Колин Маккалоу - Битва за Рим Страница 7

– Цезарю-младшему нет еще двух лет, а он тянет на все сто! Взрослые слова, правильные фразы – и при этом он соображает, что говорит!

Неожиданно сон у Мария сняло как рукой, он забыл про усталость. Приподнявшись на локте, он посмотрел на лицо жены, освещенное мягким светом ночника. Ее племянник! Племянник по имени Гай! Сбывалось пророчество сирийки Марфы, которое он услыхал при первой же своей встрече с этой старухой во дворце Гауды в Карфагене. Она предсказала ему, что он станет Первым Человеком в Риме и семь раз будет избран консулом. Однако, добавила она, ему не суждено остаться величайшим римлянином. Таковым станет племянник его жены по имени Гай! Тогда он сказал себе: «Только через мой труп! Меня никто не затмит». Однако вот он, этот ребенок, подтверждающий пророчество!

Марий снова лег, чувствуя, как ломят от усталости суставы. Слишком много времени и энергии потратил он, становясь Первым Человеком в Риме, чтобы теперь скромно отойти в сторонку и наблюдать, как блеск его имени будет затмевать новоиспеченный аристократ, входящий в силу, когда он, Гай Марий, старик или вообще мертвец, уже не сможет этому сопротивляться. Как ни велика была его любовь к жене, тем более что именно ее аристократическое происхождение обеспечило ему первое избрание консулом, он все равно не мог смириться с тем, чтобы ее племянник, представитель ее рода, вознесся выше его.

Консулом он становился уже шесть раз, а значит, его ждет седьмое избрание. Никто из римских политиков, впрочем, не верил всерьез, что Гай Марий сможет обрести былую славу, которая сопутствовала ему в безмятежные годы, когда центурии голосовали за него, причем трижды in absentia, то есть в отсутствие, раз за разом подтверждая свою убежденность, что лишь он один, Гай Марий, в силах уберечь Рим от германцев. Что ж, он действительно не раз спасал сограждан. И какова их благодарность? Стена оппозиционности и осуждения, козни. Враждебность Квинта Лутация Катула Цезаря, Метелла Нумидийского Свинки, многочисленной и влиятельной фракции в Сенате, объединившейся вокруг идеи ниспровержения Гая Мария. Ничтожества с громкими именами, ужаснувшиеся тем обстоятельством, что их возлюбленный Рим спасен презренным «новым человеком» – италийским деревенщиной, по-гречески не разумеющим, как определил его Метелл Нумидийский Свинка много лет назад.

Но нет, битва еще не окончена. Невзирая на удар, Гай Марий станет консулом в седьмой раз, чтобы остаться в анналах величайшим римлянином за всю историю Республики. Не собирается он допускать, чтобы золотоволосый красавчик, потомок богини Венеры, занял в исторических книгах более почетное место, нежели он, Гай Марий – римлянин Гай Марий.

– Я тебя прижму, паренек! – произнес он вслух и ущипнул Юлию.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась она.

– Через несколько дней мы уезжаем в Пессинунт – ты, я и наш сын.

Юлия села в постели.

– О, Гай Марий, неужели? Какая прелесть! Ты уверен, что берешь с собой и нас?

– Уверен, жена. Плевать я хотел на условности. Наше отсутствие продлится два-три года, а в моем возрасте это слишком большой срок, чтобы обходиться без жены и сына. Будь я моложе – другое дело. Поскольку я предпринимаю путешествие как частное лицо, официальных препятствий тому, чтобы я взял с собой семью, не существует. – Он прищелкнул языком. – Я сам отвечаю за все последствия.

– О, Гай Марий! – Иных слов у нее не нашлось.

– Мы посетим Афины, Смирну, Пергам, Никомедию, сотни иных мест.

– И Тарс? – с живостью спросила она. – О, мне всегда так хотелось повидать мир!

Ломота в суставах не прошла, зато снова навалилась сонливость. Веки его опять опустились, нижняя челюсть отвалилась.

Юлия еще какое-то время щебетала, а потом, исчерпав восторженные выражения, обхватила колени руками и, со счастливой улыбкой обернувшись к Гаю Марию, нежно произнесла:

– Любовь моя, ты?..

Ответом ей был храп. Научившись за двенадцать лет супружества смирению, она легонько покачала головой и, не переставая улыбаться, повернулась на правый бок.

Затушив последние искры восстания рабов на Сицилии – все до единого, Маний Аквилий возвратился домой если не триумфатором, то, во всяком случае, героем, заслужившим овацию в Сенате. То, что он не мог претендовать на триумф, объяснялось особенностью поверженного им неприятеля – обращенных в рабство гражданских лиц, которых никак нельзя было объявить солдатами вражеской армии; гражданские войны и войны с рабами занимали в воинском кодексе Рима особую нишу. Получить приказ Сената усмирить выступление было не менее почетно и предвещало не менее захватывающие приключения, чем столкновение с вражеской армией, однако права требовать триумфа такой полководец лишен. Триумф позволял народу Рима лицезреть военные трофеи: пленников, сундуки с деньгами, всевозможное награбленное добро, от золотых гвоздей, выдранных из царских ворот, до мешочка с корицей и ладаном. Любая добыча обогащала римскую казну, и народ получал возможность собственными глазами лицезреть, сколь прибыльное занятие война – конечно, для римлян, и римлян победоносных. Но при подавлении выступлений рабов и гражданских смут не было никакой добычи, а считать приходилось одни потери. Все, что ранее захватывалось противником, приходилось возвращать законным владельцам; государство не имело права даже на жалкие проценты.

И все же повод для торжественной встречи был использован сполна. Процессия продвигалась вдоль той же дороги, по которой обыкновенно следовали войска во время триумфа. Правда, военачальник не ехал в древней триумфаторской колеснице, лицо его не несло триумфальной раскраски, и одеянию его было далеко до триумфаторского; не было слышно звуков труб, играли лишь флейты, чьи звуки не вселяли и десятой доли истинного воодушевления. В жертву главному божеству была принесена овца, а не бык, следовательно, и оно разделило с военачальником недовольство недостаточно пышной церемонией.

Однако Маний Аквилий не имел причин роптать. Организовав себе торжественный прием, он снова занял место в Сенате и, будучи консуляром – бывшим консулом – был приглашен высказывать свое мнение прежде такого же, как он, консуляра, не праздновавшего, однако, ни триумфа, ни овации. Испытывая на себе отголоски отвращения, которое вызывал к себе его отец, тоже Маний Аквилий, он в свое время не рассчитывал подняться и до консула. С некоторыми фактами тем более трудно смириться, когда семейство не отличается особым благородством; позорный же факт состоял в том, что отец Мания Аквилия, воспользовавшись разрухой от войн, последовавших за смертью пергамского царя Аттала III, продал более половины территории Фригии отцу теперешнего понтийского царя Митридата за золото, которое осело в его кошельке. Территория эта, вместе с остальными владениями царя Аттала, должна была бы отойти римской провинции Азия, ибо царь Аттал завещал Риму все свое царство. Но тогда отсталая Фригия, из невежественных жителей которой получались весьма дурные рабы, показалась Манию Аквилию-старшему не больно существенной потерей для Рима. Однако по-настоящему влиятельные лица в Сенате и на Форуме не простили Мания Аквилия-старшего и не забыли этого происшествия даже к тому времени, когда на политической арене появился Маний Аквилий-младший.

За титул претора велась нешуточная борьба, на которую ушло почти все оставшееся у семьи понтийское золото, а его и оставалось немного, поскольку папаша не отличался ни бережливостью, ни осмотрительностью. Поэтому Маний Аквилий-младший поспешил воспользоваться возможностью прогреметь, едва таковая подвернулась. После того как германцы разгромили Цепиона и Маллия в Заальпийской Галлии и вознамерились хлынуть в долину Родана, а оттуда в Италию, именно претор Маний Аквилий предложил избрать Гая Мария консулом in absentia, чтобы противопоставить угрозе должный отпор. Этот его поступок превратил Гая Мария в должника Аквилия, и Гай Марий был только рад избавиться от этого бремени.

Как следствие, Маний Аквилий служил при Марии легатом и оказал ему немалую помощь в разгроме германцев при Аквах Секстиевых. Доставив весть об этой столь желанной победе в Рим, он был избран младшим консулом в бытность Мария консулом в пятый раз. По истечении года пребывания в консульском ранге он повел в Сицилию два своих отлично вымуштрованных легиона, состоящих из одних ветеранов, дабы усмирить восстание рабов, продолжавшееся уже не один год и наносившее большой урон снабжению Рима хлебом.

Вернувшись и организовав себе овацию, он надеялся выставить свою кандидатуру на выборах цензоров, когда подоспеет время выбирать очередную пару. Однако по-настоящему влиятельные лица в Сенате и на Форуме тоже не дремали. Попытка Луция Апулея Сатурнина завладеть Римом привела к закату звезды самого Гая Мария, и Маний Аквилий остался без поддержки. В результате он был привлечен к суду за злоупотребления народным трибуном, имевшим влиятельных друзей среди всадников, служивших как присяжными, так и председателями судов; звали трибуна Публий Сервилий Ватия. Не будучи выходцем из Сервилиев-патрициев, он происходил из видного плебейского семейства и был честолюбив.