Наталья Павлищева - Королева Виктория. Женщина-эпоха Страница 7

Но поведение брата герцогиня Кентская оправдать не могла никак. Леопольд привез свое сокровище в Клермонт, поселил в дальнем доме и почти все время проводил, любуясь красоткой, без зазрения совести использовавшей свое положение. Нет, Леопольд не наделал долгов, не пьянствовал и не распутничал, но даже такое немного вольное поведение вызывало у герцогини отторжение. Конечно, визиты Дрины и Феодоры в Клермонт теперь были крайне ограничены. Допустить их встречу с «этой актрисой» мать не могла.

Дальнейшая судьба Леопольда Кобургского, как и предшествовавшая его жизни в Англии, была удивительна: именно он стал первым королем Бельгии, когда Нидерланды разделились на две части.

Но до этого еще много что произошло в самой Англии.

В 1827 году умер герцог Йоркский, и Виктория стала на шаг ближе к трону. Теперь ее от королевской мантии отделяли всего двое – потрепанный бурной жизнью король Георг IV и бездетный герцог Кларенский.

Но сама девочка об этом даже не подозревала, ей никто не говорил, что она вообще-то наследница, пусть и второй очереди.

И все же Дрина с самых малых лет чувствовала, что с ней обращаются, хотя и строго, но как-то не так, как с другими детьми, это подчеркнутое внимание воспитало в ней чувство, если не превосходства, то обостренное чувство собственного достоинства. Девочка вела себя действительно как принцесса, послушная, не смеющая возразить и скромно одетая, но принцесса.

А вот чувства ущербности из-за откровенной экономии на всем у Дрины не было. Возможно, потому, что она просто не знала жизни за пределами Кенсингтонского дворца, не встречалась с другими детьми и считала, что так живут и все остальные. Строгие правила поведения, умеренность и экономия, скромность были привиты именно тогда и сопровождали ее всю жизнь. А природная живость и энергия вылились в стремление во всем иметь собственное мнение и признавать только его, правда, держа при себе. Пока держа…

В 1828 году девочка лишилась и возможности ежедневно болтать со своей любимой старшей сестрой, Феодора, наконец, осуществила свою мечту покинуть Кенсингтонский дворец, она вышла замуж. Это было огромной потерей для Дрины, которую все чаще называли Викторией.

Среди взрослых девятилетняя девочка осталась одна… У нее была навязанная матерью, вернее наставником матери, подружка – дочь Джона Конроя Виктора, но одно дело гулять по парку за ручку, изображая по приказу взрослых дружбу, и совсем другое действительно дружить. Став королевой, Виктория даже не вспомнила свою «подругу».

Джон Конрой был наставником герцогини Кентской давно, хотя числился всего лишь ее секретарем…

Сэр Джон Конрой

– Сэр Рэлли, вы выглядите сегодня как настоящий пират! Не хватает только сабли в руках. Я слышала, пираты носят кривые сабли.

Сэр Рэлли попытался согнуть деревянную ногу, чтобы как можно изящней поклониться королеве, но это не удавалось, все же деревянные куклы не слишком подвижны, даже если очень стараться. Но деревянный Рэлли все равно был весьма учтив с королевой Елизаветой:

– Я не ношу саблю, когда иду на встречу с вами, ваше величество…

Дрина приучена говорить тихо, чтобы не мешать взрослым разговорам, потому даже когда дам рядом нет, все равно говорила тише чем вполголоса. Вообще-то она все реже играла с куклами и все больше рисовала, училась танцевать, много и с удовольствием занималась вокалом, языками, под приглядом матери читала. Но читала редко и без особого удовольствия, потому что занятные книги ей попросту не давали, а те, что предлагались, были либо по-взрослому скучны, либо совершенно непонятны, а чаще всего и то и другое.

И все это под неусыпным приглядом матери либо кого-то из взрослых.

Вот такие минуты, когда ее оставляли хотя бы на четверть часа одну, выпадали так редко, что девочке и в голову не приходило воспользоваться свободой. Хотя, какая же это свобода, если в их с матерью спальне горничные меняли постельное белье, о чем-то переговариваясь и хихикая.

Герцогиня уехала по делам вместе с сэром Конроем, это означало, что дела – финансовые, у баронессы Шпэт третий день была мигрень из-за зуба, а дорогая Лецен беседовала о чем-то с пастором, приехавшим из Германии по делам, они были знакомы с отцом Лецен, и пастор передавал многочисленные приветы от родни из дома. Потому вся свобода Дрины ограничивалась углом в комнате, где сидели в рядок ее куклы, каждая из которых была занесена в соответствующий реестр и пронумерована, что не мешало дать многим из них имена и любить больше остальных. Куклы не имели портретного сходства с оригиналами, просто были одеты в исторические костюмы, считалось, что так девочка лучше запомнит славных предков королевской семьи.

Деревянной королеве Елизавете надоело беседовать с деревянным покорителем морских просторов, и они отправились на место. Дрина всегда рассаживала кукол в строгом порядке, тщательно расправив платье и убедившись, что ни одна из них не нарушила линию, в которую вытянут весь ряд.

В этот момент девочка и услышала часть разговора горничных… Они говорили о сэре Джоне Конрое и герцогине.

– Да уж, в этом доме все делается по воле сэра Конроя…

Дрина не собиралась подслушивать, но поневоле обратила внимание на не слишком-то уважительный тон по отношению к материнскому наставнику и самой матери. Из слов горничной постарше выходило, что сэр Конрой причастен ко всему, даже к появлению на свет самой маленькой принцессы…

От неожиданности Дрина задела кукол, и две из них, те, рядом с которыми должен быть уютно устроиться до следующего раза деревянный пират Рэлли, со стуком упали. Голоса в спальне немедленно затихли, а в приоткрытую дверь осторожно выглянула горничная.

Но Дрина уже взяла себя в руки и старательно пристраивала упавших деревянных друзей обратно на их законное место, сделав вид, что ничего не слышала. А в голове метались мысли… Они намекали на то, что сэр Джон… о, нет! Нет, нет!

Она с трудом сдержалась, чтобы не броситься с рыданиями разыскивать свою гувернантку. Немыслимо, эти болтушки посмели хотя бы на миг усомниться в том, что ее отец герцог Кентский! Конечно, Дрина еще мала, но она так часто присутствовала незаметной мышкой при разговорах взрослых дам, что многое знала и понимала. Она прекрасно осведомлена о любовницах и любовниках королевской семьи, о незаконнорожденных детях, своих кузинах и кузенах, о том, что супружеская верность отнюдь не является ныне безусловным достоинством. Но допустить мысль, что этим могла грешить ее безгрешная мать?! Да еще и она сама явиться плодом греха…

О нет, это было слишком!

На счастье девочки вернулась баронесса Лецен и отвлекла ее от страшных мыслей. Постепенно разговор двух глупых горничных забылся, но следствием его явилось полное неприятие Дриной сэра Джона Конроя. Принцесса и без того не слишком любила Конроя, тот никогда не относился к ней как к равной, всегда был насмешлив, причем так насмешлив, словно хотел продемонстрировать свое превосходство. Он издевался над наивностью девочки, ее доверчивостью и неумением хитрить. Сэру Джону в голову не приходило, что это не неумение, а нежелание хитрить, Дрина росла исключительно правдивой, попросту неспособной ко лжи.

А сэра Конроя она постепенно возненавидела и не только за некрасивые подозрения горничных или его насмешки, но и за введенную им «Кенсингтонскую» систему воспитания и жизни принцессы.

Джон Конрой происходил из древнего ирландского рода, но всего в жизни добился сам. Для начала он попытался сделать военную карьеру и с семнадцати лет уже находился в армии. Но везение его началось, пожалуй, с тех пор, как он женился на племяннице епископа Фишера, дружившего с герцогом Кентским.

Супруга не принесла Джону ничего, кроме шести детей и знакомства с герцогом, у которого он и стал конюшим. Вместе с семьей герцога Конрой последовал в Англию и после его смерти занимал уже уникальное положение не только при вдове, но и вообще при королевской семье. Конрой был неофициальным представителем сестры короля Георга IV принцессы Софии, финансами которой распоряжался как своими собственными, а уж герцогиня Кентская и вовсе была послушна его воле, точно мужниной. Многие считали, что Конрой является по совместительству и любовником вдовы, а некоторые, что даже отцом ее младшей дочери.

Вот об этом и болтали горничные, убирая в спальне герцогини Кентской.

Нет, в появлении на свет Дрины заслуги сэра Джона не было, хотя, тогда он и сэром еще не был. Первый шаг к своему восхождению Конрой сделал даже не женившись на дочери Фишера или став конюшим у герцога Кентского. Невелика честь быть конюшим у человека, финансы которого не позволяли этому конюшему нормально платить. Первым удачным шагом был совет через своего тестя герцогу, чтобы его наследник (или наследница, не важно) родился непременно в Англии, иначе могут быть проблемы с наследованием.