Валерий Воскобойников - Блистательный Гильгамеш Страница 7

Красавицу до ворот проводила сестра и ее муж, тот самый молодой жрец, что день назад подвел его ко дверям Гильгамеша.

Охотнику бы радоваться, а он чувствовал лишь печаль. Так прекрасна была Шамхат, веселая женщина, идущая с ним по степи среди трав, что с первого взгляда юный охотник возмечтал сделать ее своею женой. Он бы пел ей песни любви при свете яркой звезды – богини Иштар, оберегал бы ее от любого врага, а быть может, перестал бы бродяжничать, сделался, как отец, пастухом, поселился бы вместе с Шамхат в шатре, а кругом по степи бродили бы овцы, и он приносил бы своей красавице нежный сыр и густые мягкие сливки. Скоро у них родились бы красивые дети, которые, громко смеясь, бегали бы вокруг шатра.

Однако, все это было для него невозможно. Шамхат предназначалась не ему, а другому. Таков был царский приказ.

Таков был царский приказ, но не желал подчиниться ему юный охотник. Медленно вел он красавицу, не привыкшую к дальней ходьбе по степи, а потом, осмелев, заговорил:

– Шамхат, что тебе Гильгамеш! Или в другом месте, в другой стране не будет степи? Или переведутся там звери? Стань моей женою, мы покинем земли Урука, поставим шатер в другой стороне, я буду бить зверя и приносить тебе шкуры. Я молодой, сильный и смелый охотник и со мной тебе будет хорошо.

Но Шамхат в ответ улыбнулась и покачала головой.

– Сам подумай, я выросла в городе и ничего не умею из того, что знают ваши женщины. Тебе нужна хорошая девушка, добрая хозяйка, а не такая, как я. Моя мать похоронена в городе и там – моя родина. А приказ Гильгамеша – это воля богов. Разве ты не знаешь, что ему привиделся странный сон. Об этом сне он спрашивал у своей матери, всеведущей Нинсун. И она заранее предупредила Гильгамеша о твоем приходе и о том, к кому мы идем. Она даже имя его назвала – Энкиду. Давай же, посидим немного в тени, юный охотник, от этой жары я едва переставляю ноги, но отдых наш будет не долог, и ты поведешь меня дальше к месту встречи с Энкиду.

Охотник печально взглянул на красавицу и после короткого отдыха повел ее дальше.

Наконец, они подошли к месту звериного водопоя.

Наконец, они подошли к месту звериного водопоя.

Вокруг небольшого озера с глинистыми берегами росли кусты, в них и устраивал засаду охотник.

– Мы спрячемся здесь, – сказал он, – я приготовил даже постель из травы. Место открытой воды заметно издалека – к нему летят птицы со всей степи, птице вода нужна чаще, чем зверю. У зверей же есть уговор – каждый пьет в свое время, шептал охотник Шамхат, – скоро придет и тот, кого ты зовешь Энкиду. Ты не бойся, я не позволю ему тебя обидеть.

– Милый, смешной охотник, – засмеялась Шамхат, – я не боюсь. Если он – человек, как ты говоришь, и мужчина – он мне не страшен.

– Смотри же, вдали показались газели. И видишь, среди них – он. С тех пор, как газели приняли его в свое стадо, они заметно осмелели.

– Ты оставайся здесь, я же выйду к нему, – сказала Шамхат в тот миг, когда большой сильный и волосатый вместе с газелями приблизился к водопою. – Я не стану его торопить, пусть он сначала напьется.

И Шамхат медленно вышла на открытое место.

Прежде газели немедленно бы встрепенулись при виде нового существа, бросились бы бежать. Теперь они спокойно продолжали пить воду, а те, что напились, бродили поблизости.

Лишь большой, сильный и волосатый удивленно смотрел на Шамхат.

Но чем ближе подходила она к нему, тем меньше оставалось удивления в его взгляде, зато восхищения становилось все больше.

– Ты совсем не большой, не сильный и не волосатый, проговорила Шамхат, смеясь, – ты – красивый и смелый и ты человек. Имя твое – Энкиду. Подойди же ко мне.

Шамхат продолжала медленно приближаться, и Энкиду пошел ей навстречу. Он смотрел только на нее и видел только ее. Прекрасней ее голоса он ничего прежде не знал и теперь испугался, что она замолчит, или еще того хуже, мсчезнет так же внезапно, как и возникла. А ему хотелось смотреть на ее лицо и ничего больше не видеть. Всегда смотреть, всегда видеть только ее улыбку.

– Какой же ты робкий! – засмеялась снова Шамхат, – а мне говорили, что и львы послушны тебе.

Удивительное дело – ей, горожанке, в легких одеждах, в дорогих украшениях, этот дикий, такой же могучий, как Гильгамеш, богатырь был тоже приятен.

Они подошли близко друг к другу, и Энкиду, словно умел это делать всегда, осторожно обнял городскую красавицу.

– Ты – Энкиду, а я – Шамхат, – прошептала красавица, – и теперь мы будем вместе, – добавила она вдруг неожиданные для себя слова, потому что похожее произносят лишь перед тем, как стать мужем и женой.

Охотник же, наблюдавший за ними из кустов, понял, что стал лишним и, стараясь не шуметь, тихо побрел в сторону своего шатра. Туда, где среди стада овец жила его семья.

– Сходил ли ты в город? – спросил отец, когда охотник вошел в шатер. – Что сказал тебе Гильгамеш? Почему не послал отряд, чтобы изловить того, кто нарушил порядок в степи?

– В городе я побывал, и царь Гильгамеш подарил мне новую одежду, а вместо отряда с копьями и мечами он послал безоружную женщину, и она уже победила. Теперь он стал ее пленником.

Теперь он стал ее пленником, и несколько дней они знали только друг друга. Солнце на небе сменялось звездами, проходили мимо звери, налетал и стихал ветер – они не замечали этого. Шамхат стала для Энкиду солнцем, небом, землей, звездами, ветром. И стал для Шамхат Энкиду всей жизнью.

В те несколько дней она научила его первым словам человеческой речи.

Но однажды, очнувшись, Энкиду увидел своих друзей – стадо газелей. Он пошел к ним, чтобы рассказать о том, как прекрасна Шамхат и как он любит ее, но газели не узнали Энкиду и бросились от него врассыпную.

Он увидел кузнечика и нагнулся, желая поговорить хотя бы с ним, но и кузнечик в испуге отпрыгнул в сторону.

И тогда Энкиду вернулся к Шамхат, сел у ее ног, глянул ей в лицо и заплакал.

Тихо утешала его городская красавица.

– Энкиду, теперь ты стал человеком.

– Энкиду, теперь ты стал человеком, – утешала его Шамхат. – Нагнись над водой, ты увидишь свое отражение и поймешь, что прекрасен как бог. Лишь один Гильгамеш достоин сравниться с тобой. И тебе не надо больше бегать со зверьем по степи, вместе с газелями есть траву. Ведь ты – не газель и не кузнечикю Ты – мужчина и таких, как ты, я прежде не знала.

– Как же мне жить? Теперь в степи никто не считает меня своим братом и другом!

– Ты пойдешь со мной. Я отведу тебя в Урук, и там для каждого человека ты станешь и братом и другом.

Шамхат поднялась с земли, разорвала пополам ткань, в которой пришла из города, в одну половину одела Энкиду, в другую – себя.

Взяв за руку, она повела его, словно сына, к шатрам, туда, где жили пастухи.

Она повела его, словно сына, к шатрам, туда, где жили пастухи.

– Куда ты ведешь меня по степи? – удивлялся Энкиду. Разве здесь, у воды, было нам плохо? Останемся тут навсегда.

– Ты – человек, Энкиду, и должен узнать людей, – снова повторила красавица Шамхат. – Она чувствовала себя мудрой и взрослой и ей это нравилось. – Я отведу тебя в Урук, ты увидишь Эану – место жизни богов, ты встанешь перед нашим царем Гильгамешем. Умнее и сильнее его нет другого царя на земле. Даже о тебе он узнал раньше, чем ты появился, ты привиделся ему во сне.

– Быть может он и умнее, этот твой царь, – ответил Энкиду, – я жил вместе с газелями, а он управляет людьми, но сильнее он быть не может, сильнее меня в степи нет никого.

– То – в степи, – засмеялась Шамхат. – Знай же, что степь – это лишь частичка земли. Еше есть реки, море, леса.

– Если так, веди меня, Шамхат, в твой город, там и проверю, кто сильнее из нас.

– Сильней Гильгамеша могут быть только боги, – вновь засмеялась Шамхат.

Но смеялась она не обидно, и Энкиду радостно было слушать музыку ее смеха.

Скоро они подошли к жилищам пастухов.

Скоро они подошли к жилищам пастухов.

– Это Энкиду, он спустился к нам с гор и прежде не знал людей, – сказала Шамхат пастухам, их детям и женам, обступившим ее и большого сильного человека.

– Тот самый, которого слушаются львы, – проговорил молодой охотник.

– Что ж, будьте гостями. В наших шатрах всегда есть место для гостя, – прибавил старый пастух, его отец.

Мать охотника, шлепая старческими босыми ногами по утоптанной земле, принесла в корзине лепешки, в самодельных грубых кувшинах из глины – сикеру.

Энкиду с удивлением смотрел на человечье питье и еду. Прежде, в степной своей жизни, он питался лишь травами.

Шамхат засмеялась и, разломив пополам лепешку, протянула Энкиду. Остальное съела сама.