Алекс Ратерфорд - Владыка мира Страница 7

– Нет, повелитель, второе лучше.

– Этот командир успел сказать мне перед смертью, что Хему ранен и лежит, укрытый за телами боевых слонов. Давай поищем его.

Между стражниками с мечами наготове Байрам-хан и Акбар шли к трупам слонов. От тела того, чье брюхо было разорвано ядром, уже исходило тяжелое зловоние. Когда Байрам-хан и Акбар проходили мимо другого, слон внезапно зашевелил головой и захлестал хоботом от боли. Рука Акбара привычно потянулась к мечу, но он заметил, что слон бьется в предсмертных муках от большой глубокой раны на шее, над которой уже кружили сине-зеленые мухи.

– Прикончите несчастную животину, – скомандовал он одному из своих телохранителей, – и сделайте то же самое с остальными, что еще не умерли.

Раздав эти приказы, Акбар увидел, что в обломках золоченого слоновьего седла-паланкина недалеко от них какой-то юноша склоняется над небольшой фигурой в гравированной стальной броне, которая, судя по ее великолепию, могла принадлежать только Хему. Мальчик прикладывал запачканную кровью ткань к левой стороне лица раненого, который кричал на него:

– Оставь меня здесь умирать! Я лучше встречу смерть на поле битвы, чем завтра в могольских застенках…

– Взять этого парня, – приказал Байрам-хан.

Сию секунду два высоких стражника шагнули вперед и, схватив его за руки, потянули назад от тела. Когда юношу убрали, Акбар смог лучше рассмотреть раненого. Из левой глазницы у него торчал обломок стрелы, вниз по лицу струилась кровь. Он, должно быть, невыносимо страдал, но выглядел почти невозмутимым, когда Акбар спросил:

– Ты Хему?

– Конечно. Кто же еще?

– Что ты желаешь сказать своему законному падишаху?

– Говорю, что нет у меня законного падишаха и что я бросаю вызов тебе, захватчик-могол… – Хему хотел плюнуть кровью в Акбара, но не сумел.

– Казни его сейчас же, повелитель, – сказал Байрам-хан.

Акбар занес меч, но почему-то медлил рассечь это небольшое, истекающее кровью тело.

– Постой. Мой отец Хумаюн всегда учил меня, что милосердие часто приличествует монарху больше, чем жестокое насилие.

При этих словах Хему попытался подняться с земли и кинуться на Акбара, но двое телохранителей сразу схватили его. С силой, удивительной для такого тщедушного тела – и такого тяжелого ранения, – Хему сопротивлялся и боролся так, что сумел на миг вырваться. Подскочив к Акбару, он завопил:

– Губишь наши земли, все разоряешь!.. Кичишься тем, что ведешь свой род от тирана Тимура, а сам-то хоть знаешь, кто твой отец? Слышал я, люди говорят, отец свою бабу по своим полководцам пустил, чтобы верно служили; что она – шлюха и морда у нее верблюжья, что она любит…

Хему замолк – одним ударом меча Акбар отсек ему голову. Юноша стоял, дрожа от гнева, все лицо его было в брызгах горячей крови. Какое-то время он не мог вымолвить ни слова, но когда, вытерев лицо тканью и вложив меч в ножны, повернулся к Байрам-хану, то вновь обрел голос:

– Ты прав. Никакого милосердия к недостойным. Тело покажите воинам в лагере. Голову отправьте в Дели и насадите на кол – пусть гниет на городской площади в назидание, если кто еще задумает мятеж поднять.

Пока Акбар собирался вместе с Байрам-ханом возвратиться в свой лагерь, подошел Адам-хан. У него была повязка на левой руке, явно раненой, но в остальном военачальник выглядел хорошо. Все же он, казалось, также не разделял ликование Акбара в полной мере, что было бы очень уместно в час триумфа.

– Ты храбро сражался, брат мой. Я лицезрел твои подвиги.

– Я слышал, что и ты пролил вражью кровь, убив главу стражи Хему… Но у меня печальные вести для вас с Байрам-ханом. Тарди-бек мертв.

– Что?.. Как он погиб?

– Когда ты приказал мне подтянуть часть его войск, чтобы это выглядело как отступление, я со своими людьми с боем прорвался к его командному пункту. Добравшись до места, мы еще издалека увидели, что из его стражи живы лишь немногие, а остальные убиты и лежат, распростертые на земле. Сам он сошел с коня и отбивался от людей Хему, окруживших его. Мы бросились ему на помощь и слышали, как один из нападавших предлагал ему сдаться. «Нет! – вскричал тогда Тарди-бек. – Я – человек чести и останусь верен моему падишаху». С этими словами он в последний раз ринулся на своих врагов, и я видел, как ему всадили копье в живот. Тарди-бек лежал на земле, поверженный, и корчился, хватаясь за живот, и тогда один из воинов Хему задрал ему голову и рассек горло ножом, как мясник на бойне.

– Ты пал смертью храбрых, Тарди-бек, брат мой, туган мой… Да упокоится душа твоя в раю, – бормотал Байрам-хан. – Сожалею, что усомнился в тебе.

Они долго стояли в молчании, после чего Акбар обратился к Байрам-хану:

– С Тарди-беком я поступил верно, не наказав и не изгнав его, ведь так? Милосердие к Хему было ошибкой, но помиловать Тарди-бека и позволить ему отстоять свою честь в бою стоило. Ведь прав был отец? Милосердием великому воителю следует вооружаться наравне со строгостью.

– Да, повелитель, – отозвался Байрам-хан, и Акбар увидел, как у главнокомандующего по лицу бежит слеза.

Глава 3

Возмужание

Акбар обозревал окрестности с высоты отделанного мрамором постамента во дворце-крепости в Лахоре. Он восседал на престоле с высокой спинкой, который по предложению Байрам-хана распорядились отлить из расплавленных золотых монет из сокровищниц Хему. Этот престол следовал за Акбаром все полгода его триумфального похода через Индостан. Предстать перед своим народом после победы он решил сам, но Байрам-хан помог ему устроить эту грандиозную демонстрацию величия Моголов.

Торжественная процессия оправдала все надежды Акбара. Какое чувство могущества и величия охватило его, когда он ехал во главе ее на своем любимом вороном жеребце с позолоченными седлом и сбруей, в сверкающих доспехах своего отца, с Аламгиром у бедра! Рядом с ним ехал Байрам-хан, а сразу позади них – военачальники, которые особенно отличились в сражениях с Хему, включая Адам-хана, его молочного брата. За ними – в такт воинственной разноголосице труб и литавр – шествовали подразделения всадников, трепетала зелень знамен, высились стальные наконечники копий. Затем шли лучники, стрелки и артиллеристы, кто верхом на лошади, кто пешком. Позади грохотали обозы с добычей, захваченной в лагере Хему, – мешки монет, груды драгоценностей, мотки шелка, – охраняемые особым отрядом стражей.

На четверть мили позади, так, чтобы поднимающаяся с дороги пыль не заслоняла это зрелище, колеблющейся махиной следовали боевые слоны Акбара – они трубили и сверкали броней из листовой стали. У некоторых к бивням, окрашенным в красный цвет, были привязаны затупленные клинки. Для боя лезвия затачивали до смертельной остроты, а эти красовались просто для представления. Вместе со слонами, захваченными у Хему, у Акбара их теперь было более шестисот. Затем катились лафеты и запряженные волами повозки, груженные бронзовыми орудиями Акбара, а после – огромный вещевой обоз, перевозящий весь скарб: палатки, сосуды, еду и топливо для армии правителя.

Местами толпа, собравшаяся посмотреть на шествие моголов, была столь многочисленной, что воинам приходилось сдерживать людей, орудуя копьями. Даже из селений, лежащих в отдалении, люди бежали от своих полей, чтобы рассмотреть процессию и отдать почести падишаху. И все же Акбар был рад, когда все наконец закончилось. Такова была его воля: закончить шествие здесь, в Лахоре, – в городе, в который два года назад, в благословенный февральский день тысяча пятьсот пятьдесят пятого года, с триумфом вошел его отец Хумаюн, завоевав впоследствии Индостан. Акбар был тогда с ним и помнил все – и сияние расшитого золотом и отделанного жемчугом слоновьего седла, на котором они ехали, и ликование на лице отца, когда тот, улыбаясь, обернулся к нему. Из почтения к отцу юный падишах повелел воссоздать все до последней мелочи во время его собственного шествия в Лахор, которое состоялось вчера вечером, под небом, окрашенным закатным багрянцем на западе. Теперь, взирая со своего величественного трона на ряды военачальников и распростертых перед ним в церемониальном приветствии вождей племен, Акбар чувствовал глубокое удовлетворение. Как только разнеслась весть о победе моголов над Хему, все они поспешили выразить ему свою преданность. Каждый день прибывали гонцы, принося лестные послания и диковинные дары, – породистых охотничьих собак, горлиц с украшенными драгоценными каменьями ожерельями на шее и перьями, окрашенными во все цвета радуги, кинжалы с нефритовыми рукоятями, мушкеты с прикладами, инкрустированными слоновой костью, отделанные изумрудами курильницы из чистого золота, черепаховые шкатулки с благовониями и даже большой рубин, который, по нижайшим уверениям его дарителя, более пяти веков был семейной реликвией.