Иван Кошкин - За нами Москва! Страница 7

Комвзвода поднял бровь. Не каждый день батальонный комиссар просит прощения у старшего сержанта. Валентин Иосифович торопливой продолжил:

— Я не доверял вам. Не знаю почему, но вы… Вы казались мне ненадежным человеком. А ненадежным оказался я. Приношу свои извинения.

Несколько секунд Берестов молчал, затем, криво усмехнувшись, ответил:

— Ничего, я привык. Пожалуйста, разбудите командира.

Гольдберг кивнул и, повинуясь внезапному порыву, протянул взводному руку. Старший сержант как-то странно посмотрел на комиссара, затем на крепкую, с начерно въевшимися следами машинного масла и копоти пятерню и медленно, словно в раздумье, принял рукопожатие. Маленькая, с аккуратными ногтями, ладонь Берестова была крепкой, как тиски. Чувствуя, что у него гора свалилась с плеч, Валентин Иосифович улыбнулся и пошел поднимать лейтенанта. Комвзвода–1 остался стоять на месте, словно в раздумье. Затем, пожав плечами, Андрей Васильевич нагнулся и сильно толкнул в плечо богатырски храпевшего Шумова. Храп моментально прервался, гигантская лапа цапнула трофейный маузер, и одобрительный взгляд Берестова встретили красные, спросонья особенно злые, глаза рабочего.

— Неплохо, братец, неплохо, — сдержанно улыбнулся взводный. — Поможешь мне будить остальных. Смотри, чтобы со сна никто не заорал и не выстрелил.

Шумов посмотрел на свою винтовку, затем, кряхтя, поднялся и попытался встать по стойке «смирно». Закоченевшие руки и ноги слушались с трудом, и он пошатнулся.

— Сделай несколько взмахов руками, разгони кровь, — посоветовал Берестов и направился к Медведеву.

Рота постепенно просыпалась. Далеко не все догадались постелить на ночь лапника, многие спали на голой земле, деля одну шинель на двоих. Холодная сентябрьская ночь наградила людей кашлем, хрипом, у некоторых отняла голос. Шести часов сна было слишком мало, чтобы восстановить силы, но, по крайней мере, теперь можно было идти вперед, не опасаясь, что кто-то свалится и уснет по дороге. Бойцы разминали закоченевшие руки и ноги, Берестов уже гонял свой взвод, заставляя протирать оружие, на котором крупными каплями осел туман. Последними Гольдберг разбудил женщин. Разговоры сразу угасли, с минуту царило неловкое молчание. Под общими взглядами Ольга смутилась, покраснела и неловко замерла. Богушева невозмутимо поправила одежду, убрала волосы под берет и, подняв с земли шинель, которой ее укрыл ночью Гольдберг, громко спросила:

— Чье имущество?

Послышались смешки, кто-то насмешливо сказал:

— Носи, красивая, потом отблагодаришь.

— Только после дезинфекции.

Ирина швырнула шинель зубоскалу и, прихватив за локоть медсестру, пошла к раненым. Женщины как раз заканчивали осмотр Егорова, когда к ним подошел Шумов. Здоровяк молча поставил перед Богушевой котелок с водой, положил рядом кусок мыла и маленькое зеркальце для бритья, затем, все так же не говоря ни слова, вернулся к своему взводу. Военфельдшер пожала плечами и вернулась к работе.

В стороне от бойцов Волков, Гольдберг и Берестов держали военный совет. Накануне в штабе 732–го полка лейтенант не успел получить карту, зато после утренней атаки бойцы притащили ему сумку убитого фельдфебеля. В сумке нашлась немецкая карта, да такая подробная, что ротный только тоскливо выругался.

— Мы здесь. — Комвзвода–1 указал спичкой на маленькое, с полногтя, зеленое пятнышко: Весь лес — полтора километра на шестьсот-семьсот метров. Он прилегает к дороге, что, полагаю, немцы скоро пройдут его частым гребнем. В этом случае нам останется только геройски погибнуть. Ну конечно, за исключением тех, кто успеет поднять руки.

Гольдберг вздрогнул.

— Есть, — ответил старший сержант. — Я не знаю, как вы планируете прорываться к нашим, товарищ лейтенант, но в любом случае сначала нужно выйти из этого мешка.

— Прорываться будем лесами, — сказал Волков, — вот отсюда, вдоль просеки от старой вырубки на восток. Насчет мешка — у меня такое же мнение. До настоящего леса — примерно два километра, из них один — по кустам вдоль дороги.

— Можно здесь вдоль холма, за гребнем, — показал комвзвода.

— Зачем так близко к дороге? — встревоженно спросил комиссар.

— Болото, — коротко ответил Берестов, — торфяные выработки, а дальше — топь, гиблое место.

— Фактически нам нужно проскочить километр, — подытожил лейтенант. — Самый опасный участок — здесь, на взлобке. Ладно, чем быстрее, тем лучше. Медведев!

Комвзвода–2 подбежал к командиру.

— Как люди? — спросил Волков.

— Да как… — Старшина произвел некое сложное движение плечами, затем махнул рукой: — Да пойдем, куда мы денемся.

— Конечно пойдем. Андрей Васильевич, возьмите отделение — будете головным дозором. Денис, — лейтенант повернулся к Медведеву, — во-первых, проследи за рационами, сухари нужно экономить. Во-вторых, раненые — на тебе, посмотри, если надо — почини носилки для лежачих. Как закончишь — пять минут на прием пищи, потом оправиться — и двигаемся.

— Есть!

— Есть!

Командиры взводов пошли к своим бойцам, лейтенант сложил карту и сунул ее в сумку.

— Знаете, — сказал он комиссару, — а ведь в уставе ничего этого нет. Бой, наступление, оборона, смена, отдых, охранение. А вот об этом… Как на своей земле прятаться…

— А в Уставе много чего нет, — невозмутимо ответил комиссар.

Усевшись на землю, Гольдберг стянул сапоги, размотал портянки и, блаженно кряхтя, пошевелил пальцами ног.

— Мне-то это не в новинку, — негромко заметил комиссар. — В 20–м на Украине вообще не понять было, где наши, где белые, а где союзничек Нестор Иванович Махно.

— Хотите сказать, тогда было хуже?

— Тогда было по-другому. Тогда мы вообще ни черта не знали, что будет через год. Голод, сыпняк, интервенция, нас бросало с фронта на фронт, а я тогда был помоложе, чем вы сейчас. Но была мечта, Саша, мечта о счастье для всех, для человечества, о том, что сами люди станут другими. В общем-то, как в фильме «Чапаев», помните, он там говорит: «Умирать не надо будет».

— А сейчас?

Волков сел рядом с комиссаром и тоже разулся, мокрая от росы трава приятно холодила натруженные ноги.

— Как сказать. — Гольдберг снял очки, протер их снова водрузил на нос. — Скажем так, я повзрослел. Конечно, глупо было ждать Мировой революции, а уж в то, что люди изменятся сразу, мог верить только юный наивный дурак, каким, собственно, я тогда и был. Впереди еще много работы, Саша, так много… Я не уверен, что увижу ее конец. Впрочем, конца и не должно быть, коммунисты всегда будут идти дальше… Что-то мы заболтались, прошу прощения, кажется, я старею.

Он перемотал портянки, натянул сапоги и встал. Лейтенант тоже обулся и поднялся, чувствуя, как все тело протестует и требует отдыха. Следовало подготовиться к маршу самому. Ротный подогнал ремень немецкого карабина, сунул за пояс пару трофейных гранат с деревянными ручками, и в этот момент к нему подошла Богушева.

— Товарищ лейтенант, мне стало известно, что мы выступаем сейчас, это правда? — спросила старший военфельдшер.

Волков посмотрел на врача сверху вниз. Непонятным образом Ирина Геннадьевна успела умыться и причесаться, и лейтенант, чьей единственной и настоящей любовью оставалась актриса Любовь Орлова, если не считать нескольких мимолетных романов в гарнизонах и госпитале, почувствовал, что неудержимо краснеет. Усилием воли взяв себя в руки, он сдержанно ответил:

— Это действительно так.

— Товарищ лейтенант, у нас четверо тяжелораненых. Егорова нельзя переносить, его ну хотя бы сутки…

— Товарищ старший военфельдшер. — Волковждал чего-то в этом роде и решил сразу прояснить ситуацию: — Я понимаю, забота о пациентах — это ваш долг. Но вот там, — он указал на поляну, — четыре десятка человек. И я не мог, поставить под угрозу их жизни из-за четырех раненых. Сегодня немцы прочешут лес, и что тогда? В общем, подготовьте раненых к транспортировке, будем надеяться, они смогут ее перенссти.

К счастью, Богушева была умной женщиной она вздохнула и неловко вскинула руку к берету:

— Есть. Товарищ лейтенант, у меня к вам одна просьба…

— Слушаю.

— У вас не найдется лишней… Винтовки? Или карабина?

— Зачем это? — нехорошо удивился Волков. — И главное, кому?

— Мне, — решительно сказала женщина. — Если мы столкнемся с немцами, я хочу иметь возможность защитить себя и раненых.

— А вы из нее стрелять-то сумеете? — насмешливо спросил лейтенант.

— Я — Ворошиловский стрелок, — спокойно ответила Богушева.

— Так. — Лейтенант крепко взял товарища старшего военфельдшера за плечо и развернул туда, где бойцы Медведева под руководством сестры готовили носилки. — Вот ваш фронт, Ирина Генадьевна. Стрелков у меня — сорок, при трех пулеметах, а доктор — один. Если до боя дойдет — не беспокойтесь, вас будет кому защитить, а застрелиться — и нагана хватит. А теперь идите и помогите Ольге готовить раненых к маршу. Я хочу, чтобы через двадцать минут мы отсюда снялись. Вы свободны.