Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка Страница 7

— Ты и вправду этого хочешь? Видеть, как она умирает? Одумайся, Лора! Мы дали ей шанс выжить! Это наш родительский долг. Мы не можем заставлять ее голодать и страдать от холода! Я тоже по ней скучаю. Если бы ты только знала, как я по ней скучаю… Но моя совесть чиста. Давай я тебя перенесу.

И он осторожно взял ее на руки. Женщина со стоном обхватила его плечи. Жослин устроил ее на санях, укутав в многочисленные одеяла и меха.

— Я пережила и сегодняшнюю ночь, — вздохнула женщина. — Может, нашей девочке тоже лучше? Скажи, Жослин, ты ведь не забыл вложить записку ей в чепчик? Я хочу, чтобы сестры звали ее настоящим именем. Мари-Эрмин — это так красиво…

Он ответил натянутой улыбкой и поправил на каштановых волосах жены бобровый капор.

— Может, придет день, дорогая, когда мы сможем попросить у нее прощения. Сказать нашей любимой девочке, что у нас не было выбора…

Большие голубые глаза Лоры наполнились слезами, и она опустила голову. Жослин встал на полозья позади саней и приказал вожаку упряжки:

— Вперед, Бали! Вперед на север!

Небо из сиреневого стало розовым. Над вершинами елей появилось солнце, и покрытый слоем льда снег заискрился золотом.

Собаки бежали вперед, прогибая спины от усилия, хотя сани не были тяжелыми. Мужчина всматривался в даль, в пустынные ледяные горизонты Севера. Он рассчитывал объехать озеро Сен-Жан и подняться по течению реки Перибонки к отрогам гор Отиш. Кто осмелится пойти за ним следом, когда зима раскинула над Квебеком свои смертоносные крылья? Здравомыслящий человек так рисковать наверняка не станет.

В это же время в стенах монастырской школы поселка Валь-Жальбер проснулась Мари-Эрмин. За ночь она хорошо отдохнула, и температура спала. Сестра Аполлония отметила про себя, что пятна стали менее красными.

И молитвы ее были исполнены пламенной и искренней благодарности.

Глава 2. Карантин

Целлюлозная фабрика поселка Валь-Жальбер, вечер 15 января 1916 года

Зима все крепче сжимала в своих объятиях заснеженные земли вокруг озера Сен-Жан. После перерыва в несколько дней снова начался снегопад. Поднялся ветер, предвещая новую метель.

Огни фабрики Валь-Жальбер были видны издалека. Только что заступивший на смену Жозеф Маруа обеспокоенно огляделся по сторонам. Толстый слой снега укрыл крыши вагонов и огромную гору древесных отходов, которые предстояло обработать.

«Если они смерзнутся, без кирки и заступа не обойдешься!» — подумал он.

Поглубже натянув шапку на уши, он вошел в цех, в котором находились прессы. Сосед, Амеде Дюпре, дружески махнул рукой в знак приветствия.

— Жозеф, опаздываешь! Снова Бетти не хотела тебя отпускать?

Рабочие ночной смены любили беззлобно подшучивать друг над другом.

— Ну что, Жо, этой зимой ты снова не пойдешь в лес? — громко спросил Марсель Тибо, щуплый на вид сорокалетний мужчина, который как раз смазывал механизм гидравлического пресса. — Боишься оставить свою милашку Бетти одну? А ведь в жизни лесоруба есть свои преимущества. На делянке не надо каждый день мыться, терпеть придирки супруги…

— Скажешь тоже! — отозвался Амеде. — Жозефа теперь дальше улицы Сен-Жорж не вытянешь! Он даже приказал своей женушке закрывать дверь на ключ! Боится, как бы его благоверная не подхватила оспу. Я врать не стану, мы же соседи. Я все вижу!

Четырнадцатилетний подросток по имени Эрменежильд принялся насвистывать себе под нос припев песенки «Auprus de mа blonde»[15]. Мать назвала его в честь дяди, Эрменежильда Марена, четырнадцать лет назад руководившего строительством фабрики.

Юноша был самым молодым работником компании. Он умел читать и писать — в противном случае его не взяли бы на работу, как того требовал закон.

— Прекрати бубнить, Нэнэ! — крикнул ему Жозеф. — Представь себе, я предпочел бы спать рядом с женой, а не ишачить до рассвета! Да еще на улице назревает настоящая буря, попомните мои слова!

Не по годам высокий, остроумный и веселый, с веснушчатым лицом, Эрменежильд, а в обиходе Нэнэ, часто развлекал приятелей своими песенками и шутками. На фабрике все его любили.

— Если уж вспомнили об оспе, то с рябым лицом ты был бы тот еще красавчик, — завел свою песню Жозеф. — Хотя ты и так рябой.

Подросток сплюнул на пол и склонился над прессом. Из-за шума водопада мужчинам приходилось кричать.

— Кюре сказал, что это не оспа, а корь, — крикнул Марсель. — И доктор из Роберваля подтвердил его слова. Так что можешь выпустить свою Бетти подышать, Жо.

— Вы все мне завидуете, — последовал ответ. — А могли бы последовать моему примеру. У нас отец Бордеро танцевальные вечера запретил. Так я ходил танцевать в Шамбор и там встретил свою крошку Элизабет. В то время я жил в общежитии, но ведь у нас каждый, кто женится, вскоре получает дом…

Приятели обменялись многозначительными взглядами — опять он за свое… Жозеф Маруа повторял эту историю раз, наверное, в сотый.

— И все равно тебе зимой надо быть на лесосеке, — не сдавал своих позиций Амеде. — Против такого здоровяка, как ты, какая елка устроит?

— И пока ты на лесоповале, можно не опасаться прибавления в семействе! — добавил Марсель, отец шестерых детей. — От меня на лесосеке мало толку, но с первого декабря я буду уже там!

Жозеф молча передернул плечами. Он любил свою Бетти. Он представил ее лежащей на кровати в белой ночной сорочке, той, у которой застежка до пупка. Кровь быстрее побежала по жилам. Он надел спецовку из грубой ткани. Такими компания наделяла каждого рабочего.

— А после карантина что сестры сделают с этим ребенком? — спросил Эрменежильд. — И вообще, никто не знает, правда все это или нет. Прошла неделя, а ребенка никто не видел!

— Кретин, разве сестры станут лгать? — рассердился Амеде. — Странно только, что малышка была завернута в меха. Сестра-хозяйка рассказала об этом булочнику через окошко. Наш храбрый Совер передал ей хлеб, стараясь не подходить слишком близко, но монахине хотелось с кем-нибудь поболтать. В связке были шкурки бобра, куницы и даже чернобурки!

У присутствующих загорелись глаза. Мех оставался надежной валютой. В недалеком прошлом их предки охотились на зверей, чей мех ценился на вес золота.

— Надо быть совсем без сердца, чтобы бросить на холоде такого маленького ребенка! — заявил Амеде. — Когда я рассказал жене, она плакала от жалости к малышке. У моей Анетты такая добрая душа!

Последовала многозначительная пауза. Анетту Дюпре в деревне почитали за стихийное бедствие, но муж ее обожал и всегда защищал. В это самое мгновение, несмотря на поздний час, Анетта стучала в двери семьи Маруа.

Элизабет, дрожа от холода, спустилась по лестнице на первый этаж. Фабричная сирена молчала, но молодая женщина постоянно боялась, как бы чего не случилось с мужем. Пройдя через кухню, она сонным голосом спросила:

— Кто там?

— Это я, Анетта! У Сабэна, моего младшенького, жар. Он весь красный. Болезнь распространяется, Бетти!

— Лучше разбудить кюре, — повысив голос, отозвалась Элизабет. — Если у твоего сына корь, я тебе не открою.

— Соседи должны помогать друг другу, — обиженно заявила Анетта. — Я подумала, что у тебя найдется немного чаю и меда для моего бедного Сабэна. Ветер ледяной, и в двух шагах ничего не видно. Ты что, хочешь, чтобы я замерзла у тебя на пороге?

— Возвращайся домой, — ответила Элизабет. — Жозеф приказал мне никого не впускать. Уже поздно. Я спала.

Молодая женщина с растущим раздражением ждала ответа, но его не последовало. Соседка сдалась.

«Уверена, что с ее сыном все в порядке, — подумала она. — Она снова хотела занять у меня чаю! Кюре Бордеро сказал бригадиру, что в округе нет ни одного случая заражения корью, а это значит, что ребенка привезли издалека. Доктор Демиль сказал то же самое. Монахини с ребенком на карантине. Не понимаю, как Сабэн мог заразиться. И вообще, эта Анетта постоянно что-то выдумывает!»

Элизабет устроилась в кресле-качалке, которое Жозеф подарил ей на свадьбу. Пара толстых русых кос обрамляла ее красивое лицо. Какое-то время она качалась, силясь отвлечься от неприятных мыслей. Наконец ритмичное покачивание кресла помогло ей успокоиться. На лице появилась ласковая улыбка, маленькие руки поглаживали живот. Она знала, что беременна, но пока не решилась сообщить эту радостную новость своему мужу.

«Хочу, чтобы на этот раз родилась девочка. Анетта станет мне завидовать, ведь у нее сплошные мальчишки. Миленькая белокурая девочка…»

Молодая женщина посмотрела в сторону монастыря. Чем сейчас заняты сестры? Она искренне их жалела, ведь они отказались от счастья материнства ради того, чтобы служить Богу. А ведь так приятно лежать рядом с мужем или прижимать к груди новорожденного…