Тим Северин - Ассасин Его Святейшества Страница 7

– Про меч, Зигвульф, и думать забудь. Всякий, кто заходит на Марсово поле препоясанный мечом, напрашивается на беду. Среди трущоб в ходу кинжалы. – Отставной номенклатор насмешливо прищурился и добавил: – Я уговорил Теодора взять тебя на Марсово поле, если ты наденешь вот это.

Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошел слуга, несший перед собой солдатскую кольчугу.

– Где вы такое раздобыли? – воскликнул я, когда кольчугу протянули мне для осмотра. Вещь была поистине древней, с проржавленными кольцами, а ее кожаный подклад зеленел плесенью. И форма, и вид намекали на многовековой возраст.

Павел хохотнул:

– Спору нет, вещь старинная, но уберечь от ножа тем не менее может.

Я недоуменно уставился на него.

– Мне ее пытался всучить один мошенник, – объяснил бывший сановник. – Говорил, что нашел ее в христианской могиле и что это и есть та самая кольчуга, которая некогда была на святом Ипполите – римском воине, за веру разорванном надвое лошадьми.

Я принял кольчугу и осмотрел ее более внимательно. Под ржавчиной и плесенью она была, в общем-то, в целости.

– Попытка состарить это изделие удалась не ахти, – отметил Павел. – Ржавь здесь только на поверхности и легко оттирается. Могу также заверить, что и строение колец не соответствует заявленной эпохе.

Я покосился на Теодора.

– Если я ее надену, тебя это устроит? – спросил я.

Тот в ответ неохотно кивнул.

– Нацепи под свой балахон, – сказал он и поглядел вверх, на безоблачное небо. – Застать Гавино в его лачуге надежней всего среди дня. Он, как и все они, прячется от света солнца. Так что пора в путь.

На пути к центру города мне пришлось вспомнить, как тяжело давит на плечи кольчуга. Когда едешь верхом, ощущение это не столь заметно, а вот при пешей ходьбе оно становится поистине обременительным. Теодор посоветовал мне сместить побольше веса на бедра, а для этого туже затянуть пояс. И тем не менее к той поре, как мы поравнялись со злачными местами Марсова поля, я уже натер себе плечи до кровавых ссадин. Между тем мой спутник скупо произнес, что внимания нам следует привлекать как можно меньше. Сам он поверх своей необычной прически напялил широкополую соломенную шляпу. Оружия при нас не было. В план входило непринужденно подойти к пятиярусному многоквартирному дому, где на нижнем этаже обитал этот самый Гавино, расспросить его насчет золотой бляхи и убраться подобру-поздорову, пока о нашем визите не прознали его дружки-головорезы. Как именно думал Теодор проводить дознание, мне известно не было, и по дороге я прикидывал, сможет ли зловещая репутация моего спутника развязать разбойнику язык настолько, что он выдаст нам все необходимые сведения. Честно говоря, я в этом сомневался.

Мы ступили в трущобы – лабиринт узких кривых улочек, иногда настолько тесных, что двоим не разойтись. Строения имели вид облупленный и убогий. В основном это были трех– и четырехэтажные дома с грязными стенами, испещренными надписями и непристойными картинками. Подножия стен были в черно-зеленых пятнах плесени. Теодор указал на своеобразные метки, оставляемые паводками, когда мутные воды Тибра из года в год в канун весны выходят из берегов. Везде виднелись смрадные груды мусора. Тощие кошки пробирались через открытые сточные канавы, а своры лохматых собак обнюхивали там вздувшиеся, неузнаваемые в своей гадкости предметы. В воздухе воняло отбросами, гнилью и кое-чем похуже. Грубо намалеванные вывески указывали на лавки и таверны, хотя в середине дня большинство их было закрыто, а зной загонял людей под крыши. Тут и там шныряли стайки малолетних оборванцев, а несколько неряшливого вида женщин тащили ведра с водой. Павел, помнится, говорил, что многие из акведуков, некогда снабжавших город водой, от ветхости пришли в негодность. Народ обходился водой из местных колодцев и в чем мог тащил ее по домам.

Мы якобы непринужденно шли прогулочным шагом. Из-под широких полей шляпы мой спутник то и дело чутко поглядывал из стороны в сторону, проверяя боковые проулки. Раз или два он заводил меня в подворотни, и мы приостанавливались, выжидая, не идет ли кто за нами следом. Вскоре я совершенно перестал ориентироваться. Мы были уже глубоко в тенетах улиц, когда Теодор неожиданно метнулся в такой узкий закоулок, что я едва втиснулся следом за ним. По обе стороны от нас вздымались замызганные стены каких-то вековой давности складов, переделанных под жилье. От едкой, всепроникающей вони мочи першило в горле. Откуда-то сверху из открытого окна доносились сварливые голоса: шла перебранка между мужчиной и женщиной, резким эхом отскакивающая от стен.

Через дюжину шагов вдоль закоулка Теодор своим мясистым плечом налег на дверь и тихо выломал запор. В подворотне он по щербатым ступеням лестницы поднялся на этаж, где повернул в короткий коридор с полудюжиной дверей.

Ступая легко и бесшумно, мой спутник остановился перед третьей дверью и постучал. Я ждал в полушаге за его спиной. За одной из дверей орал младенец. Пахло вареной капустой. На стук Теодора никто не откликался, и я уже подумал было, что мы зря потратили время. Осторожно прислонясь к стене, я попытался хотя бы мысленно отрешиться от несносного веса кольчуги у себя на плечах.

Теодор постучал снова, более настойчиво, и из-за двери впервые откликнулись. Слова, судя по всему, произносились на местном римском диалекте, но было понятно, что хозяин жилья велит нам убираться. В ответ мой новый знакомый пробормотал что-то невнятно-просительное и постучал в третий раз. На этот раз в ответ, по всей видимости, послышалось что-то ругательное, и к двери изнутри зашлепали шаги.

Дверь приотворилась, и в щели проглянуло заспанное небритое лицо с черной щеткой щетины и рябью оспин на щеках и подбородке. Взгляд открывшего нам человека остановился на Теодоре. Его припухшие со сна глаза тревожно распахнулись, а сам он дернулся назад, одновременно захлопывая дверь. Однако нежданный гость опередил его: сунув в зазор ногу, он налег на дверь и ворвался внутрь.

Гавино – а это, похоже, был именно он – оказался прытким, как кошка. Одетый в одну лишь длинную рубаху, он в один взмах своих голенастых ног проскочил через комнату и подлетел к раскрытому окну. Одну ногу он перекинул через подоконник и собирался уже спрыгнуть, но Теодор успел ухватить его за подол рубахи сзади и заволочь обратно. Я при этом все еще стоял в дверном проеме.

– Закрой за собой дверь, – тихо скомандовал мой товарищ.

Я так и сделал, а повернувшись, увидел, что Теодор скрутил Гавино руки за спину, а свободной пятерней зажал ему рот. Местный обитатель был примерно моего роста, а сложения сухопарого и костлявого, с запавшими и словно дремлющими глазами.

В комнате царил беспорядок. На узкой кровати у стены валялась скомканная простыня. Со вбитых в штукатурку гвоздей свисало тряпье, а одежда частично валялась и на пятнистых от грязи щербатых половицах. На столе были раскиданы увядшие остатки недоеденной трапезы, рядом со столом стояла скамейка… Частично наполненное ведро в углу служило отхожим местом. Здесь же рядом стояла кадка того, что должно именоваться свежей водой, только была она с пленкой чего-то похожего на грязную накипь.

Разбойник оторопело закатил глаза, в то время как жестокосердный гость подтащил его к кровати и с размаху бросил вниз лицом на засаленный тюфяк.

Упершись Гавино коленом в спину, Теодор захлестнул ему сведенные за спиной руки кожаным ремешком, выхваченным из-за пазухи. Затем он встал и сноровистым движением перевернул разбойника, посадив его спиной к стенке.

– Этот господин желает знать, входил ли ты в шайку, что совершила налет на Папу Льва, – низким, слегка гудящим голосом сказал мой спутник.

Взгляд Гавино скользнул в моем направлении.

– Хочет знать – пусть раскошелится, – с вызовом бросил он.

Теодор со знанием дела двинул ему по лицу – это был короткий, выверенный удар, что распарывает губы о зубы. Голова разбойника стукнулась о стенку.

Когда Гавино снова сел, он сказал своему противнику что-то ругательное – судя по всему, на местном диалекте. Теодор ударил снова, с такой же резкостью и по тому же месту.

– С господином разговаривай только на латыни, чтобы он тебя понимал, – прогудел он. – Ты был с теми, кто напал на Папу?

Гавино в ответ вызверил глаза, но ничего не ответил.

Теодор поворотился ко мне:

– Будь так добр, наполни то ведро со ссаками, – попросил он.

До меня не сразу дошло, что он просит добавить воды в емкость для отправления естественных надобностей. Просьбу я выполнил. Теперь ведро было на две трети полно мерзостной, разбавленной водой мочи, где также плавал одинокий кусок кала.

Руки Теодора работали умело и проворно. Он ухватил Гавино за лодыжки и поднял в воздух, головой вниз. Костлявый разбойник не мог много весить, так что мой напарник протащил его через комнату, как какой-нибудь крестьянин тащит на рынок курицу.