниками, а также получили большие запасы продовольствия и военного снаряжения.

Укрепленные римской помощью, они повернули свои мечи против варварских племен, хозяйничавших тогда в Испании. И накинулись на них с такой яростью, что вскоре очистили весь полуостров от свевов, вандалов, бургундов и прочих племен, наименования которых уже отказывается вмещать усталая римская память.

(Никомед Фиванский умолкает на время)

Мы быстро идем по улице Патрициев, пересекаем площадь у Колизея, сворачиваем к храму Аполлона. Хныканье Бласта за моей спиной переходит чуть ли не в стоны. Я замедляю шаг, даю ему догнать себя.

— Что? Что ты чувствуешь?

— Они где-то рядом, — шепчет мой слуга. — Шею мне так и жжет, так и печет.

— Но кто? Кто именно? Может быть, вот этот брадобрей с тазом? Давно он идет за нами? Ты видел его раньше?

— Нет. Но куриози теперь стали хитрые. Все время подменяют друг друга. Или меняют одежду. Или подручные им подают вот такой таз вместо свитка, вместо мешка. В толкучке не упомнишь.

— Давай попробуем разделиться. Ты перейди на другую сторону улицы, а я пойду быстро-быстро. Он поневоле ускорит шаг, и ты его опознаешь в толпе.

…А ведь только за день до этого я дал волю опасным мечтам — понадеялся, что они забыли про нас. Мы сидели с Деметрой у фонтанчика в перистиле. Она была так оживлена, тени листьев так беззаботно плясали на меди ее волос.

— Вы только послушайте про эту гадость, мерзость, — говорила она. — И зачем я только согласилась читать вашего прославленного кулинара. Это мать подсунула мне Апикуса. Очень нужно мне было знать, как делается соус ликвамен. Не знала бы — и ела бы по-прежнему в свое удовольствие. А теперь… «Положите рыбьи внутренности в миску и хорошенько посолите. Добавьте всякой мелкой рыбешки — анчоусов, муллет, кильку и снова посолите. Потом выставьте на солнце и дайте соли раствориться в соку. Время от времени переворачивайте. Потом вытряхните на сито. То, что протечет сквозь, и будет соус ликвамен. А оставшуюся часть можно использовать для всяких маринадов». То есть этот знаменитый гурман учит нас приправлять любую еду соком протухших рыбьих внутренностей.

— Зато рецепты для дичи у него очень недурны. У нас в Македонии фазанов издавна готовили именно так, как советует Апикус: густо обмазывают смесью муки и масла и только потом ставят жариться в печь. Внутри запекшейся корки мясо получается гораздо более сочным.

Мы оба с готовностью погружаемся в пряные кулинарные мечты, глотаем слюну, смеемся. Ах, как было бы хорошо побежать сейчас на кухню и отгородиться сковородками, горшками, соусниками от чудищ, подстерегающих нас за стенами дома! Но они не дают забыть о себе.

…Я прибавляю шаг, лавирую между встречными, бормочу извинения. Каждое лицо кажется маской, таит скрытую угрозу. Ведь неспроста этот молодой бездельник при виде меня вдруг остановился и сделал кому-то знак рукой. А кто притаился в носилках, внезапно перегородивших мне дорогу? Не обо мне ли шепчутся эти два стражника? Меняла вышел из своей лавки, стирает цифры пересчета денег на табличке рядом с дверьми, пишет новые — это тоже, наверно, неспроста.

Злая судьба может обрядить своего посланца в любое обличье. Вчера она избрала для дурных вестей прелестную девочку Фрискию. Которая вбежала к нам как раз в тот момент, когда мы с Деметрой только начали составлять список для шпиговки баранины (перец, куриные мозги, орехи, медовые шарики, сушеная мята, жареный лук). Вбежала и со слезами на глазах прошептала, что незнакомец на улице опять расспрашивал ее о приезжих.

— Но на этот раз он назвал вас по имени! Никакие мои отговорки не помогли… Да он все про вас знает. Знает, что вы приехали из Греции, знает, что вы были с Пелагием в Святой Земле…

— Но чего же он хотел от тебя?.. Он был один?.. Как он выглядел?.. Ты смогла бы узнать его и показать мне?

Фриския только дрожит и мотает головой. О, ей известно, что в таких делах дознание начинается с пытки слуг и рабов. Но если нас уже опознали — почему они тянут с арестом? Зачем эти расспросы служанки? Хотят спугнуть меня, выманить из-под защиты могущественного дома Аникиев?

Я теряюсь в догадках. Понимаю лишь одно: оставаться здесь и ставить под удар хозяев невозможно. Да и самому мне лучше исчезнуть. Хотя бы попытаться.

Деметра испугана не меньше меня. Взгляд настороженной птицы впивается в мое лицо. Как будто я — охотник с сетью и стрелами, а не загнанный зверь, ищущий убежища. Да, она согласна с тем, что нам лучше на время исчезнуть. Она будет молиться за нас.

Могу я попросить ее об услуге? Отправить наши тюки с надежным человеком в Капую, в дом ювелира Мания? Налегке нам, может быть, удастся оторваться от ищеек. Как только мы окажемся в безопасности, я дам ей знать. И объясните своей матери, почему я должен был покинуть дом так внезапно, даже не попрощавшись. Она поймет.

Деметра сама проводила нас до задней калитки. Мы стояли в тени стены, держась за руки. Потом она вдруг высвободила руку, полезла к себе за пазуху и извлекла тоненькую золотую буллу на цепочке. На ней не было никаких рисунков, только выгравированные буквы: «И.Х.».

— «Кто Павлов? Кто Аполлосов? Кто Кнфин?» — тихо сказала она и повесила теплую буллу мне на шею.

Я вспомнил эти слова из Послания апостола Павла к коринфянам, вспомнил и следующую строчку: «Разве разделился Христос? Разве Павел распялся за вас?» Она притянула мою голову к себе и прошептала в самое ухо:

— Да сохранит тебя Единственно Неделимый…

…Пройдя три квартала быстрым шагом, я остановился у лавки цирюльника. Бласт вскоре присоединился ко мне и сделал вид, будто изучает расценки на бритье, стрижку, завивку. Он запыхался, и я с трудом разбирал его шепот:

— Она понеслась за вами как подстегнутая… Хотите верьте, хотите нет… Да-да, это женщина!.. Вон та, что завязывает сандалии.

Я осторожно скосил глаза.

Женщина распрямилась и, виляя бедрами, прошлась взад-вперед, притаптывая подошвой. Лицо ее было почти неразличимо в тени накидки. Но все же какое-то смутное воспоминание мелькнуло в моем мозгу. Почему-то вспомнились Палестинские холмы, Пелагий, поднявший с дороги плоский камешек, и толпа сопровождавших его учеников, сразу притихших в надежде на новый всплеск боговдохновенной речи.