Антонин Ладинский - В дни Каракаллы Страница 7

Все уселись за стол, на прочных деревянных скамьях, и расторопные молодые люди в полотняных рубахах и штанах, не рабы, а свободнорожденные, но считающие честью служить гостям или старцам, подавали нам куски жареного мяса, печеные яйца, гусей на вертелах, козий сыр. Вождь и его родственники, среди которых было много румяных и голубоглазых женщин, поедали огромное количество мяса. Но пили за трапезой не вино, а варварский напиток, приготовленный из перебродившего меда, отчего в помещении пахло как на пчельнике. Это питье отличается свойством веселить сердце человека, хотя как бы наливает ноги тяжким свинцом, так что невозможно подняться со скамьи, и я подумал, что Геродот, который едва ли был в здешних местах, а писал книгу по рассказам других и далеко не из первых уст, что-то напутал, когда сообщал о путниках, погибающих от пчел; скорее это был медовый напиток, который валит с ног даже очень сильных людей. Отец это прекрасно знал и запретил мне пить мед, хотя сам вскоре уснул во власти опьянения, тяжко опустив голову на стол.

На обратном пути слуги Диомеда смеялись, удивляясь, что варвары продали по такой дешевой цене товары, вместо того чтобы везти их хотя бы на базар у таверны «Римский орел». Но, видимо, эти люди еще не научились ухищрениям торговли. Слуги также рассказывали, будто бы в областях, лежащих у Певкинских гор, жители до того любят пляски, что даже во время похорон близких устраивают различные игры, подобные тем, которые описаны у Гомера, когда под Троей погребали Патрокла. Впрочем, я сам видел во время пира, что некоторые из варваров вставали из-за стола и с такой быстротой и ловкостью перебирали ногами в пляске под звуки варварской лиры, что им могли бы позавидовать фракийские танцоры, которых мы видели однажды с отцом в нашем цирке. Мертвых своих здесь сжигают и, собрав кости в большой глиняный сосуд, зарывают потом в землю на особых, священных полях. Я узнал многие другие подробности о жизни этих северных народов, моих братьев по крови, и позднее прочел у Иосифа Флавия, что он сравнивал их с ессеями — таинственной иудейской сектой, участники которой владели совместно всем имуществом и чрезвычайно любили омовения, видя в них очищение души и тела. В самом деле — у некоторых здешних племен существует обычай сообща обрабатывать землю, и все у них общее — волы, плуги и даже жилища, и для них нет ничего приятнее бани, наполненной жарким паром. Для этой цели строятся особые хижины из бревен, где моющиеся льют на раскаленные камни воду или особый напиток, приготовленный из ячменя, и для потения сильно бьют себя березовыми ветвями, так как верят, что вместе с потом тело покидают не только болезни, но и огорчения, хотя, конечно, эти банные устройства далеко уступают нашим каменным баням в Томах, не говоря уже о тех великолепных термах, которые я видел в Антиохии или в Риме.

4

Впрочем, рассказывая о Риме и Антиохии, я несколько забегаю вперед, так как попал в эти города позднее, после целого ряда приключений и событий, а пока мирно жил в Томах, посещал уроки Аполлодора и удивлял Диомеда, и не только его, своим искусством писать греческие и латинские буквы. В этом отношении я снискал, несмотря на свой молодой возраст, такую славу, что когда однажды понадобилось вручить почетное послание светлейшего городского совета верховному жрецу императорского культа Прискию Анниану и его супруге Юлии, то этот документ поручили переписать мне, чем я по молодости лет очень гордился.

Но как-то, вскоре после прибытия в наш город куратора Аврелия, мы возвращались с отцом и Аполлодором домой из городской бани. Перед глазами еще мелькали в паровом тумане умащенные тела, и в ушах стоял непрерывный плеск воды, шипение пара, вырывающегося из свинцовых труб, бодрые крики и шлепки банщиков, массирующих спины и животы богатым судовладельцам.

Отец, которого в последние дни особенно мучали болезни и какие-то мрачные мысли, вдруг остановился.

— Нет справедливости на земле, — сказал он.

— Почему у тебя такое печальное настроение? — удивился Аполлодор.

— Очень мешает мне покалеченная нога, а хотелось бы еще раз побывать в Сармицегетузе и просить справедливости в земельной тяжбе.

Судебное дело, на которое намекал отец, заключалось в следующем.

В недавние годы в нашем владении находился земельный участок, полученный матерью строго по закону в наследство от родственников, недалеко от храма Гермеса. На участке росло несколько плодовых деревьев и возвышался величественный дуб; под его мирной сенью стоял скромных размеров дом, сложенный из простых камней, но построенный по греческому образцу. По другую сторону дома был разбит на склоне холма небольшой виноградник, а за ним находилось каменное хранилище для плодов. Я помню, что на дворе с утра до вечера искали пищу куры и в положенное время распевал петух. Имение было незначительное, но всегда приятно иметь собственное жилье и, как известно, плоды и овощи, взращенные своими руками, представляются особенно вкусными и питательными.

В те годы я был ребенком и еще не знал, что буду учиться у Аполлодора, но скоро раненая нога отца стала давать о себе знать, и он тратил немало денег на лечение, запутался в долгах, и в конце концов участок был продан за неуплату заимодавцу процентов. Для возмещения того, что полагалось заплатить ростовщику, достаточно было бы продать виноградник, но он жадно простирал руки ко всему участку, примыкавшему к его владениям, и во что бы то ни стало хотел завладеть приятным уголком земли с видом на море… А так как судья оказался лихоимцем, то наш сирийский меняла без особого труда получил не только участок, но и дом. Напрасно мой отец жаловался правителю провинции, который в те дни имел свое пребывание в Дакии, в городе Сармицегетузе, имея наблюдение также и за Нижней Мезией. Этот тучный и равнодушный ко всему магистрат не обратил никакого внимания на просьбы бедняка, тем более что отец едва мог объясниться по-гречески и совсем не знал латыни. Диомед тоже отказался помочь нам в этом деле, ссылаясь на свое положение в городе, которое препятствовало ему выступать против представителя римской власти.

Дело в том, что Томы входили в так называемое Пятиградие, или союз приморских эллинских городов, и считались его метрополией, во главе которой стоял понтарх. Томы же возглавляли городской совет и архонты, и наш хозяин был одним из них, что часто помогало ему в сношениях с римлянами, хотя и было связано с большими расходами. Говорили также, что тут сыграло свою роль какое-то соперничество нашего патрона и судьи относительно некоей прекрасной особы женского пола, но я тогда не разбирался в подобных вещах. Как бы там ни было, мы очутились в жалком домишке на улице Цереры, который Диомед милостиво предоставил нам в качестве жилья.

Именно туда мы и направлялись из бани, ведя по дороге невеселый разговор. Неожиданно Аполлодор предложил, обращаясь ко мне:

— Но почему бы тебе, мой юный друг, не помочь престарелому отцу? Теперь ты римский гражданин и скоро достигнешь совершеннолетия. Ты разумен не по годам и знаешь, как нужно держать себя с сильными мира сего, от которых зависит участь человека. Разве вы не имеете права обратиться за защитой в римский сенат и даже просить суда самого августа? Советую тебе отправиться в Рим, чтобы добиваться там отмены несправедливого решения. Твоему отцу уже трудно предпринять подобное путешествие, а ты полон сил и любопытства к жизни.

Действительно, такое путешествие было вполне осуществимо. Диомед собирался отправить с грузом меда и воска в очередное плавание один из своих кораблей, а именно «Дакию Счастливую», но не в Фессалонику, которая была обычным назначением для корабля, а в Лаодикею Приморскую, и даже сам готовился к далекому путешествию, желая побывать в Антиохии и, если верить слухам, продать там корабль и закончить торговые дела, что очень огорчало отца, надеявшегося, что со временем я сделаюсь у патрона доверенным лицом. Но мысль о поездке в Рим показалась ему разумной, и в тот вечер мы все втроем обсуждали за нашим колченогим столом подробности такого предприятия. Подвыпив по своему обыкновению, Аполлодор дал полную волю воображению.

— Подумай только, что тебя ждет, — говорил он мне. — Вот скоро уйдет в Лаодикею корабль Диомеда, там ты легко найдешь другое судно, которое доставит тебя в Остию, откуда нетрудно попасть в Рим. Можно было бы пуститься в путь по пешему хождению, но это утомительно и небезопасно, а на корабле ты будешь как дома, и это не только ничего не будет стоить тебе, но ты даже заработаешь сотню денариев, чтобы заплатить за проезд в Италию. Ты увидишь Рим! Может быть, даже Антиохию и Александрию, если твой хозяин узнает, что цены на мед более высокие в городе Александра, чем в Лаодикее.

Я видел, что мать с грустью слушала эти легкомысленные разговоры, но по обыкновению она молчала, считая, что супруг думает и решает за двоих, а я готов был отправиться в любое путешествие, даже на остров Тапробану, о котором мне рассказывал Аполлодор, или в самые отдаленные пределы земли, — настолько скучной казалась мне жизнь в Томах и ежедневные записи на липовых дощечках о количестве модиев пшеницы и меда.