Николай Андреев - За Русь святую! Страница 7

Вот, вот они снова пришли!..

Тихоня Духонин. Тонкие усики, тонкие черты лица, еще бы треуголку — и натуральный мушкетер беллетриста Дюма!

Сидит в каком-то вагоне… Беседует с кем-то. Бубнит под нос что-то о поступке, который должен пробудить армию от кровавого сна.

Внезапно дверь купе открылась. Показался некий хмурый и в высшей степени омерзительный тип в кожаной куртке и кепке. На плече — кобура с «маузером». К карману приколота показавшаяся сейчас до невозможности глупой красная ленточка.

Позади человека с «маузером» — несколько солдат и матросов. Вид еще более озверелый, чем у их предводителя. «Товарищ» в кожанке бросает несколько резких фраз. Духонин спокойно встает, гордо поднимает голову и шествует вперед, не обращая никакого внимания на «почетный» караул. Конвоиры, похоже, ошалели от такой наглости: расступились перед «контрой», дали дорогу…

Вагон окружен озверелой толпой. Штыки винтовок колют воздух, желая умыться кровью. Духонин с поистине дьявольским спокойствием смотрит на это, встает у самой лестнички вагона. Командир конвоиров толкает его в толпу, на штыки…

И штыки пьют теплую кровь, которую так желали. Пьют и не могут напиться…

Средних лет мужчина в мундире генерала от кавалерии сидит за письменным столом, бережно, с любовью проводя ладонью по шашке, лежащей поверх разбросанных в беспорядке документов. Виски генерала от кавалерии уже тронула седина. Но лицо еще остается моложавым, глаза не утратили ясность и резкость.

Человек снимает какой-то орден со своего мундира. Кажется, Георгий…

— Если не я, то кто? Всколыхнется православный Тихий Дон…

В его недрогнувшей руке оказался пистолет. Мгновение — и все кончено…

Закололо в левой части груди. Сердце, сердце стонет, не выдерживая. Кирилл не мог без боли терпеть эти видения. Постепенно Великий князь начал осознавать, кто были эти погибшие. Кто их убил — и кто их забыл…

Они воевали за Россию. За ту Россию, в которую верили и которую любили. Сражались до конца. И гибли, веря и зная, что иначе стране помочь нельзя…

Но что случилось с Россией, если офицеров убивают солдаты и матросы, генералы и полицейские пускают себе пули в лоб, русские дерутся с русскими, рабочие садятся за пулеметы?

Война? Нет. Хуже. Много хуже: безумие. Безумие ярости, безумие людей, которые, кроме разрушения, убийства, ограблений поездов и террора…

— Откуда я… — обратился было сам к себе Кирилл, но замолчал. Где-то в глубине сознания он знал. Знал, что было. И что будет…

Романов тяжело вздохнул. Одновременно его рука, сжимавшая до того орден, расслабилась. И поддалась хозяину. Кирилл поднялся, напрягая все силы, с дивана. Ноги снова его слушались. Хоть что-то радовало. А вот мысли… Мысли снова текли в разные стороны. И одно за другим приходили видения…

Заснеженные улицы ночного Петрограда. Дикий мороз и ветер. Вьюга. Какие-то люди, одетые во что попало, идут с винтовками наперевес в подворотню. И топчут ногами плакат «Вся власть Учредительному собранию!»… Одиннадцать человек в куртках с потертыми, латанными десятки раз рукавами, с красными ленточками на тужурках… А где-то впереди маячит тень двенадцатого…

Белый конь плывет за уходящим далеко-далеко кораблем. И тонет, не в силах догнать стального титана. А на палубе плачет офицер в потрепанном мундире, давным-давно утратившем белизну и былой лоск…

Телега, окруженная десятками людей. Где-то в Сибири, только там такие леса и снега…

Молодой человек в генеральском мундире, с обмороженными ногами, лежит на этой телеге…

Снег. Жуткий мороз. Кашель и стоны больных и умирающих людей. И лишь холодная решимость в глазах людей. Они идут спасать своего Адмирала. Остальное — неважно. Пусть смерть — no в обмен на жизнь белого Авеля. Жаль только, что тот молодой человек, Каппель, так никогда и не увидит своего Адмирала: Владимиру Оскаровичу осталось считаные дни оставаться на этой земле…

«Что это?

— Не что, а кто. Это люди, которые сражались до последнего, лишь бы отстоять Единую и Неделимую, Великую, славную Россию. Они знали, что такое честь и долг. Не все. Но многие. Кто-то звал их Рыцарями Белой Мечты, кто-то — контрами, кровопийцами, агентами мирового капитализма. Смешно… Агенты мирового капитализма, не евшие нормально неделями, в изношенной одежде, с десятком патронов на бой. Тебе смешно? А мне — нет…»

Похоже, Кирилл начал говорить сам с собою. Но это почему-то совсем не волновало его. Пришло какое-то тупое, непоколебимое спокойствие.

«Когда это произойдет? Или произошло? Когда эти видения станут явью?

— Это начнется, едва старый режим рухнет. Император Николай II, Ники, отречется. Затем, даже на настоящее дело не набравшись сил, „первый гражданин России“ отдаст судьбу своей Родины в руки кучки людей. Ты… мы… уже знаем их. Милюков, Гучков, Львов, Керенский… Еще несколько имен, чуть менее известных. Они начнут раздирать страну, заигрывая с будущими противниками Белого движения. С большевиками. А Керенский практически отдаст им в руки власть, вырыв могилу миллионам людей и сбежав в Европу. Семья отрекшегося царя будет зверски убита. Многих Романовых постигнет та же участь. Офицеры, солдаты, крестьяне, рабочие патриоты — погибнут в борьбе с новыми хозяевами страны. Им не хватит сил. Слишком тяжелое бремя достанется людям. Они не смогут его нести. И Россия, которая тебе… мне… нам известна, канет в небытие. Навсегда. Хочешь, чтобы даже слово такое — Россия — было проклято? Чтобы твоя страна виделась только как азиатская дыра, избранная колыбелью мировой революции? Хочешь? Хочешь, чтобы твоя Родина была названа тюрьмою народов — и ничем более? А ее на самом деле захотят сделать тюрьмою, лагерем, огромным лагерем, покорным воле надзирателей…

— Этого нельзя допустить!

— Я знаю. Но только ты можешь сделать это. Нет, даже так: мы. Мы сможем это предотвратить.

— Кто — мы?

— Великий князь Кирилл Владимирович Романов, контр-адмирал, глава Гвардейского экипажа. Тот, кто может спасти Россию и империю. И Кирилл Владимирович Сизов. Тебе ничего не скажет мое положение в… той России, которой быть через девяносто лет. Сейчас я просто тот, кто знает, как спасти нашу страну. Ну что, ты согласен вместе удержать нашу Родину от кровавого зарева революции, миллионов погибших и забвения былого?»

Великий князь думал меньше мгновения: не было в душе ни тени сомнения в ответе…

«Я — Романов. И этим все должно быть сказано. Я морской офицер. И это лучшее доказательство моих слов. Я русский — и это последний довод. Таков мой ответ».

Кириллу Романову вдруг привиделся отдаленно похожий на него, широко улыбающийся человек.

«Я знал, что ты это скажешь».

Мгновение — и нестерпимая боль пронзила все тело Кирилла Владимировича. Словно тысячи молотобойцев пробовали свою силу на нем, осколки немецкой шрапнели пробивали грудь, а ледяная морская вода вновь окружила со всех сторон. От боли нельзя было продохнуть.

Кирилл повалился на пол, сжавшись в комок. Челюсть сводило, глаза хотелось выцарапать, а сердце — вырвать из груди.

Но постепенно боль стала проходить. И разум Кирилла менялся каждый миг. Катарсис, только что произошедшие изменения, нужен был, чтобы два разума, Сизова и Романова, смогли слиться в один. Дабы новое сознание могло руководить телом, оно стало перестраивать организм, примериваться к нему, подновлять, отбрасывать ненужное…

И когда все это удалось сделать, в кабинете был уже не Кирилл Романов или Кирилл Сизов. Нет, появился кто-то средний между ними, одновременно оба этих человека — и все-таки не один из них. Появилась совершенно новая личность — и это стало заметно по взгляду, цепкому, холодному, подмечавшему малейшие ошибки и уязвимые точки противника. Этот взгляд потом испугает не один десяток людей, но в сотни раз больше — заставит подчиниться…

Кирилл поднялся с пола. Сел за стол. Пускай тело еще страдало тенью недавней боли, но дела не ждали.

И первым среди этих дел было составление писем некоторым людям, не самым известным сейчас, конечно. Но именно им отводились первые места в плане, который окончательно созрел в разуме Кирилла Сизова, запертом целый день в сознании Кирилла Романова. Именно поэтому Великий князь мучился мигренью и неприятными ощущениями вчера…

А план… Это был единственно удачный, уже по мнению обоих Кириллов, план. Хитрый, с несколькими обходными маневрами. Чем-то он напоминал гонку. Гонку, в которой один становится победителем, а другой, сорвавшись с трассы, гибнет под обломками собственной машины. Пусть оппоненты сперва решат, что Кирилл стоит на месте, но он просто будет набирать силы для разгона, а потом полетит, полетит, полетит…